Туманян

Окружающие близкие люди постоянными упреками в недостаточной практичности не давали поэту покоя. Они надоедали, своими уговорами и советами принять сан священника. Об этом вспоминал Туманян в автобиографической поэме «Поэт и муза»:

Но не о том мечтал молодой поэт. Его родные не считали литературу серьезным занятием и не понимали, что Туманян давно и твердо избрал трудный путь поэта. На этой почве нарастал конфликт, и Туманян вынужден был избегать царившей дома гнетущей обстановки. В письмах к друзьям он жаловался на всевозможные невзгоды. «О моей семейной жизни нечего сообщать, — писал он Анушавану Абовяну. — Однако, настолько я подавлен печалью, что если б я мог выжать из моего сердца несколько слов и перенести в письмо, то я уверен, что бумага могла бы воспламениться…»

Переживаемая поэтом в 80—90-е годы душевная драма, разумеется, была вызвана прежде всего общественно-политической обстановкой. Страшным казался Туманяну «отвратительный мир» зла и несправедливости. Он не находил ни одного уголка, где бы «не господствовали разбой и насилие…» Уродливые явления социальной действительности, обстоятельства личной жизни породили в душе Туманяна чувства недовольства, глубокой неудовлетворенности. Еще восемнадцатилетним юношей он пишет стихотворение «Старинное благословение». В нем, возвращаясь к картинам детства, рассказывая о традиционной веселой пирушке дедов под тенью орешника, вспомнил их слова, обращенные к своим детям и внукам: «Живите дети, но не так, как мы». Соблюдая старинный обычай, в торжественной обстановке, старики, благословляя, в напутственном слове высказали свое сердечное пожелание, чтоб жизнь детей была счастливей, чем жизнь их отцов и дедов, чтоб открылись перед подрастающим поколением светлые просторы… С тех пор прошло немного лет, и теперь восемнадцатилетнему автору, когда он уже успел вкусить всю горесть жизни, стали понятны и близки мудрые слова дедов: «Живите, дети, но не так, как мы.»

С годами жизнь становилась все трудней. Не легко было Туманяну прокормить свою семью литературным заработком. Туманян чувствовал в себе призвание поэта, но общественные условия и обстоятельства личной жизни мешали тому, чтобы полностью посвятить себя литературе. В письмах к друзьям он говорил о переживаниях человека, которому не чужды высокие порывы вдохновения, сильные и глубокие чувства, смелые взлеты творческой мысли, и вместе с тем он лишен элементарных условий для осуществления своих замыслов. «Преступно, — писал Туманян в 1899 году, — когда он (то есть человек с поэтическим дарованием — К. Г.) находится в тяжком плену мелких и угнетающих забот, когда эти заботы с каждым днем все больше накапливаются, порождая весьма печальное боренье». В этом поэт видел проявление одного из «чудовищных диссонансов», которыми была полна окружающая его действительность.

О настроениях Туманяна этих лет можно судить по переписке с друзьями. В письмах к Анушавану Абовяну, который, по обстоятельствам жизни, переехал в Каменец-Подольск, поэт делится своими заветными мыслями. Он мечтает целиком посвятить себя поэзии, служить лишь «прекрасному и правде». В этом Туманян видит цель жизни. Он горит желанием «стремиться все вперед, к вершинам совершенства». Он полон «священного волнения», заставившего его «подыматься против мрака, невежества». Поэт писал своему другу также о том, как жестокая обстановка, материальная бедность мешают осуществить свои желания, как тупые и жадные богачи все благородное и честное могут растоптать своим золотом.

Успех первого сборника несколько поднял настроение Туманяна. Ему было особенно дорого, что его вступление в литературу тепло встретило московское армянское студенчество. Сообщая Анушавану о сочувствии передового читателя, Туманян вспоминал о том времени, когда он, преодолевая робость, читал перед другом первые свои стихи.

Туманян жаловался на буржуазную прессу, на «разбойников пера», которые нападали на него, не будучи в состоянии понять душевный мир поэта. Они не имели ни малейшего представления о напряженной творческой работе писателя. Более того, эти невежественные люди публично заявляли, что «литература — не дело, и что писатель должен иметь другие занятия». Туманян глубоко страдал. «Я чувствую, что я не умер, как поэт, но скован, — писал он другу. — Не случалось разве с тобой кошмара, — чувствуешь, что живешь, но шевелиться не можешь, слышишь свое дыхание, а кричать не в состоянии?..»

Огромные творческие силы почти постоянно заглушались повседневными мелкими заботами и тревогами.

Туманяна тянуло к широким полотнам. Он предпочитал большие формы, его излюбленным жанром была поэма. Но она требовала длительного, спокойного, сосредоточенного труда. Когда Туманян жаловался, что для него нет ни «малейшего душевного покоя», — он имел в виду не мещанское представление о тихой безмятежной жизни, а избавление от мелочных забот. «Пусть будут волнения, бури, страданья, — писал Туманян, — но широкие, высокие, а не эти мелкие грошовые заботы и треволнения о еде и одежде». Поэт мечтал о душевном равновесии в высоком смысле этого слова, когда можно собраться с мыслями, целиком отдаться вдохновенному труду.

Мысль о материальной обеспеченности писателя волновала Туманяна, как важная проблема жизни общества. Он призывал к созданию элементарных условий для творчества писателя, деятельность которого, по его мнению, несправедливо рассматривалась как частное дело.

Жизненные невзгоды подсказали Туманяну тему сатиры в стихах «Поэт и муза». Не впервые он обращался к этому жанру. В его сборнике 1890 года помещено стихотворение «Молитва»; с горькой иронией поэт писал: «Я не прошу, о творец, ум Соломона. Дай мне лишь долгую жизнь и много денег, да модную одежду, да пузо толстое; трость и очки. И довольно мне. Ты зри с высоты, чего только не свершит твой слуга!».

«Молитва» относится к ранним попыткам поэта в области сатиры. Теперь, спустя несколько лет, Туманян вновь обратился к этому жанру, поставив перед собой более широкие задачи.

Поэма «Поэт и муза» начинается внезапным появлением музы, которая, обращаясь к певцу, напоминает о его высоком назначении:

На этот призыв поэт отвечает:

Он говорит о всех мытарствах, мучениях и страданиях, которые приносит муза, о том, как трудно ему жить в этом мире, где «тупая чернь» (под словом «чернь» Туманян подразумевает торгашей, людей с черствой душой, которым нет никакого дела до поэзии) равнодушна к звукам лиры: