Поединок чести

— И Мириам дала графу очень мудрые советы! — поддержал Авраам жену.

На самом деле Раймунд предложил применить несвойственную ему оборонительную тактику против крестоносцев Симона де Монфора. Однако его союзники, король Арагона и граф Фуа, были другого мнения. Их атака на город Мюре, находившийся в руках Монфора, переросла в кровавую бойню.

— Звездам следовало дать совет, что необходимо избрать единого военачальника, прежде чем начинать войну, — продолжал ехидничать Соломон. — И что противника нельзя недооценивать. Не говоря уже о завышенной оценке рыцарства.

Авраам горько рассмеялся:

— В этом Раймунда упрекнуть нельзя.

— Но можно упрекнуть короля Педро. От него этого никто не ожидал! — заявила Мириам. Король отклонил осторожную стратегию Раймунда, ссылаясь на рыцарские добродетели. Он настаивал на наступлении по всему фронту — ошибка, за которую он позже поплатился жизнью. Когда один из рыцарей Симона де Монфора сразил короля Арагона, битва была окончена. — Итак, хотите вы услышать, что затеял граф Раймунд, или нет?

— Могу себе представить, — бросил Авраам. — Этот тип пустит все на самотек и сбежит в Англию. В то время как Монфор без потерь заполучит альбигойцев.

— Почти все успели выехать из Тулузы, — заметила Мириам.

Гарнизон города поступил разумно и не стал сражаться против крестоносцев. Вместо этого время между битвой под Мюре и наступлением Монфора на Тулузу использовали для того, чтобы увезти в безопасное место как можно больше альбигойцев и евреев. Город сдался и не потерпел значительных убытков, в то время как Монфор бушевал в графстве Фуа. Но сейчас беженцы переполняли такие небольшие города, как Монтальбан, в ожидании решения графа.

— Ведь у Раймунда нет другого выхода, — продолжала Мириам. — Что он должен сделать? Выжившие рыцари из Арагона вернулись в Испанию, войско Тулузы и Фуа уничтожено. Единственный, кто еще может предоставить ему отряды, — это король Иоанн.

— Но зачем это королю? — спросил Соломон. — Да, он не слишком хорошо относится к французам и, возможно, увидит в этом возможность вернуть себе владения Плантагенетов. Но, с другой стороны, ему это столько раз не удавалось — можно было бы предположить, что с него достаточно.

— В любом случае граф и графиня Леонора будут в безопасности в Англии, — заметила Мириам. — И ее двор…

— Они заберут с собой придворных? — недоверчиво спросил Соломон. — Всех рыцарей, оруженосцев и пажей?

— Кроме того, Раймунд хочет забрать мою жену, — сказал Авраам. Это заботило его больше всего. Он повернулся к супруге. — Ты ведь не собираешься ехать с ним, не так ли?

Мириам потерла виски.

— Ему нужна здравомыслящая советница.

Авраам закатил глаза.

— Тогда пусть найдет себе такую! — резко сказал он. — И пусть слушает ее, а не каких-то союзников. Мы, в конце концов, сделали предостаточно. Эмир должен быть нами доволен, к тому же для него больше нет никакой опасности со стороны Раймунда Тулузского. Давай вернемся домой в Аль-Андалус и построим тебе обсерваторию. Торговое представительство тоже требует моего присутствия.

При этих словах Мириам язвительно улыбнулась Аврааму, а Соломон искоса бросил на него недовольный взгляд.

— Если вы еще туда доберетесь, — заметил он. — На данный момент я не вижу возможности отправляться через иберийские земли в Гранаду. Или вы забыли, что король Педро разбил мавров? Там никто не знает, какой кусок земли кому принадлежит. Вы, вообще-то, хотите ехать под видом мавров или как евреи?

Авраам криво усмехнулся.

— Я думаю, здесь альбигойцы находятся в относительной безопасности, — устало произнес он. — А что говорит твоя подруга Женевьева по поводу запланированного побега графа? Знают ли вообще Добрые люди об этом?

