Страница 49 из 61
Галя на его появление почти не отреагировала, так сильно она была утомлена, зато Таня, как-то увидев его сидящим на корточках перед Галей и чего-то от нее добивающимся, кажется, поняла. Она продолжала кормить Галю своими бульонами, как больную, но уже не пыталась ее утешить...
Олегу стало легче. Его отправили для реабилитации в пригородный санаторий, и тогда Галя вышла на работу.
Одно теперь она знала твердо: больше ни за что не станет заговаривать с Вацлавом на тему их общего будущего.
Эта тема — табу. Она не в силах рвать себе душу ссорами с ним, потому что внутри нее ребенок, потому что — работа. Пусть все идет как идет. Прежде она презирала состояние плывущего по течению человека, теперь в этом заключалось ее спасение — ждать выздоровления Олега, ждать отъезда Вацлава. Куда и когда — об этом она также не станет спрашивать, объяснения с ним чреваты излишней болью.
Олег в больнице сказал ей одну мудрую вещь, дал совет, который впоследствии она очень оценила.
— Не уходи сейчас к нему, подожди, — сказал он ей. — Я видел его, у этого человека нет твердой почвы под ногами. Вряд ли у тебя с ним что-то получится. Держись, Галя, за стены, очень тебя прошу, держись за стены своего жилища... Ты сейчас вряд ли поймешь справедливость моих слов, но я прошу тебя, чтобы ты выполнила эту мою просьбу. Прошу, как старший товарищ.
Он еще мог шутить.
— Даю тебе слово, — взволнованно пообещала она. — Но больше ни о чем меня не проси пока, хорошо?
Срок беременности был еще очень мал, чтобы на работе могли что-то заметить, а токсикоз, которого она опасалась, пока не давал о себе знать.
Они с Вацлавом продолжали встречаться в его логове.
Вацлав, в свою очередь, как будто угадав перемену в ее настроении, больше не поднимал вопроса о том, чтобы она переехала к нему жить.
Отношения их снова сделались ровными, спокойными, как в начале отпуска, хотя она постоянно чувствовала в нем какую-то озабоченность, возможно связанную с его предполагаемым отъездом неизвестно куда...
Галя все гадала, когда это произойдет, но про тот вечер, когда они виделись в последний раз, не подумала, что он — последний.
Вацлав в тот вечер был как-то особенно тих, настолько нежен с ней, что она уже было решилась сообщить ему о своей беременности, но что-то удержало ее и на этот раз.
К несчастью, что-то удержало...
Сделай она это — возможно, все сложилось бы иначе.
Галя не подумала сакцентировать свое внимание на том, что последние дни он настойчиво расспрашивал ее о графике командировок. Она связала эти расспросы с желанием видеть ее и не придала им значения.
— Завтра ты точно никуда не летишь? — переспросил он ее в последний вечер.
— Да сколько можно повторять: завтра у меня свободный день. Я приду к тебе.
— Приходи обязательно. — Он спрятал лицо в ее колени. — Обязательно приходи...
Галя действительно не могла знать о том, что на следующее утро ей позвонят из служебки и попросят заменить бортпроводницу, которую врач снял с полета по медицинским показаниям...
Она никогда не узнает о том, что в опустевшем доме Вацлава ее ждала записка, написанная его резким, стремительным почерком: «До встречи на вилле!»
Глава 20
...Галя вошла в салон и начала обычное приветствие, обегая взглядом лица пассажиров, — и вдруг ее точно ударили кулаком в сердце...
В дальнейшем, возвращаясь мыслью к этой минуте, она благодарила судьбу за то, что заторможенность, происходящая от беременности, и профессионализм помогли ей не выдать своего потрясения: если бы глаза ее на несколько секунд дольше задержались на лице Вацлава, все могло окончиться гибелью многих людей и ее собственной...
Она не изменила интонации, продолжала свое обращение к пассажирам, говорила о погоде за бортом, об аварийно-спасательных средствах.
Ее изумило не столько присутствие Вацлава в самолете, сколько выражение крайнего ужаса, потрясения в его глазах.
