Страница 34 из 99
Контратаковать вокзал нам было уже нечем. 13-я дивизия генерала Родимцева была измотана. Она вступила в бой сразу после переправы через Волгу и выдержала главный удар немецко-фашистских войск, стремившихся с ходу захватить город. Гвардейцы нанесли врагу большие потери. Им пришлось, правда, отдать врагу несколько кварталов Сталинграда. Но и это не было отходом или отступлением. Отступать было некому. Гвардейцы стояли насмерть, отходили только тяжелораненые, выползая поодиночке. Из рассказов раненых явствовало, что фашистские захватчики, овладев вокзалом, несут большие потери. Отрезанные от главных сил дивизии, гвардейцы одиночками или группами по два-три человека закреплялись в будках стрелочных постов, в подвалах привокзальных помещений, за перронными путями и под вагонами и оттуда самостоятельно продолжали выполнять поставленную, перед ними задачу: били фашистов и с тыла и с флангов, истребляли их ночью и днем. Они навязывали врагу такую тактику уличного боя, которая вынуждала гитлеровских офицеров держать в напряжении роты и батальоны круглые сутки, бросать все новые и новые силы в разные стороны, чтобы окружить и подавить «одиночные крепости» советских воинов, сражавшихся до последнего вздоха. Тогда-то особенно ясно стала оформляться мысль, которую я вынашивал с первых дней фронтовой жизни: что противопоставить хорошо отработанной, но шаблонной тактике противника?
На первом плане в моих размышлениях был солдат. Он — главный участник войны. Ему раньше всех приходится сталкиваться с врагом лицом к лицу. Порой он больше знает психологию солдат противника, чем генералы, наблюдавшие за боевыми порядками врага с наблюдательного пункта. Он изучает характер врага. Я подчеркиваю — изучает, потому что природа дала ему ум, сердце, способность мыслить и не только понимать волю своего командира, но и оценивать обстановку и замысел противника. Конечно, он меньше знает о войсках противника, чем штабные командиры; он не видит поля боя так широко, как видим мы со своих наблюдательных пунктов, но по поведению солдат противника на поле боя, при столкновении с ними в атаке или контратаке он больше, острее других чувствует моральные силы врага. А знать моральные силы врага не вообще, а непосредственно на поле боя — это в конечном счете главный решающий фактор любого боя.
Даже в самом горячем бою хорошо подготовленный солдат, зная моральные силы противника, не боится его количественного превосходства. Вот почему наш воин, будучи раненым, не уходил с поля боя, стремился нанести врагу самый уязвимый удар.
Коммунистическая партия привила нашим воинам горячую любовь к Родине, преданность своему народу; армейские политорганы, партийные и комсомольские организации, выполняя указания Центрального Комитета партии, воспитывали в каждом воине веру в наше правое дело, на конкретных примерах боевой жизни и на подвигах героев развивали чувство высокой ответственности перед Родиной, поднимали моральный дух. И все это, вместе взятое, позволило мне верить в стойкость нашего воина и на этой основе думать о серьезном пересмотре тактики наших подразделений в условиях уличного боя.
Надо было сделать так, чтобы каждый дом, где имеется хоть один наш воин, стал для врага крепостью. Ничего страшного не будет, если боец, ведя бой в подвале или под лестничной площадкой, зная общую задачу армии, останется один и будет решать ее самостоятельно. В уличном бою солдат порой сам себе генерал.
Нельзя быть командиром, если не веришь в способности солдат. Уже в дни боев за вокзал, мы, с членом Военного совета К. А. Гуровым и начальником штаба Н. И. Крыловым, решили изменить нашу тактику. Предстояло нарушить установившиеся порядки в войсках: наряду со взводами и отделениями в ротах и батальонах появились новые тактические единицы — мелкие штурмовые группы.
18 сентября был получен приказ Юго-Восточного фронта, в состав которого входила в тот период 62-я армия. Вот этот документ.
