Страница 23 из 47
Придумывая Мадуродам, его создатели моделировали счастье, как представляет себе счастье любой ребенок. Ежедневный поход на работу тут вовсе не обременителен, он столь же захватывает, как, к примеру, сеанс анимации. Жители Мадуродама избавлены от нудных обязанностей, зато развлекаются с удовольствием и изобретательностию. Для простого человеческого счастья в этом городе есть все — от парка аттракционов до зоологического сада с водопадами и альпийскими горками, от песчаного пляжа с купальщиками и загоральщиками до ярмарки с колесом обозрения, от помпезного королевского дворца до легкомысленной торговой улицы и гольф-поля. Все голландские праздники — и Рождество, и День королевы, и День флага, и Пасха, и Сырная пятница — в Мадуродаме собраны воедино, сцеплены, как вагоны игрушечного поезда, в бесконечную череду наслаждений. Чего тут нет и быть не должно — так это напоминаний о человеческих бедах и пороках. Нет свалок и помоек, нет психбольницы и сиротского приюта, нет борделей и домов престарелых, нет пьяных, нищих, нет бездомных и несчастных. Нет внутренних и внешних врагов, видно, мир надежно бережет оловянная армия, вечно устраивающая построение у казармы имени Георга Мадуро. Машинная цивилизация щедро одарила город своими достижениями, но уберегла от назойливых недостатков вроде чада заводских труб или засилья рекламных плакатов. В Мадуродаме жизнь царствует без смерти: рядом с госпиталем нет морга, рядом с церковью нет кладбища. Свет в этом городе — не пожар, а фейерверк, свечи в Мадуродаме горят только на праздничных столах. Кукольное существование не замкнешь в логический круг. Граждане счастливого города рождаются из папье-маше, как Гурвинек, их выстругивают из деревяшки, как Буратино, они не старятся и не умирают; они молятся Богу, но не возносятся к нему; они играют свадьбы, но не скорбят на похоронах; им не к чему бояться вечности, потому что они не знают, что это такое. Их рост — всегда семь с половиной сантиметров. И если кукольные радости и достижения — в масштабе один к двадцати пяти, то горя и страданий Мадуродаму не отмерено вовсе. Все правильно: страдания не предусмотрены детством. Или в то солнечное весеннее утро, когда вам как раз исполнилось шесть, когда впереди — согретый маминой лаской день, вы не задали родителям вопрос: «Ведь правда же, мы будем всегда?»
Конечно, малыш, мы будем всегда. Мы всегда будем гулять в мадуродамском городском парке. Всегда будем лопать вкуснющее клубничное мороженое со взбитыми сливками на площади в старом квартале. Всегда будем глазеть на разводные мосты, на жадные до воды шлюзы, на размашистые крылья мельниц, на шарманщиков и торговцев засахаренными орехами, на поливальные машины, на вечерние огни в окнах чужих домов. Нам всегда будет хорошо вместе, и нам навсегда останется шесть, двенадцать, двадцать восемь или сорок пять лет; столько, сколько было в тот момент, когда кассирша у входа в Мадуродам вернула нам сдачу за билеты. Жизнь в этом городе слишком хороша, и нет ни тени сомнения в том, что она никогда не кончится.
Кончается только ваше пребывание в Мадуродаме. На обычную, а не на игрушечную улицу вы выходите в сумерках, прямо к трамвайной остановке. И уже через четверть часа пьете кофе в бистро на берегу пруда у темнокирпичного здания парламента. Прохладно, еще не лето; мощно бьет в высоту фаллическая струя фонтана, ветер развевает ее макушку в веер. Это воскресенье в Голландии — не День королевы, поэтому из-за дворцовых стен не слышно литавр и труб оркестра морских пехотинцев. Солнце спряталось за шпили Рыцарского зала, но педантичная Гаага тут же выставляет на борьбу с темнотой легионы фонарей. Вы подзываете официанта, чтобы расплатиться. Вы знаете: где-то вдалеке, в нескольких трамвайных остановках от реальной жизни, греет небо светом пятидесяти тысяч крошечных электроламп чудесный город Мадуродам.
