Семигорье

Там была земля, где в заросшей травой могиле покоился дед, не веривший в бога, но поверивший в человека, дед, который никогда не видел его, Алёшку, но хотел, чтобы на земле он был. Там, за Туношной, куда-то торопился в извечном своём непокое отец. Там остался служить Людям и Добру незаметный и необходимый всем Иван Митрофанович Обухов.

Всё было на той оставляемой земле: радость и боль, любовь и скорбь — всё. И первая Алёшкина любовь была той земле, и удивительная Зойка, от которой Алёшку не отделила даже его Ниночка. И невозмутимый Вася Обухов, и Витька, и гордая Грибаниха, и добрая рыжая Фенька, и героическая трактористка семигорских полей Женя Киселёва. Всё было на той, оставляемой им земле. Там, за Туношной, была его Россия, чью силу, терпение и мудрость он вбирал невидимо день за днём, как вбирает соки земли живое дерево.

И с той минуты, как подвода переехала мостик и лошадь тяжело пошла в гору, Алёшка почувствовал, как напряглось его сердце, как будто там, за Туношной, лежит та неподъёмная земная тяга, которую где-то посреди России обронил хлебопашец Микула Селянинович. И только теперь, переехав по простенькому деревянному мостику через Туношну, у начала своей долгой дороги через войну, Алёшка понял, что она — есть.

Он поглядел вперёд и вверх, куда медленно взбирался по старому тракту обоз, и зябко повёл плечами, сжался и даже охватил себя руками, как будто оттуда, сверху, оттесняя жару последних августовских дней, потянуло холодным ветром зимы: из-за горы в зелёно-голубое, дымкой подёрнутое небо вдавилась тяжёлая туча. Солнце ещё светило где-то, и громаду тучи прорезал огненный клин. Туча наплывала, клин сжимался, почти исчез — лишь по краям дымился ярко-жёлтый исступлённый свет закрытого солнца. Сама туча была за горой, но её края распластались по всему видимому горизонту, середина почернела, опустилась, и теперь в закрытой половине неба ясно прочертились зловещие контуры пикирующего самолёта. Провисшей серединой туча наплывала на Семигорье.

— Не миновать грозы! — крикнул возница, склонился, вытянул из-под сена пустые мешки. — На-ка, накроешься… — Один из мешков он бросил Алёшке на колени. Алёшка посмотрел на тучу, на дерюжный мешок — как будто мешок мог оберечь его от непогоды! — и с мудростью взрослого усмехнулся.

Обоз поднимался в гору и медленно уходил под тучу.

1963–1973 гг.