Страница 30 из 54
Хочется привести выдержку из дневника немецкого офицера — казначея санитарной роты Отто Вильгельмовича Рюле, который вместе с другими был взят в плен. Он писал:
«…Как бы то ни было, на мне лежала ответственность за снабжение раненых. И я решил лично заявиться в штаб армии, который размещался в руинах универмага.
— Да, пожалуйста, — услышал я в ответ на свое «Разрешите войти?» — Что вы хотите?
Я назвал ему свое воинское звание, фамилию и часть.
— Полковник фон Хоовен, начальник связи армии, — ответил он. — Что вас привело ко мне?
— Мне необходимо срочно достать продовольствие для раненых. А со вчерашнего дня, я слышал, вошел в силу приказ, согласно которому раненым и больным больше не выдавать никаких продуктов.
— Я знаю об этом, — ответил полковник. — Продовольствие выдается только боевым частям.
— Я не знаю, известно ли командованию, какое тяжелое положение в госпитале? По-моему, этот приказ страшно несправедлив по отношению к раненым и больным.
— Ваша откровенность мне нравится. Вы правы. То, что здесь происходит, — настоящее безумие. В штабе армии вряд ли есть хоть один здравомыслящий человек. В конце декабря я прилетел сюда, в котел, из штаба вермахта. Уже тогда не было возможности к деблокированию. Выход один — капитуляция. Тогда как главнокомандующий отдает приказ: «Драться до последнего солдата, до последнего патрона». Нас бросают в мясорубку, и мы даем это делать… Тогда как уже многие наши офицеры и солдаты понимали, что, кроме плена, из создавшегося положения выхода нет…»[40]
Эти откровенные записи немецкого офицера полностью соответствовали действительности. При отступлении гитлеровцы в панике бросали все и нисколько не заботились, как и в окружении, о больных и раненых, которых можно было видеть повсюду. На дорогах и обочинах сидели и лежали немецкие солдаты и офицеры, те, кто не мог уйти, побитые, обмороженные, брошенные, никому не нужные. И поэтому плен они считали счастливым избавлением от всех бед и мук, от голода и холода.
В северо-западной части станции, у крайних домов, было немецкое кладбище, расположенное большим квадратом. По моему приказу саперы роты 61-го отдельного саперного батальона старшего лейтенанта В. Н. Горбачева вскрыли одну из могил. В ней оказалось около 20 трупов. И это под одним крестом! Так фашисты старались скрыть свои потери.
Еще были слышны отдельные выстрелы на юго-западной окраине Гумрака, когда ко мне подъехал командующий 21-й армией генерал-лейтенант Чистяков.
Я доложил обстановку, сказал, что уже в этом часу должны полностью очистить станцию от фашистов.
— От противника не отрывайтесь, преследуйте, — приказал командарм. — На здании станции водрузите красный флаг.
Флаг был установлен 151-м гвардейским полком майора И. Ф. Юдича. К вечеру мне сообщили, что чуть западнее станции 155-й гвардейский полк майора Г. Г. Пантюхова добил остатки 100-й Восточно-Прусской фашистской дивизии.
….Непрерывные и все нарастающие удары наших войск значительно деморализовали противника.
Казалось бы, при нашем мощном ударе враг должен был полностью сложить оружие, но он продолжал яростно сопротивляться, местами переходя в контратаки.
Мы удивлялись: на что он рассчитывает? Оказывается, были причины. При допросах пленные солдаты и офицеры из 100-й, 305-й и других дивизий говорили, что они боялись мести за содеянные ими преступления, не надеялись на пощаду, поэтому и дрались, как смертники.
Командование окруженной группировки у Сталинграда прекрасно понимало безнадежность и бессмысленность дальнейшего сопротивления. Об этом убедительно свидетельствует донесение генерал-фельдмаршала Паулюса Гитлеру 24 января 1943 года:
«Докладываю обстановку на основе донесений корпусов и личного доклада тех командиров, с которыми я смог связаться: войска не имеют боеприпасов и продовольствия, связь поддерживается только с частями шести дивизий. На южном, северном и западном фронтах отмечены явления разложения дисциплины. Единое управление войсками невозможно. На восточном участке изменения незначительные. 18 000 раненым не оказывается даже самая элементарная помощь из-за отсутствия перевязочных средств и медикаментов. 44, 76, 100, 305 и 384-я пехотные дивизии уничтожены. Ввиду вклинения противника на многих участках фронт разорван. Опорные пункты и укрытия есть только в районе города, дальнейшая оборона бессмысленна. Катастрофа неизбежна. Для спасения еще оставшихся в живых людей прошу немедленно дать разрешение на капитуляцию»[41].