Ужас был такой, точно и ей, и ему грозила неминуемая смерть, не меньше.
Что могло это значить?
Галя заставила себя думать.
Он твердо знал, что сегодня она не полетит в рейс.
Он спрашивал и переспрашивал ее об этом, ее даже несколько удивила его настойчивость.
Дальше. Она вспомнила, как долго он не мог вчера проститься с ней, все пытался удержать подольше, был нежен, как никогда, прятал лицо в ее коленях. Они вчера даже не были близки, он только обнимал ее и гладил. Необычность его поведения очень удивила Галю, но тогда она отнесла это на счет странностей Вацлава; к тому же она была поглощена мыслью об их будущем ребенке и о том, как воспримет эту новость Вацлав.
Галя продолжала сообщать информацию, теперь уже сосредоточенно всматриваясь в лица пассажиров.
Стоп! Это было как озарение.
Она увидела прямо перед собой в первом ряду у прохода того человека, с которым Вацлав встречался на Курском вокзале. Крупной, грубой лепки арабские черты, вывороченные губы, рубец на скуле...
Это был он, тот, кого Вацлав называл учителем.
На коленях у него «дипломат». Рядом с ним, у прохода, — пустое место. Вацлав сидит во втором ряду, наискосок, у прохода.
«Для прикрытия, — промелькнуло в ее голове. — Они — сообщники».
Она ни секунды не сомневалась теперь, что все ее подозрения относительно этого человека и его страшного влияния на Вацлава оказались справедливыми.
Так что они затевают?
Вацлав часто, слишком часто шутил насчет угона самолета.
Галя продолжала перечислять наличие спасательных средств: кислородные маски, аварийно-спасательные жилеты.
Теперь она глазами выискивала в первом салоне лица других сообщников, если таковые имелись. Она надеялась их вычислить по каким-то особым приметам, которые продиктовала бы ей профессиональная интуиция. Они должны отличаться от других пассажиров… Нет, пока ничего такого она не видит.
Галя закончила обращение.
Теперь весь вопрос в том, когда они начнут задуманную акцию и успеет ли она предупредить экипаж. По поводу их замысла у нее не было сомнений.
Самолет набирал высоту.
...Информацию экипажу угонщики захотят передавать через нее, Веру или Валеру. Валера на кухне, Вера — тоже, сейчас выйдет с газетами, надо ее задержать.
Галя заставила себя произнести: «Счастливого полета» — и скрылась за шторками, отделяющими салон от кухонного отсека и кабины пилотов.
— Никуда не выходите отсюда, — бросила она Вере и Валере. — Мне кажется, на борту не все спокойно.
— Может, я посмотрю? — сразу предложил Валера.
Он знал, что Галя не паникерша.
— Нет.
Галя вошла в кабину летчиков и, наклонившись к самому уху Стратонова, сказала:
— Глеб, у меня ощущение, что в самолете террористы, одного из них я знаю, другого один раз видела, он, кажется, бывший уголовник. Что делать?
Стратонов, обернув к ней жесткое лицо, спросил:
— Твой знакомый разбирается в самолетах?
— Кажется, нет.
Глеб немного подумал.
— Выйди, объяви пассажирам, что у нас неполадки, надо срочно сесть...
Это была хорошая мысль.
Галя пошла в салон.
И сразу увидела направленное на нее дуло пистолета.
Этот, похожий на араба, свободной рукой поманил ее к себе. Галя приблизилась.
— Не делай резких движений, девочка. Снесешь записочку командиру. Только возвращайся быстрее.
— Хорошо, — спокойно сказала Галя, — только, пожалуйста, не тревожьте пассажиров.
Галя вернулась к экипажу и сказала, протянув записку Стратонову:
— Поздно, я не успела сказать о неполадках. Стратонов пробежал взглядом записку и обернулся к радисту:
— Володя, отстучи — на борту террористы. У них взрывное устройство. Они требуют, чтобы мы изменили курс и приземлились в Ивано-Франковске и чтобы туда доставили миллион долларов... Галя, иди в салон, приглядись, постарайся понять, двое их или больше.