Страница 88 из 133
Ночь на 26 мая
Проверяя по телефону положение в батальонах, ротах, на полковых батареях, принимая донесения и отдавая приказания, Арсеньев рассказывал мне свою биографию, я подробно записывал, и в мою запись внедрялись такие фразы: «„Корова“ чесанула один залп». Или: «Если кухне нельзя подъехать, надо чтоб в термосах подносили третьему батальону!.. Ну, и что ж? Пусть за два-три километра!» Или: «Я уже тебе говорил: надо огневую систему на стыках усилить, плотность огня. С тебя спрашивать буду! Доложишь!..»
Биография Арсеньева несложна, он из крепкой рабочей питерской семьи, родился в 1906 году, его отец был «чернорабочим» — кочегаром на заводе «Новый Лесснер», умер, прожив только двадцать три года. Мать, Мария Сергеевна, ткачиха фабрики «Работница», умерла в 1941 году, брат Павел был фрезеровщиком на заводе имени Свердлова, второй брат — токарем на другом заводе, а сам Николай Георгиевич, начав свою рабочую жизнь мальчиком-посыльным на том же заводе «Новый Лесснер» (ныне завод имени К. Маркса), окончил Политехнический институт, стал инженером-металлургом, работал над сплавами на заводе «Красный выборжец». Арсеньев был секретарем ячейки комсомола, членом Выборгского райкома, а вступив в партию, вскоре стал секретарем партийной организации испытательной станции завода и объединенного с нею силового цеха, потом с курсов пропагандистов его призвали в армию…
Семья Арсеньева живет сейчас в Петропавловске. Он любит свою жену и особенно любит детей — дочку и сына. Показывая мне письма, в которых дочка называет его «папуленька», Арсеньев становится трогательно грустным, как все фронтовики, не ведающие, доведется ли им когда-нибудь увидеть своих жен и детей («Я безумно люблю детей!»)…
За строптивую насмешливость и неуважительность Арсеньева недолюбливала теща, и, говорит он, «такое положение было до конца финской войны; после финской войны (они думали, что я убит, — я был комиссаром лыжного батальона, пятьдесят суток в тылу у финнов, вернулся с орденом Красного Знамени) теща помирилась со мной».
Возвращаясь из финского тыла после многих боев, Арсеньев с группой лыжников триста метров полз под снегом при пятидесятиградусном морозе — наст сверху был прочен, а снег так глубок, что лыжники пробрались в нем, как кроты, незамеченными.
«На шубнике моем, когда вышли, оказалось около ста двадцати дырок, осколочных и пулевых, — смеется Арсеньев. — Тридцатого марта я приехал в Ленинград, в отпуск, и пришел домой, на Невский сто тридцать пять, звоню у дверей. Жена, Анна Михайловна, не открывает: „Кого вам нужно?“ Я было подумал, что бросила меня, не хочет пускать, говорю: „То есть как кого? Ну, мне нужно тут одну гражданку!“ — „Что с мужем? Что?“ (Она, думала, я погиб.) „Нет, — отвечаю, — мне нужно одну гражданку, в качестве мужа прислан!“ Жена за нахала меня приняла, а дочка по голосу узнала да как закричит: „Папуленька!“ Я опухший был, дистрофик. Жена увидала меня в коридоре, так и села!..»
Арсеньев с детства увлекался литературой, музыкой, был в литкружке «Кузница», писал стихи. Любил также волейбол, городки и, как болельщик футбола, не пропускал ни одного матча. Читал очень много и тут на фронте читает «Батыя», Драйзера, перечитывает «Войну и мир», изучает Суворова и военную литературу.
26 мая. 3 часа 40 минут утра. Блиндаж НП
Час назад, проговорив с Арсеньевым за полночь, мы легли с ним на одних нарах спать. Но в 3 часа ночи раздался писк аппарата. Арсеньеву сообщили: «Противник в 4.00 собирается кое-что предпринять!»
Арсеньев немедленно вызвал к проводу комбатов, приказал поднять все подразделения полка, приказал начальнику артиллерии Гребешечникову привести в боевую готовность артиллерию, предупредил резервы, проверил связь. Заместитель командира полка доложил, что противник начнет артподготовку с новых позиций. Арсеньев объявил:
— Будить всех!.. Будить замполита!
Замполит капитан Донских заспался, вставал неохотно, но затем начал действовать. Я с Арсеньевым, Никитич и адъютант Арсеньева лейтенант Борис Карт в шинелях, при оружии вышли из блиндажа КП и перешли в блиндаж наблюдательного пункта, где у стереотрубы находился командир батареи 120-миллиметровых минометов старший лейтенант Федор Лозбин. Этот блиндаж минометчиков Арсеньев использует и как свой командирский наблюдательный пункт.
