Лавина

Фронт еще держался, поэтому они чувствовали себя в Погорелой уверенно, тем более что получили подкрепление из-за Вага.

Перед сельской управой остановились три грузовика, из них выскочили немецкие солдаты. На этернитовой крыше сельской управы приоткрылось окошечко, и на момент показалась кудрявая голова. Солнечный луч пробрался через щель на темный чердак и осветил лицо Имро.

Имро Поляк стоял на лестнице под самой крышей. Он нагнулся и сказал двум рабочим-кожевенникам, державшим в руках винтовки:

— Займите вместе с остальными вход.

Когда рабочие скрылись за железными дверями, Имро еще раз выглянул из окошка. Немцы, столпившиеся вокруг автомашин, напоминали рой жужжащих пчел.

Глаза Имро заблестели. Сейчас, сейчас надо бросить гранаты. Такую возможность упускать нельзя. У него две гранаты. В самый раз. Как хорошо, что он раздал ребятам оружие, еще осенью закопанное в сарае. Хорошо, что утром, как только началась эта кутерьма, они незаметно заняли этот чердак.

Затаив дыхание, он снял предохранитель с первой гранаты. Было тихо, только прошуршало кольцо, упавшее на стружки, да где-то в углу, заставленном всякой рухлядью, через щель в этерните на кипы старых газет капала вода. Капала равномерно и монотонно.

Он выждал момент и принялся шепотом считать:

— Двадцать один, двадцать два, двадцать…

Внизу раздался взрыв.

Имро был сильным человеком, определившим свое отношение к жизни, эмоционально устойчивым. И теперь он совершенно хладнокровно снял предохранитель со второй гранаты и швырнул ее через окошко. Потом схватил автомат и принялся косить тех, кто еще оставался внизу в живых. Расстреляв весь диск, он хотел соскочить с лестницы, но в этот момент на площади затрещал пулемет, этернит на крыше треснул и одна из пуль угодила Имро прямо в грудь.

Он соскользнул по лестнице на каменный пол, его руки, прижатые к груди, одеревенели. Тупая боль пронзила все тело. Он хотел что-то крикнуть, но уже не смог. Сознание покидало его, но он слышал, как равномерно капает вода на бумагу. Его мучила жажда, а вода непрестанно капала: «кап, кап, кап…»

С каждой каплей он все больше и больше терял последние проблески сознания, как будто бы вместе с каплями воды кровь уходила из тела. С последней каплей крови погасла и его жизнь.

Панику, возникшую на площади, использовала группа Феро Юраша. Ребята перепрыгнули через забор и открыли стрельбу со двора сельской управы. В коридоре они захватили в плен семерых немцев. Те сразу же сложили оружие, только офицер ожесточенно сопротивлялся.

Грнчиар влез через окно в канцелярию, оттуда выбежал через двор в коридор и бросился на офицера сзади. Сильно сдавив ему горло, он втащил его в канцелярию и заставил сесть на пол.

— Спишиак! — закричал он через окно, не отрывая глаз от захваченного в плен старшего лейтенанта. — Иди-ка сюда, ты понимаешь по-немецки!

— В чем дело? — ответил Спишиак, запыхавшийся, с покрасневшим от натуги лицом. Он быстро вошел в комнату, и Грнчиар строго приказал ему:

— Спроси-ка, какое у него звание!

В ответ на вопрос Спишиака немец заерзал на полу, как будто его беспокоили глисты-острицы, и прошипел:

— Вы не имеете права допрашивать меня. Я командир, и этого вам достаточно. Моя фамилия — Шульце, все остальное — военная тайна.

Узнав, что его пленник какой-то командир, Грнчиар принялся со злостью пинать его в зад:

— Значит, ты командир, ах ты свинья паршивая! — кричал он. — Так получай же, раз твои ослы ранили меня в… И я тебя…

Он увидел вдруг, что Спишиак отдает кому-то честь, и обернулся. У окна стоял командир отряда Светлов. Он строго посмотрел на Грнчиара и спросил:

— Что ты делаешь?

— Разрешите доложить, товарищ майор, — покраснел Грнчиар, — я взял в плен командира.

— А почему ты его бьешь? Ты разве не знаешь, как следует обращаться с пленными?

Грнчиар встал по стойке «смирно» и обиженным тоном ответил:

— Знаю, как же мне не знать?! Так ведь они мне сюда попали. — Смущаясь, он схватился за брюки. — Пусть он ответит за это.

