Кто такая Айн Рэнд?

По мнению Рэнд, коллективизм был проблематичен по своей сути, поскольку он ставил абстрактное всеобщее благо превыше жизней отдельно взятых людей. Россия, с ее зачистками, тайной полицией и конфискованной собственностью, являла собой очень наглядное подтверждение того, что это действительно так. Но в своем романе она хотела показать, что проблема вышла за пределы России, поскольку существенные недостатки имелись уже в самих базовых принципах коммунизма, а не в том, как его реализовали на практике большевики. Рэнд не желала предоставлять коллективизму какую бы то ни было возможность морального обоснования. Это был первый росток ее критики в адрес альтруистических идей. Стоит отметить также, что в этом романе ее взгляды становятся более зрелыми и широкими. Если в ее первых работах основное внимание уделялось конфликтам между выдающимися личностями и их ближайшим окружением, то теперь она поместила своих героев на более широкое поле.

Одной из целей, которые преследовала Айн Рэнд, создавая роман «Мы – живые» (который изначально был озаглавлен «Спертый воздух: роман о красной России»), было «вывести Россию за рамки своей системы ценностей». Намного более простой по своей структуре, чем ее последующие прозаические работы, этот роман, с точки зрения Рэнд, отличался наиболее классическим развитием сюжета среди всех ее книг. Более того, среди написанных ею вещей он был, по словам Рэнд, наиболее близок к автобиографии. Несмотря на то, что между ней и главной героиней романа Кирой Аргуновой имелись определенные различия, достаточно очевидно, что моделью для Киры послужила сама писательница. На самом деле Рэнд никогда особенно не дистанцировалась от взглядов, высказываемых ее персонажами – и в каком-то смысле они все были ей.

Присущий Рэнд антикоммунистический настрой вплетен как в общую структуру романа, так и в каждую отдельно взятую его сцену. Кира – независимая и решительная девушка, которая смело бросает вызов общественному строю, живя с Лео – сыном знаменитого генерала, казненного за контрреволюционную деятельность. Лео и Киру исключают из университета из-за их классовой принадлежности. Они не могут устроиться на работу, поскольку не состоят в коммунистической партии. По той же причине Лео отказывают в медицинской помощи, когда он заболевает туберкулезом. Снедаемая отчаянием, Кира начинает крутить тайный роман с молодым коммунистом Андреем, имеющим связи в тайной полиции. Андрей отдает ей свою зарплату, которую Кира тратит на размещение Лео в санатории.

При всей ненависти Рэнд к коммунизму и коммунистам, созданный ею в книге «Мы – живые» образ Андрея очень симпатичен. Это – один из самых убедительных и проработанных ее персонажей. Он достаточно мудр, чтобы увидеть червоточины, имеющиеся в коммунистической системе. В одной из самых захватывающих сцен романа Андрей обыскивает квартиру Лео и обнаруживает его связь с Кирой. Когда девушка признается, что целью ее отношений с ним были деньги, Андрей чувствует себя опустошенным. Она безжалостна: «Вы (коммунисты) учили, что наша жизнь ничего не значит по сравнению с интересами государства – тогда почему же ты сейчас так страдаешь? Я довела тебя до отчаяния. Почему же ты не говоришь, что твоя жизнь ничего не значит?» Уязвленный ее словами, Андрей начинает понимать, каковы могут быть последствия применения его идеалов на практике. Он еще больше разочаровывается, когда его начальство, преследуя Лео за спекуляцию, закрывает глаза на участие в преступной схеме нескольких членов коммунистической партии. На очередном партсобрании Андрей обрушивается с критикой на партию и защищает ценности индивидуализма. Вскоре после этого он совершает самоубийство. Именно такой финал Рэнд полагает единственно благородным решением для человека, осознающего все зло системы, которой он служил – если он не хочет, чтобы это зло окончательно отравило его душу.