Общее напряжение ожидания передалось и мне: смотрим на часы, сейчас около четырех утра, вот-вот обрушится на нас артподготовка, начнется немецкое наступление, Арсеньев, внешне спокойный, но ощутимо для меня нервничая, проверяет по телефону готовность полка к отпору. Вокруг абсолютная тишина — ниоткуда не доносится ни одного выстрела, молчат и наши и немецкие пушки, минометы, пулеметы, — ни один винтовочный выстрел не нарушает эту особенную, хрупкую, словно стеклянную, тишину. Между собой мы не разговариваем. Лозбин и Арсеньев по очереди глядят в стереотрубу, но в этот предрассветный час что-либо разглядеть трудно!
Мне все же хочется спать — сегодня я прошел километров двадцать, а потом много работал, почти не спал.
4 часа
Всё тихо. Арсеньев, прижав к уху телефонную трубку, прислушивается. Глядит в амбразуру на передний край. Потом берет какие-то протянутые ему Лозбиным письма, читает их.
Смотрю в стереотрубу. Над полем, над немецким расположением — клочьями белесый туман. Какой дикий хаос разрушения повсюду!
5 часов 25 минут
Солнце! На немецких позициях все та же странная тишина. Нет обычного движения, все замерло. Арсеньев заснул было, сидя за столиком, а теперь лег и похрапывает! Я подробно рассмотрел немецкий передний край в стереотрубу. Блиндажи — по ту сторону Черной речки. На гребне перед ней — наши разбитые танки, дзоты, блиндажи. Дальше за Черной речкой, в изувеченном лесу возле Круглой рощи, видны разрушенные немецкие землянки, блиндажи.
Только что начали стрелять наши орудия — разрывы видны в лесу. В ответ несколько выстрелов немецких дальнобойных — снаряды перелетели через нас. Прошли два немецких истребителя, и опять все тихо. Весь хаос переднего края залит утренним солнцем.
Хочется спать. Здесь, в блиндаже, так тесно, что прилечь нельзя.
Арсеньева разбудили: вызвали к аппарату. Он сообщил, что всё тихо пока, лег и опять захрапел, но сразу же проснулся и теперь, сидя за столом, работает над картой.
9 часов 30 минут утра. КП полка
Немцы наступления не начали. На наблюдательном пункте я делал записи о Черной речке, потом вместе с Арсеньевым и другими вернулся на КП и спал два часа — с семи до девяти утра. Все тихо, подчеркнуто непонятно, угрожающе тихо, — нависшая тишина! День, обычный день, начался. В блиндаже — чистка сапог, бритье, мытье, жарятся на завтрак свежая рыба и оладьи, на столе — чай с клюквой…
Разговор о награждении медалями (надо написать приказ), о мерах по укреплению рубежей и системы огня, о рекогносцировке.
26 мая. 10 часов утра. КП полка
В блиндаж вызван полковой агитатор лейтенант Даниил Варфоломеевич Лях, он будет сопровождать меня и Никитича в обходе переднего края, куда мы сейчас отправляемся. Он украинец, родом из Черниговской области, 1905 года рождения, член партии с 1942 года. Представлен к ордену Красной Звезды.
Обход начнем с КП 2-го батальона — этот командный пункт находится в блиндаже, врытом в берег Черной речки. Я разглядывал его в стереотрубу с НП Федора Лозбина…
КП 2-го батальона. Блиндаж на переднем крае
Пришли сюда по траншее. Командир батальона — старший лейтенант Мухаметдинов Мухамед-Сали Сафиевич, казанский татарин; черный, худощавый, живые лукавые глаза; участвовал в отражении атаки 10 мая.
Течение Черной речки часто изменяют огромные воронки, разрушающие ее берега. Вода вливается в такую воронку, кружась, наполняет ее и переливается в следующую, всё дальше порой отклоняясь от своего старого русла. Траншея переднего края, обрамляющая берег, — единственная защита от немецких снарядов и пуль. Эта первая линия окопов проходит зигзагами, и в каждом углу зигзага построен блиндаж. В его амбразуру на немцев глядят вороненый глазок пулемета и пара человеческих глаз. Пулеметчики, снайперы, наблюдатели здесь спят по очереди, урывками, и амбразуры повернуты так, что вся местность впереди может быть в любую минуту накрыта перекрестным огнем. Каждый боец в траншее знает, что в нужную эту минуту на то же самое пространство впереди и на всю глубину вражеской обороны лягут тысячи снарядов и мин, посланных сзади нашими артиллеристами по первому вызову огня.