Поединок чести

— Вы сможете шевелить рукой, но она не будет такой крепкой, как прежде. Такова воля Божья, — с сожалением сообщил Соломон своему пациенту. — Так что вам придется вернуться в свои владения и управлять ими. Я надеюсь, это не будет слишком тяжелым ударом для вашего брата.

До сих пор Фалькенбергом управлял юный Вольфганг. Несколько лет назад он женился и теперь уже имел троих детей.

— Ты можешь стать оружейным мастером в Фалькенберге, — утешал его Дитмар. — Рыцари будут охотно отправлять к тебе своих сыновей. Наши точно будут учиться у тебя! — Он заговорщицки улыбнулся Софии, которая ответила ему сияющим взглядом.

Для Рюдигера эта перспектива была серьезным ударом, и, возможно, то, что он сильно переживал из-за этого, замедляло его выздоровление. Когда 25 июля, ровно месяц спустя после смерти своего отца, Амори де Монфор снял осаду и крестоносцы отступили, Рюдигер все еще лежал изнеможенный и в жару.

Женевьева также не плясала на улицах, как другие жители Тулузы, и католики, и альбигойцы. Она снова замкнулась в себе, как и прежде, мало двигалась и не отходила от постели Рюдигера. Постепенно она преодолела свою боязнь прикосновений. Она неустанно заботилась о своем рыцаре, решалась на сдержанные ласки и даже поцелуи.

Зная, как она относится к Рюдигеру, граф Раймунд сперва ревновал ее. Он то и дело велел ей явиться к нему, но она всегда отговаривалась тем, что должна заботиться о больном. Наконец граф оказал Рюдигеру честь — навестил его. Крестоносцы отступили три дня назад, и Раймунд наконец проспался после затяжной попойки. Он с улыбкой поприветствовал Женевьеву, которая открыла ему дверь.

— Ну? Теперь вы мной довольны, моя дорогая Женевьева? — горделиво глядя на нее, спросил он. — Разве я вам не обещал прогнать крестоносцев?

Женевьева повернула к нему бледное лицо.

— Мы прогнали их отсюда, — ответила она. — Но они будут продолжать бесчинствовать в других местах.

Граф недовольно поморщился.

— Ей все мало! Вы это также заметили, господин Рюдигер?

Он подошел к постели рыцаря и изумился, увидев его таким слабым, с перевязанными ранами. Раймунд считал, что он не хотел подниматься с постели скорее из-за проснувшейся в Женевьеве страсти.

— Я подарю ей все, что она пожелает, — сказал Рюдигер и бросил на девушку взгляд, полный любви. Большего он ей пока не мог дать. Переломы постепенно заживали, но рука была все еще слишком слаба, чтобы обнять девушку.

— Тогда задумайтесь, как бы вам собрать войско, чтобы принести мир в Окситанию, — съязвил граф. — Ваша дама на самом деле чувствует себя ответственной за каждого еретика, который здесь проживает.

Рюдигер оставался невозмутимым.

— В Фалькенберге царит мир, — с достоинством сказал он. — И Женевьева будет отвечать за каждого жителя наших деревень и обитателей крепости. Этого ей должно хватить. Однако я опасаюсь, что среди них очень мало еретиков, так что ей придется проповедовать.

Он улыбнулся Женевьеве, но она не восприняла шутку, залилась краской, отвернулась и направилась к двери.

— Я надеюсь, что не обидел тебя, моя дорогая, — обеспокоенно прокричал Рюдигер ей вслед.

Женевьева покачала головой, вернулась и поцеловала его в лоб.

— Я не буду проповедовать, — тихо произнесла она. — Мне теперь это запрещено, я была… высокомерна. Но мой супруг не станет возражать, чтобы я молилась своему Богу.

Граф молчал. Он понимал, что проиграл, эти двое нужны друг другу, это невозможно было отрицать. Хоть Раймунд и был сорвиголовой и любителем женщин, но великодушия у него было не отнять. Искалеченный мужчина вызывал у него сочувствие, как и девочка, которая в результате битвы за Тулузу потеряла брата и стала сомневаться в своей вере. Если Рюдигер принимал Женевьеву такой, какая она есть, а она предпочла калеку ему, полному энергии, мужественному мужчине, то пусть они будут вместе!

