Страница 8 из 13
— Мам, — шепчу я, стараясь, чтобы меня не заметили, — это кто?
Либо у меня плохо с шепотом, либо у старушки отменный слуховой аппарат. Она шагает через порог в мою сторону, негромко посмеивается и снимает очки, за которыми прячутся ярко-голубые глаза и морщинистые веки.
— Кто же еще? Это я! Тетушка Бев!
Пратетушка Бев, если уж быть точным, — сестра моей прабабушки. Мне известно о ней лишь то, что она во Флориде. Уж не помню, где именно, но знаю: до Диснейленда от нее час пути. Родители возили нас туда три года назад, и мы остановились у тетушки Бев в компании других стариков из ее деревушки пенсионеров, вместо того чтобы снять номер в гостинице. Это было еще в те прекрасные далекие времена, когда никто не знал, что у Энн больное сердце.
— Ух ты! — отвечаю я. — Вы совсем другая.
Тетушка Бев игриво ерошит волосы у себя на затылке.
— Да уж, мне стало немного скучно в Кэннон Бич, а местный косметолог предложила перекраситься в матово-рыжий. Что ж, побуду пока такой. Если что не так, во Флориде подправлю.
Наконец-то меня осенило: тетушка Бев прилетела в Орегон навестить старшую сестру — мою прабабку, которая живет в Кэннон Бич. Она уже недель шесть там живет, присматривает за домом, ухаживает за своей старшей сестрой в доме престарелых. Теперь же, когда мы отправляемся на побережье и сможем помочь прабабушке, она возвращается к пальмам Флориды.
— С дороги посторонись, — говорит папа, переступая порог.
В каждой руке у него по внушительному чемодану. Он ставит их на пол, чтобы закрыть дверь, потом вновь поднимает и обходит Бев.
— Мы наверху приготовили для вас комнату. А чемоданы я оставлю здесь.
— Да храни тебя Господь. Приехал на побережье, чтобы меня забрать, потом еще мой багаж тянул. — Повернувшись к маме, она добавляет: — Я всегда говорила, что ты удачно вышла замуж. Береги этого парня, Эм, никуда не отпускай.
Мама с папой неловко переглядываются, потом он скрывается на лестнице.
— Я стараюсь, — отвечает мама едва слышно.
Бев поворачивается ко мне и щиплет за руку:
— Как ты вырос и возмужал с тех пор, когда я видела тебя последний раз, Кейд!
Ее щипок заставляет меня вспомнить, что я продолжаю стоять полуголый с полотенцем на талии.
Я опускаю глаза, чтобы разглядеть, насколько я «возмужал».
— Наверное, — соглашаюсь я, чувствуя себя не в своей тарелке. — Что бы ни означало «возмужать», я на сто процентов уверен, что после поездки в Диснейленд я ни «возом», ни «мужем» не стал.
Бев с мамой заливаются смехом. Энн с Бри тоже начинают хихикать.
— «Возмужал» означает просто «сильно вырос и окреп», — смеется тетушка Бев.
— Тебе уже давно пора одеться, Кейд, — говорит мама. — Поторопись. Тетушка Бев никуда не уедет, пока ты будешь приводить себя в порядок.
Глава 6 Эмили
— Хочешь, тоже поднимемся наверх, устрою тебя в комнате? — спрашиваю я Бев, когда Кейд рванул вверх по лестнице.
— Боже мой, нет. Сначала нам нужно наверстать упущенное.
Я киваю Энн и Бри:
— Девочки, проводите тетушку Бев в гостиную. Я принесу что-нибудь попить. Бев, хочешь пить?
— Да, но безо льда. Все не могу согреться. И хотя уже наступил июнь, до сих пор хожу в свитере.
По дороге на кухню мое внимание притягивает одна картинка в рамке. И хотя я вижу ее каждый день, уже давно не обращала на нее внимания. Сама картинка представляет собой фотографию, на которой запечатлены держащиеся за руки мужчина и женщина на фоне Эйфелевой башни. Картина уже много лет собирает пыль на комоде. Я беру снимок, улыбаюсь, вспоминая тот день, когда по почте пришла эта открытка.
Счастливые были времена…
Я снимаю бархатную заднюю часть рамки, чтобы прочесть на обороте открытки надпись, адресованную мне. На французской марке штемпель почти двадцатилетней давности. Еще до нашей свадьбы с Деллом. И хотя слова я помню наизусть, не отказываю себе в удовольствии еще раз прочитать каллиграфически выведенный текст.