ЛЕТО. ЦЕНТР
Преступный праведник
В училище, откуда он был исключен за отвратительное поведение, ему дали прозвище Подлец.
Лучшими друзьями детства он считал двух сыновей старого раввина.
Повзрослев, он вступил в нацистскую партию, стал агентом немецкой разведки и шпионил против страны, в которой родился.
Он обладал невероятной изворотливостью, чудесным даром договариваться с людьми и невероятным шармом, который заставлял многих женщин отдаваться ему, не задумываясь о последствиях, а многих мужчин — участвовать в его самых сомнительных деловых операциях.
Он сказочно разбогател, купив в Кракове фабрику за деньги ее бывших хозяев-евреев, которые считали за счастье работать на этой фабрике, потому что иначе их ждала смерть в газовых камерах Освенцима.
Он спас сотни рабочих, растратив на их содержание и взятки чиновникам и офицерам гестапо чуть ли не все свое состояние.
Он был свидетелем преступлений, от которых стынет кровь в жилах, он каждый день общался с убийцами и палачами, улыбался им, пил с ними эльзасские вина.
Его завод по производству артиллерийской амуниции не выпустил ни одного годного для стрельбы снаряда.
Он слыл пьяницей и распутником, и через двадцать пять лет после его смерти вдова публично называла его лгуном и мерзавцем.
При жизни его провозгласили Праведником.
На родине многие считают его военным преступником.
Его звали Оскар Шиндлер.
Сто лет назад из каждых ста жителей городка Цвиттау в Австро-Венгрии девяносто семь были немцами. Теперь в городе Свитавы, Северная Моравия, живут практически только чехи. Цвиттау и Свитавы — это одно и то же; та же просторная центральная площадь, окруженная пряничными цветными домиками; тот же «чумной столб» и та же продирающая тонким шпилем небо колокольня; та же наивная прелесть тихой центральноевропейской провинции. Два с половиной миллиона судетских немцев, считавшихся пособниками нацистов, после окончания Второй мировой войны были выселены из Чехии, всю их собственность конфисковали еще до прихода к власти коммунистов. Это были месть и страх, память о которых еще и сейчас жива в Чехии. Вместе с остальными лишили чехословацкого гражданства и Оскара Шиндлера, самого знаменитого гражданина Цвиттау-Свитавы.
В местном краеведческом музее Шиндлеру посвящена целая экспозиция. Чем внимательнее рассматриваешь и читаешь, тем устойчивее ощущение: никакого восторга в связи с существованием великого соотечественника тут не испытывают. Любят нехотя, гордятся сквозь зубы: «Город Свитавы тщательно взвесил исторические факты и принял решение почтить деятельность Оскара Шиндлера созданием в 1994 году посвященного ему мемориала». На гранитной стеле с вырезом в форме звезды Давида, украшенной букетом свежих гвоздик, на немецком и чешском языках высечена надпись: «Незабвенному спасителю жизней 1200 гонимых евреев». Через несколько лет после открытия памятника власти города Пардубице, центра области, к которой относятся Свитавы, составили список своих почетных граждан. Имя Оскара Шиндлера в этот список не включили.
«Мой отец тоже был заключенным концентрационного лагеря, — рассказывает местный историк Йитка Грунтова, автор книги „Оскар Шиндлер: легенда и факты“. — Знаете, как он оттуда выбрался? Семья продала машину и два дома. Один наш знакомый, юрист, подкупил на эти деньги гестаповца, и отца освободили. Моя дочь сказала: мама, ты должна быть вечно благодарна этому гестаповцу, если бы не он, ты не родилась бы на свет. Но я не чувствую благодарности, я не понимаю, как можно испытывать благодарность к подлецу, наживающемуся на чужом несчастье». Йитка Грунтова не верит в гуманизм Шиндлера; она утверждает, что не смогла отыскать в немецких, чешских, польских архивах ни одного документа, доказывающего: этим предпринимателем-нацистом, уберегшим от смерти сотни людей, двигало одно только сострадание. Она сожалеет, что в городе Свитавы ему воздвигли памятник, потому что считает: историческая правда о Шиндлере — другая. Эта правда — свидетельство ловкости торгаша, в последний момент вставшего на сторону собственных жертв.