«Выписка из боевого приказа № 00122 Штаб ЮВФ. 18.9.42. 18.00
Под ударами соединений Сталинградского фронта, перешедших в общее наступление на юг, противник несет большие потери на рубеже Кузьмичи, Сухая Мечетка, Акатовка. С целью противодействия наступлению нашей северной группировки противник снимает ряд частей и соединений из района Сталинград, Воропоново и перебрасывает их через Гумрак на север.
В целях разгрома сталинградской группировки противника, совместно со Сталинградским фронтом, — приказываю:
1. Командарму 62-й, создав ударную группу в районе Мамаев курган, не менее трех стрелковых дивизий и одной танковой бригады, нанести удар в направлении на северо-западную окраину Сталинграда с задачей: уничтожить противника в этом районе. Задача дня: уничтожить противника в городе, прочно обеспечив за собой рубеж Рынок, Орловка, высоты 128,0, 98, северо-западная и западная окраины Сталинграда.
Начальнику артиллерии фронта обеспечить удар 62-й армии мощным артиллерийским наступлением в полосе справа — Городище, Гумрак, слева — река Царица.
Стрелковую дивизию Горишного с 19.00 18.9.42 г. включить в состав 62-й армии. Командарму 62 переправить большую часть дивизии в Сталинград по северным переправам в районе Красный Октябрь до 5.00 часов 19.9.42 г. и использовать ее для нанесения удара из района высоты 102,0 по северо-западной окраине города.
Начало наступления пехоты — 19.9 в 12.00 часов».
В начале этого приказа говорилось, что противник снимает ряд частей и соединений из города. Но, как стало известно позже, в приказе о противнике сказано было не совсем точно. Ни одна часть противника из города, кроме авиации, не была переброшена против наступавших частей Сталинградского фронта.
Армейская разведка в эти дни с особым вниманием вела допросы пленных, тщательно изучала захваченные в боях штабные документы противника. Мы не получили ни одного показания пленного, в котором подтверждалось бы сообщение штаба фронта о переброске немецких войск из Сталинграда на север.
Нам удалось по показаниям пленных и по документам установить с довольно большой точностью, какие силы действовали в полосе обороны 62-й армии.
На участке фронта от Рынок до Купоросное, где проходила разграничительная линия с нашим левым соседом 64-й армией, действовали девять дивизий противника: три танковые (14-я, 24-я и 16-я), одна моторизованная (29-я), пять пехотных (71-я, 94-я, 100-я, 295-я и 389-я).
В результате потерь у противника к 25 сентября из 500 танков осталось, по данным разведки, не более 150.
Авиация противника также несколько выдохлась. Над городом кружили, сменяя друг друга, группы по 10–20 самолетов, вместо 40–50 в начальный период.
Но вернемся, однако, к обстановке на 18 сентября и к приказу фронта о контрударе.
Из приказа фронта явствовало, что дивизия Горишного должна была переправиться через Волгу и занять исходные позиции в течение 12–18 часов.
Переправы в это время работали в крайне, трудных условиях. Срок указывался явно недостаточный.
Но переправа дивизии Горишного — это одна сторона задачи. В приказе фронта указывалось, что 62-я армия должна выставить для контрудара не менее трех дивизий. А откуда было взять эти три дивизии? Ни во втором эшелоне, ни в резерве армии дивизий не было. Все, кто мог держать оружие в руках, сражались на передовой, были втянуты в уличные бои.
Но приказ фронта надо было выполнить во что бы то ни стало.
Все звенья армейского штаба, штабы всех соединений и частей проявили высокую организованность и оперативность в подготовке контрнаступления.
В развитие приказа фронта в 23 часа 50 минут 18 сентября я подписал приказ по армии, в котором после ожесточенных оборонительных боев, после медленного, но отступления, появилось новое слово НАСТУПЛЕНИЕ. Он был принят измотанными, измученными войсками с огромным воодушевлением. Появилась уверенность в своих силах. Если — контрнаступление, то значит, есть у нас силы, стало быть, конец обороне.
Начало наступления было назначено на 12 часов 19 сентября.