Заканчивается роман на еще более мрачной ноте. Кире удается спасти жизнь Лео, но не его душу. Отказавшись от высокооплачиваемой работы, он выбирает преступный образ жизни, а после – бросает Киру ради богатой женщины постарше. «Я противопоставила себя ста пятидесяти миллионам людей и потерпела поражение», – заключает Кира. В финальной сцене романа Кира умирает, смертельно раненая советским пограничником при попытке перейти границу с Китаем. Рэнд описывает ее смерть очень драматично: «Кира лежала на краю холма и смотрела в небо. Бледная рука ее неподвижно свисала над склоном, и маленькие красные капли скатывались по снегу вниз». Сквозь все мелодраматические интриги красной нитью пролегает заложенное в книгу автором дидактическое послание: коммунизм – деструктивная система, которая наказывает за добродетель и потворствует моральному разложению.

В одном из фрагментов романа (который был удален из оригинального издания 1936 года) Рэнд приводит сказку о могучем викинге, которого ненавидели король и священник. Король презирал викинга за то, что тот не преклонялся перед его королевской властью. А священник – потому, что викинг «смотрел на небо только когда склонялся к горному ручью, чтобы напиться воды – и там, в отражении небес, видел свою собственную картину». Разгневанный король пообещал своим подданным награду за голову этого викинга – а священник пообещал прихожанам искупление грехов, если они убьют непокорного. Однако же, когда викинг отправился на поиски священного города, его ожидаемый триумф сделал врагов более лояльными. Король предложил викингу королевское знамя, чтобы установить его в священном городе. Священник предложил храмовое знамя. Но викинг отказался взять какое бы то ни было из них. Потому что на мачте его корабля «развевалось его собственное знамя, и оно никогда не опускалось». Он покорил священный город и провозгласил: «За жизнь… которая стоит того, чтобы жить». Рэнд пишет: «Жил некогда викинг, который смеялся над королями, над священниками и всеми прочими. Который установил над всеми замками и храмами, над всем, перед чем люди привыкли становиться на колени, священное и неприкосновенное знамя святости жизни».

Рэнд ожидала, что издатель найдется быстро. Она знала, что «Мы – живые» – не самое лучшее, на что она способна, но, тем не менее, эта книга была лучше всего того, что она написала прежде. Также она возлагала надежды на своих влиятельных знакомых. Ее голливудский благодетель, Гувернер Моррис, назвал новую работу Рэнд советской версией «Хижины дяди Тома» и послал рукопись своему другу, знаменитому литературному критику Генри Луису Менкену. Как и Рэнд, Менкен был горячим поклонником философии Ницше. Беззастенчивый элитист, он снисходительно насмехался над глупостью и претенциозностью американских обывателей. Он написал Моррису, что «Мы – живые» являет собой отличное литературное произведение, и оба они приложили к рукописи свои рекомендации. Но даже несмотря на это издатели воротили от книги нос.

Как бы там ни было, а похвала столь значимой фигуры, как Менкен, приободрила ее. В ответном письме она чествовала его как величайшего в мире представителя философии индивидуализма, которой она собиралась посвятить свою жизнь. Она поклялась бороться с посланцами коллективизма, где бы они ей ни попались. Рэнд стала еще больше читать, чтобы получить углубленные знания об американской истории и политике. Так что, в некотором смысле она была готова к тому, что сюжет ее дебютного романа и заложенное в нем послание могут встретить некоторое сопротивление. Рэнд начала понимать, что люди, симпатизировавшие коммунистическим идеям, есть и в Америке. Она и раньше это замечала, но думала, что их немного, и они ничего не решают: «Это самая капиталистическая страна в мире, и, судя по всему, что я здесь вижу, левые идеи и социализм здесь не являются проблемой». Но теперь она наблюдала следующую картину: несмотря на то, что издателям нравится книга, они вступают в резкую полемику с ее политическим подтекстом. Рецензенты издательств и члены редколлегий говорили агенту Рэнд, что она «просто ошибалась насчет Советской России и не поняла сути благородного эксперимента, который там проводился». Некоторые добавляли, что положение в стране действительно могло быть настолько тяжелым, как описала Рэнд – но это было лишь в краткий период, последовавший непосредственно за революцией, в то время как сейчас-то уж все совсем по-другому.