Светлов не мог сдержать улыбки. Потом лицо его опять стало серьезным, и он сказал:

— Вечером придешь ко мне, понятно?

Фашисты отступили с площади и заняли дома вокруг комендатуры. Верхний конец деревни ожил, как улей в первый теплый день. Люди вышли из погребов на улицу. Доктор Главач локтями прокладывал себе дорогу в толпе и кричал у домов:

— Раненых нет?

Мимо него прошли с винтовками Пудляк и Газуха. Они спешили на площадь.

— Кричит, как точильщик, — ухмыльнулся Газуха. — Или как коновал…

— Это для того, чтобы каждый слышал, что он помогает, — сказал Пудляк. — Зачем только его выбрали в комитет?

Через площадь прямо по лужам бежал Феро Юраш.

— Спешу в штаб, — прокричал он на бегу Газухе, направляясь к дому Газдиков. — Надо поскорее сказать Светлову, что приближаются два танка. Я видел их с башни.

Он вбежал в столовую Газдиков, где около телефона сидели два радиста из чехословацкого армейского корпуса, приданных недавно партизанскому штабу. Смуглый поручик с наушниками на голове что-то докладывал Светлову.

Едва Феро Юраш сообщил о танках, на верхнем конце деревни начали рваться мины.

— Фриц бьет, — засмеялся Светлов. — Ничего!

Поручик посмотрел на него и спросил несмело:

— Извините, товарищ майор, что, собственно, означает это русское слово «ничего»?

Светлов закурил трубку, затянулся несколько раз, а когда трубка разгорелась, развел руками и ответил:

— Как вам объяснить? Первое значение этого слова — отрицание, а второе… — Он неторопливо подошел к окну и резко обернулся: — Второе значение, как бы вам сказать, вмещает в себя море оптимизма. Понимаете?..

Он посмотрел на Феро Юраша и усмехнулся:

— Не бойся, скоро придет помощь. Скажи Приесолу, чтобы они не отступали ни на шаг. В крайнем случае пусть держатся в домах… Подожди, я должен тебе еще кое-что сказать! Поставьте на башню два пулемета, легкий и тяжелый. Держите под прицелом дорогу у кладбища. Ну а ты, — добавил он, — поинтересуйся, где Имро Поляк.

Феро Юраш столкнулся в дверях с Газдиком.

— Пардон, пардон, — принялся извиняться Газдик певучим голосом и постучал в закрытую дверь. Он вошел в комнату в теплых валенках и в шубе. Так он просидел все время в холодном погребе.

Он вежливо поздоровался и достал из корзиночки, повешенной на руку, бутылку сливовицы. Поставив ее на стол между двумя рюмками, он принялся угощать Светлова и поручика.

— Нет, сейчас мы пить не будем, — сказал Светлов, — мы на службе.

Газднк удивился, учтиво поклонился и исчез за дверями.

Два немецких танка залязгали гусеницами на нижнем конце деревни, в то время как несколько домов на верхнем конце охватило пламя. Из комендатуры выбежали три немца и бросились в бронированный автомобиль, который сразу же помчался вниз по улице. Но остальные немцы продолжали упорно сражаться за каждый дом, каждый двор, каждый хлев. Танки прошли через площадь, а за ними бежали немецкие солдаты. Часть отряда, которой командовал Янко Приесол, оказалась окруженной.

Пулемет, установленный за домом лютеранского священника, вдруг замолк. Стоявший за ним на коленях Спишиак судорожно схватился левой рукой за шею.

— Скорее сюда, идут! — закричал он хриплым, приглушенным голосом, и Плавка, сжавшийся за толстым стволом каштана, задрожал. За сараем рассыпалась, как сноп соломы, группа солдат в серой форме. Они разбежались по всему двору.

«Значит, заходят нам в спину, — с ужасом подумал Плавка. — Я здесь как в ловушке. Ох, как хорошо было там, наверху!»

Как он скучал по Погорелой, а вот теперь затосковал по лесу, как птица. Что теперь делать? Лучше всего было бы отступить к пожарной части, там больше партизан. Но что, если они ударят в спину?..

Спишиак, вероятно, ранен. Прежде постоянно улыбавшийся, теперь он, бледный, скорчился за пулеметом, а когда со стороны амбара засвистели пули, оставался некоторое время как окаменелый сидеть в этом положении, а потом свалился на бок.