Любовь под облаками

Если бы отец сейчас оказался перед ним, Олежка бросился бы на него с кулаками.

Возможно ли, чтобы человек умел так тонко, так ловко лицемерить, так жестоко обманывать!

Стоп! А он сам? Ведь он в глаза не видел Викиного мужа, который казался Олежке какой-то абстракцией, почти вымышленным персонажем... Олежка особенно не задумывался над тем, что они с Викой предают пожилого, беспомощного человека, у которого, может, один свет в окошке — молодая жена... Неужели они, люди, все такие! Все связаны круговой порукой предательства, а сам он — звено в этой тяжелой, холодной цепи лжи и измен... Как же он мог! Как ему сейчас стыдно, как он противен себе... И он еще смеет судить отца!

Полный тягостных раздумий, Олежка бродил по квартире, которая теперь казалась ему чужой.

Олег, вернувшись домой через два часа, застал сына, сидящим на кухне за початой бутылкой коньяка. Закуски на столе не было. Он даже не обернулся, когда вошел отец.

Олег завинтил бутылку крышечкой и поставил ее в сервант.

— В чем дело? Что за событие ты отмечаешь?

Олежка мотнул головой, показывая, что не расположен к откровенному разговору. Олег решил, что сын поссорился с Викой. Он открыл холодильник, достал колбасу, нарезал ее и поставил чайник.

— Поужинаешь со мной?

— Пожалуй, — рассеянно ответил Олежка. — Странно... Все рушится у человека под ногами, а он в это время еще способен испытывать голод...

— А ты не хочешь со мной поделиться — что там рушится у человека под ногами? — спросил Олег, разламывая пополам черствую горбушку.

— А ты не хочешь со мной поделиться — как там дела в медкомиссии?

Пауза. Олежка испытующе смотрел на отца.

— Что ты имеешь в виду?

— Ну вообще... Как здоровье-то?

— Со здоровьем все в порядке. А почему такой тон?

— Так достань бутылку, выпьем за твое отличное здоровье... Или у тебя, папа, есть другой тост? Может, ты хочешь выпить за здоровье некой женщины?

— Виктории?

— Нет, Викторию проехали... Гали Тихомировой!

Имя Гали, произнесенное сыном почти шепотом, громом грянуло в сердце Олега.

Прошло полминуты, минута... Олегу казалось, что этим именем полнится воздух, оно продолжает звучать как эхо. Наконец он поднял на сына глаза:

— Откуда ты знаешь?

— Значит, правда, — с кривой усмешкой отозвался сын. — Значит, у тебя есть эта женщина, любовница... А я вас совершенно случайно выследил...

— Она мне не любовница, — сказал Олег. Они смотрели друг другу прямо в глаза, и Олежке хотелось прищуриться, чтобы эта правда не выжгла ему зрачки. Слезы навернулись ему на глаза, и он быстро отвернулся.

— А кто? — срывающимся голосом произнес он.

— Я люблю ее, сын, вот какие дела. Я люблю эту девушку и жить без нее не могу.

Теперь Олежка не знал, что сказать. Разговор вышел на какой-то другой уровень, и он не знал, как освоиться на нем, чтобы не выглядеть мальчишкой.

— Как так любишь? А мама?

Олег извлек из серванта бутылку, плеснул в чашку себе, сыну.

— Недавно я услышал эти слова от тебя — ты, дескать, не можешь жить без своей девушки... Я почему-то подумал, что ты явно преувеличиваешь... Но со мной дело обстоит именно таким образом: я не могу жить без Гали Тихомировой.

— А мама? — повторил Олежка.

— Я любил маму, но совсем по-другому. Я не представлял, что любовь может быть такой, какая во мне сейчас. Мне в голову не приходило, что со мной может случиться такое. Я всегда считал, что если женатый человек влюбляется, то это от скуки семейной жизни или от желания развлечься. Может, у других так оно и было. Но со мной не так. Я ею дышу, понимаешь? Она мой воздух.

Олежка отчаянно покрутил головой:

— Нет, я этого не понимаю!

— Объясню еще раз, — терпеливо сказал отец. — Ты знаешь, что означает для меня работа. Но сейчас я бы отдал все небо и землю, только бы быть вместе с ней. Всегда. Все время.

— Этого не должно было быть, папа, — проронил Олежка.

— Это уже произошло. Поверь, я бы все на свете отдал, чтобы мама не страдала из-за меня.