— Я был бы рад, если бы вы здесь, в кругу моих рыцарей, принесли клятву друг другу! — сказал граф. — Как и сеньор Жан со своей воинственной маленькой Эсклармондой. — Он рассмеялся, вспомнив свой ловкий ход, в результате которого крестьянка обрела благородное имя. — Я организую для всех вас праздничный ужин. Как только вы поправитесь. Все ждут вас, господин Рюдигер, так что поскорее выздоравливайте!

— Да, пожалуйста, побыстрее! — воскликнул Ханзи, который пришел в тот же вечер полюбопытствовать, чего хотел граф. — Его высочеству уже недостаточно осыпать мою Клэр всякими милостями. Вообще-то я не против того, чтобы он дарил ей украшения и платья, — у нее ведь нет придворного гардероба, а у меня — денег. Но руки свои пусть не распускает.

Женевьева пожала плечами.

— Вскоре за этим будет следить госпожа Леонора, — сказала она. — Я слышала, что она уже в пути, равно как и принцесса Санча, супруга Раймунда-младшего. Девушки Тулузы вздохнут с облегчением, когда они станут присматривать за своими мужьями.

Однако прошло еще почти две недели, прежде чем Рюдигер набрался достаточно сил, чтобы повести свою невесту в круг рыцарей. Двойную свадьбу отпраздновали одновременно с возвращением графини. Госпожа Леонора благословила союзы Рюдигера и Женевьевы, Жана и Эсклармонды. Она была несказанно рада отделаться сразу от двух фавориток супруга и еще от возможной третьей в лице Эсклармонды. Она щедро одарила обеих невест и Софию. Последнюю Леонора также выдала бы замуж прямо в Тулузе, но понимала, что она и Дитмар хотят заключить брак в Лауэнштайне.

— Как хорошо, что при этом будут присутствовать обе матери! — радовалась она за Дитмара и Софию, у которых это обстоятельство вызывало смешанные чувства. — И этот союз примирит обе ветви рода Орнемюнде. Настоящее счастье, София, Дитмар!

Леонора также настояла на том, чтобы одеть обе пары молодоженов, чему Ханзи был очень рад. Когда он вступит в права на свои владения, у него будут деньги, но пока он ни за что не смог бы купить Эсклармонде голубую рубашку из настоящего шелка с каймой, расшитой цветами, и лазурное платье из неприлично дорогого брюссельского сукна. Девушки несколько часов мыли роскошные светлые волосы Эсклармонды яичным белком и промывали их розовой водой, а затем расчесали их и украсили венком из свежих цветов, который сплела Ариана. Локоны обрамляли маленькое личико крестьянки, словно ореол, и в праздничном убранстве она действительно выглядела как эльфийка, танцующая на цветке. Ханзи, на котором была туника из того же материала, что и шляпа, украшенная павлиньими перьями, с восхищением взирал на прекрасную невесту.

Появление Женевьевы стало сенсацией — она осмелилась надеть алое платье, которое выбрала для нее графиня. Она хотела войти в круг рыцарей в черном платье, ведь она все еще горевала о брате, но графиня этому воспротивилась.

— Эта девушка постоянно о чем-то скорбит! — возмутилась она, когда София осторожно попыталась объяснить ей поведение Женевьевы. — Но не в день же своей свадьбы! Она должна всем явить свою красоту. Ей следует радоваться жизни, она ведь сама суженого избрала, так что наверняка будет счастлива!

Испанская принцесса, похоже, завидовала красоте девушки. Раймунд-младший наверняка даже в день свадьбы заглядывался на других женщин.

А вот Рюдигер не мог оторвать глаз от своей восхитительной невесты, хотя Женевьева не сияла улыбкой, как Эсклармонда и ее подружки, а была серьезной. На ее лице читалось беспокойство за Рюдигера, который был бледным, выглядел измученным и все еще держал руку на перевязи. Рыцарь постарался угодить своей невесте и оделся по-праздничному, но скромно. На нем была темно-синяя туника, а волосы придерживал простой золотой обруч, но на голове была и шапка, также синего цвета. Женевьева надела драгоценное украшение. В ее роскошных черных волосах сияла тонкая золотая диадема.

— В ее волосы можно было бы вплести чудесные нити жемчуга, — с сожалением заметила Ариана Мириам, однако не выглядела слишком расстроенной.

Чем невзрачней были девочки вокруг нее, тем чаще она дарила своему рыцарю Бернарду сияющие взгляды. Ариана хотела следующей войти в круг рыцарей, отец Бернарда и ее отец как раз вели переговоры по этому поводу.