Однако ответа на это донесение не последовало.
Наступал решающий момент. Части 21-й и 62-й армий получили приказ встречным ударом на поселок Красный Октябрь расчленить окруженного противника, а затем силами фронта уничтожить его по частям. 52-я гвардейская стрелковая дивизия с 9-м гвардейским танковым полком 121-й танковой бригады имела задачу во взаимодействии с 51-й гвардейской стрелковой дивизией, наступать навстречу 13-й гвардейской стрелковой дивизии 62-й армии.
В течение всей ночи дивизия готовилась к выполнению задачи.
Командиры подразделений и их штабы изучали противника, систему его обороны. Необходимые данные уточнялись у местных жителей.
Дивизия уже имела опыт боев на резко пересеченной местности, с глубокими балками и оврагами. И несмотря на то, что 24 и 25 января она провела в напряженных боях, у личного состава всех подразделений был высокий боевой дух, была полная уверенность в успешном исходе предстоящего боя. Всем необходимым для выполнения задачи дивизия была обеспечена. Правда, некоторый недостаток испытывался в транспорте. Но командиры и работники интендантской службы и здесь нашли выход — обеспечили себя бельгийскими битюгами из-под артиллерии 5-го румынского корпуса.
Наступало 26 января. Природа ничем не выделила этот обычный пасмурный, с туманом на Волге зимний день. Но для бойцов, командиров, политработников он навсегда останется как незабываемый день радостной встречи, соединения войск двух армий, двух фронтов — Донского и Сталинградского.
На рассвете 52-я гвардейская дивизия, имея в первом эшелоне 151-й и 155-й полки, перешла в наступление. События развивались быстро. В 9 часов 20 минут, преодолев сопротивление врага, полки 52-й и 51-й гвардейских дивизий и части 121-й танковой бригады полковника М. В. Невжинского соединились южнее поселка Красный Октябрь с 34-м и 42-м полками 13-й гвардейской дивизии 62-й армии[42]. Части 51-й и 13-й дивизий продолжали наступление по уничтожению северной группировки противника.
Это было волнующее событие. Объятиям, поздравлениям, рукопожатиям не было конца. У многих даже бывалых воинов, не раз глядевших в глаза смерти, слезы выступали. Слезы счастья, радости победы.
— Кто вы, из какой дивизии? — слышалось с разных сторон.
— Из 52-й гвардейской.
— А мы гвардейцы Родимцева! — И снова пожатия, объятия, звонкое ликующее «ура».
Радостная и волнующая встреча! Капитан Гущин из дивизии А. И. Родимцева вручил капитану С. А. Усенко и старшему лейтенанту В. Н. Горбачеву знамя, на алом полотнище которого было написано: «В знак встречи. 26. 1. 1943 года».
Подходили все новые и новые подразделения — стрелковые, артиллерийские, танковые. Один из танков Т-34 из 121-й танковой бригады, действовавшей с 52-й дивизией, навсегда остался стоять на месте исторической встречи 26 января 1943 года как свидетель былых боев. Командиром этого танка был гвардии старший лейтенант Николай Михайлович Канунников, а механиком-водителем старшина Николай Ермилович Макурин. На танке установлена мемориальная надпись: «Здесь 26. 1. 43 г. в 10.00 произошла встреча этого танка, шедшего с запада впереди танковой бригады полковника Невжинского, с частями 62-й армии, оборонявшей город с востока. Соединение 121-й танковой бригады с частями 62-й армии разделило немецкую группировку на 2 части и способствовало ее уничтожению».
40
Отто Рюле. Исцеление в Елабуге. Военное издательство Министерства обороны СССР, 1969, стр. 100–103.
41
Ганс Дерр. Поход на Сталинград. М., 1957, стр. 121.
42
Архив МО СССР, ф. 335, он. 5113, д. 248, лл. 33–34.