Женевьева де Монтальбан узнала эту новость от Софии и своего брата. Она встретила обоих в саду крепости Монтальбан, где, разумеется, не было ни пышных розовых кустов, ни фонтанов, ни уединенных ниш, как в саду замка Тулузы. Но Фламберт был трубадуром до мозга костей. Он охотно наблюдал за своей дамой на природе, а София интересовалась садоводством. Она вырывала сорняки между цветами, в то время как Фламберт сидел на скамье с лютней. Когда Женевьева приблизилась к ним, оба были увлечены серьезным разговором. Как и прежде, ей не нравилось, когда Фламберт тратил дни на музыку и служение дамам, вместо того чтобы молиться или упражняться в рыцарском искусстве. Однако же, несмотря на легкое ранение, юноша мужественно сражался под Мюре, так что Женевьеве не в чем было его упрекнуть. К тому же в небольшой крепости Монтальбан не было достаточно места для отработки рыцарских навыков, воины упражнялись только небольшими группами.

Женевьева надеялась, что она не недооценила Софию, но, по крайней мере тогда, после падения с лошади, девушка все еще была предана своему франконскому рыцарю. Юная альбигойка не спрашивала Софию о медальоне, но та охотно рассказала ей о романе с Дитмаром из Лауэнштайна. Она была влюблена и якобы тайно помолвлена. Женевьева не интересовалась подробностями и немного успокоилась, поскольку сделала вывод, что увлечение Фламберта девушкой останется без ответа.

Однако в последнее время ее терзали сомнения. Особенно после побега в Монтальбан Фламберт и София, по мнению Женевьевы, слишком много времени проводили вместе, и глаза Фламберта всегда вспыхивали предательским огнем, когда он видел ее. Похоже, Софии юный альбигоец по крайней мере нравился. Да и после расставания с Дитмаром прошло уже более года.

Женевьева не хотела подслушивать, но когда до нее донесся голос Фламберта, не смогла ничего с собой поделать. Она спряталась за деревом и прислушалась. В голосе Фламберта звучало отчаяние.

— Я мужественно сражался, госпожа София, вы должны мне поверить! Ведь я надеялся, что вы…

София с улыбкой подняла глаза от растений и приложила испачканный землей палец к губам.

— Тсс, господин Фламберт. Я никогда не давала вам надежды, вы это знаете!

— Вы не можете мужчине запретить мечтать, когда эти иллюзии придают ему сил для сражения, — произнес Фламберт и провел рукой по струнам лютни, словно эти слова вдохновили его на новую песню. — Но, так или иначе, теперь все пропало. Я умру, София, мы все умрем. И я бы хотел… я бы так хотел при этом вспоминать о поцелуе, прикосновении ваших губ.

София рассмеялась, но не насмешливо, а мягко и с сочувствием.

— Нельзя быть уверенным, что мы умрем, господин Фламберт. Возможно, вы удержите крепость. Или же этот Симон де Монфор найдет себе новые цели. Окситания огромна. И Монтальбан не является центром альбигойцев, не так ли?

Фламберт растопырил пальцы и провел ими по мягким темным волосам — такое привычное для него движение.

— До войны здесь преимущественно жили вальденсы, — вспомнил он. — Причем для Монфора и Папы это не имело значения — они ведь тоже считались еретиками. А теперь… со всеми беженцами из Тулузы… Но даже несмотря на это… — Рыцарь расправил плечи. — Я не могу сидеть здесь и гадать, придет Монфор или нет. Здесь или в другом месте, эти крестоносцы убивают наших людей, и я так воспитан, что считаю своим долгом защитить их. Я умру на этой войне, София. Для меня мучительно осознание того, что я так и не прикоснулся к вам, не ощутил аромата вашей кожи, не поцеловал ваших губ.

София поднялась и вытерла руки о передник, который надела поверх платья.

— Если это действительно так, как вы говорите, — ласково произнесла она и села рядом с Фламбертом, — если граф действительно уедет и вы, возможно, тоже, тогда я подарю вам поцелуй. Это словно… словно ваше крещение. И прощание…

София подняла руку и нежно провела пальцами по щеке рыцаря. Фламберт схватил ее пальцы и осторожно поднес их к губам.

— Это будет для меня значить больше, чем отпущение всех моих грехов, — прошептал он. — Разве может вечная жизнь сравниться со смертью во имя любви? До сих пор я верил не в то, во что нужно верить. Только вы можете освободить мою душу — лишь вашими руками творит Господь.