— Неужели ты хочешь уйти к этой девушке от мамы?

Олег залпом осушил чашку.

— Вообще-то я не способен обманывать... Если бы все осталось так, будто Гали нет в моей жизни, это был бы обман. Мама бы это рано или поздно почувствовала. Я не могу вычеркнуть Галю из моей жизни.

— Так тебе легче вычеркнуть из нее маму?

Олег нахмурился:

— Это очень трудный вопрос, сын. Не знаю, как на него ответить. Я очень хочу, чтобы и ты, и мама остались в моей жизни...

— На птичьих правах, — горько сказал Олежка.

— Я очень хочу, чтобы вы поняли меня. Не сейчас, может, позже.

Олежка не знал, что еще сказать отцу. Сердце его разрывала жалость к матери, но вместе с тем он почему-то испытывал сострадание к отцу. Чтобы хоть что-то сказать, он спросил:

— Кто она такая?

— Стюардесса. Немногим старше тебя.

— Ирония судьбы, — пробормотал Олежка. — Сперва ты меня отговаривал от женщины, которая старше меня, а теперь сам готов связать свою судьбу с женщиной, которая в дочери тебе годится... И что, она тоже любит тебя?

Олег кивнул.

— Папа, но когда тебе будет шестьдесят, а ей — только тридцать пять... Неужели ты об этом не думаешь? Не думаешь о том, что рано или поздно ей встретится кто-то помоложе...

Олег слабо улыбнулся:

— Вот тогда, если это случится, я буду страдать так же, как твоя мама. И я буду знать, что вполне это заслужил.

Много лет спокойно и размеренно текла жизнь в квартире Тихомировых и вдруг понеслась галопом по ухабам и буеракам. Дочери приносили один сюрприз за другим. Ольга Петровна уже устала бояться за них, плакать по ночам и мечтала только об одном — о тихом и безмятежном бытии, в котором ничего не происходит.

Варя поступила в педагогический. На медицинский пороху не хватило. А Романа матушка все-таки пристроила в иняз, мобилизовав свои огромные связи. Ольгу Петровну коробило, когда Роман с веселой наглостью рассказывал им о вступительных экзаменах и манипуляциях, отработанных за долгие годы блатными абитуриентами.

— Итак, я должен войти в аудиторию в строго определенный день и час, подойти к нужному человеку — пароль: «вы от Ираиды Фроловны» — и взять строго определенный билет, крайний справа, в верхнем ряду.

Варя смущенно поглядывала на мать, но посмеивалась. Ольга Петровна осуждающе поджала губы. Больше всего ее возмущала позиция Вари. Еще недавно девочку возмутил бы подобный цинизм. Неприязнь к Роману у Ольги Петровны росла с каждым днем. А ведь когда-то она благоволила соседу. Этого оболтуса приняли в институт благодаря энергичной мамаше, а какой-нибудь талантливый, но безродный абитуриент из провинции вернулся ни с чем домой. Разве это справедливо?

Ольге Петровне невмоготу было видеть, что Варя совсем потеряла голову. Они с Ромкой не могли прожить в разлуке ни дня. Встречались обычно после занятий и пропадали где-то допоздна. Иной раз и занятия пропускали, даже не скрывая этого по недомыслию. Варю словно увлек какой-то мощный, безудержный поток. Она плыла по течению с радостью и не желала ни о чем задумываться. Ни упреки матери, ни ее тяжелые вздохи уже не действовали. Галина же целиком устранилась, целиком ушла в свои заботы.

Если Ольге Петровне случалось вернуться домой пораньше, она всегда заставала свою парочку на кухне. Варька с Ромой вместе готовили обед, вместе садились за стол. Эти застолья доставляли им столько детской радости и создавали иллюзию семейной жизни. Они уже играли в свое будущее. После обеда влюбленные исчезали, а Ольга Петровна терзалась мыслями: где они проводят время? Не в пустой ли квартире в отсутствие Раисы? На благоразумие Вари она уже не полагалась.

Однажды Ольга Петровна робко заикнулась:

— Дочура, тебя совсем закружило. Даже глаза безумные. Ты не занимаешься. Лекций и практических занятий вовсе не достаточно. Нужно много читать.

— Что ты, мамочка, это ведь не школа. А у нас совсем другая система, — легкомысленно отвечала Варя. — Обещаю, в сессию буду заниматься двадцать четыре часа в сутки.