Моя любимая Эмили,
Привет тебе из Города любви и света! Мы с твоим дедушкой празднуем сороковую годовщину нашего брака веселее, чем праздновали двадцатую. Жизнь, прожитая бок о бок, становится все лучше и лучше! С нетерпением ждем возвращения, чтобы успеть на вашу с Деллом свадьбу. Ты нашла настоящее сокровище. Крепко держись за него. Лет через двадцать, когда у вас за плечами будет пара десятилетий брака, я представляю, как вы оба будете стоять здесь, в Париже, отмечая прожитые вместе годы. Впереди вас ждут многие-многие годы любви. До скорой встречи!
Je t’aime! — Я тебя люблю! — Бабушка Грейс.
— Я и не знал, что это открытка.
Слова застают меня врасплох, я роняю рамку на ковер. К счастью, она не разбивается.
— Кейд! Что ты здесь делаешь?
— Ничего. Просто увидел, что ты здесь… стоишь грустная.
— Просто задумалась о прошлом.
— О грустном прошлом.
— Нет… о прошлом.
Откровенно признаться, на самом деле, когда он ко мне подкрался, я не столько вспоминала прошлое, сколько думала о том, что нас ждет в настоящем и будущем, которое кажется крайне неопределенным. Будущее, предсказанное бабушкой Грейс, ничуть не походило на то, как в действительности сложилась жизнь.
При мысли об этом хотелось плакать.
— Можно посмотреть? — просит он, указывая на открытку. Я протягиваю ему, и он тут же ее переворачивает, чтобы рассмотреть фотографию. — Это же бабушка Грейс, верно? А это дедушка?
— Верно.
— Бабушка такая молодая. — Он еще раз переворачивает фото и читает послание. Прочитав, отдает открытку. — Очень изящно.
— Да, изящно, — отвечаю я, изумленная тем, что он выбрал именно это выражение, которое использовал дедушка для описания всего на свете. «Как прошли каникулы, дедушка?» — «Вполне изящно». «Что скажешь о фильме?» — «За весь год не видел более изящного фильма». «Знаешь… это изящные дети. Все делают правильно, я бы сказал».
— Ты улыбаешься. Что смешного?
— Ничего. Я тебе рассказывала, что эта открытка задержалась на почте?
Он качает головой:
— Ты даже не говорила, что это открытка.
— Что ж, было это так: дедушка с бабушкой отослали ее домой из самой Франции. Наверное, она плыла на очень медленном теплоходе. Однако успела как раз вовремя — пришла в день моей свадьбы. Почтальон принес ее, когда мы выходили из дому, направляясь в церковь. Это был самый лучший подарок. — Я запнулась, вспоминая тот день — счастье и удивление от того, что открывается новая глава в моей жизни, радостное предвкушение от вступления на непознанную территорию с лучшим другом и одновременно страх неизвестности. — Я так нервничала. Как, наверное, и любая невеста. Но эта маленькая записочка от бабушки — как раз то, что мне было нужно, чтобы успокоиться. — Я опять запинаюсь, вновь беру снимок и смотрю на Эйфелеву башню. — У нас с папой и настоящего медового месяца не было, но я заставила вашего отца пообещать, что на двадцатилетие свадьбы мы отправимся в Париж. Как предсказывали бабушка с дедом. — Я почувствовала, как гаснет моя ностальгическая улыбка.
— Это же в этом году, верно?
Я киваю:
— Тринадцатого декабря.
— И?.. Поедете?
Что на это ответить? Для начала я медленно вздохнула, раздумывая над тем, насколько все… сложно. Суровая правда жизни в том, что двадцатую годовщину свадьбы, о которой я так мечтала, мы вообще вряд ли будем отмечать. И дело не только в здоровье Энн, но и в деньгах. Подобный вояж обойдется в тысячи долларов, и, пока мы завалены медицинскими счетами, об этом не может быть и речи. Но хуже всего то, что я сомневаюсь, учитывая наши бесконечные ссоры, что наш брак продержится оставшиеся до декабря полгода.
— Посмотрим, — отвечаю, а потом засовываю фотографию назад в рамку и ставлю ее на комод.
Когда мы с Кейдом входим в гостиную, где неспешно протекает беседа с тетушкой Бев, я искренне поражаюсь тому, что в восемьдесят один год у нее настолько живой ум, что она может дать фору даже Энн с Бри.