Поединок чести

Они разбили лагерь на берегу Марки, достаточно спокойной реки на границе Фландрии. В течение одного дня нужно было переправиться по мосту у Бувина, пешие солдаты уже были на том берегу. Дитмар роптал: по приказу короля сначала следовало отступить, и только в последние дни произошли первые стычки. Войска вступили во Фландрию и заняли город Турне без значительных потерь с обеих сторон. Город очень быстро сдался, не предоставив убежища ни мятежному графу Фландрии, ни воинам из его свиты. Король Филипп также быстро покинул его. Однако отправился не к Мортани, где по его сведениям располагался лагерь противника, а обратно в Лилль!

— Вскоре ты увидишь столько крови, сколько все комары не смогут высосать из нас даже за все лето, — пообещал Рюдигер, который в очередной раз проверял свое оружие.

Он делал это неоднократно перед каждым сражением, словно это могло принести ему удачу. В отличие от юного рыцаря Рюдигер уже слышал грохот сражений и ощущал запах крови в воздухе. Он не знал, было ли решение короля снова отступать верным. Возможно, он обеспечивал себе возможность сбежать во французский домен. Но сейчас они были близко от противника, и любой опытный рыцарь знал: либо надо самому отыскать врага, либо враг найдет тебя. Рюдигер не мог определиться, что было бы предпочтительнее в данной ситуации. Но избежать сражения не удастся, это было ясно.

Пока он пытался объяснить это Дитмару, от рыцарского лагеря отделились два рыцаря с отрядом всадников: виконт Мелёнский и горячая голова епископ Санлиса.

— Вот видишь! — воскликнул Рюдигер. — Некоторым тоже не терпится. — Возможно, сегодня дело дойдет до сражения.

— Сегодня воскресенье, — пробормотал Дитмар, — и в этот день царит Мир Божий[1].

Рюдигер ухмыльнулся.

— Готов поспорить, епископ выторгует нам позволение, даже если ему для этого придется обращаться лично к святому Петру. Или же за это отвечает архангел Михаил? Кто бы это ни был, если епископ захочет сражаться, он его уговорит!

Похоже, что-то происходило, поскольку ожидаемого приказа переправиться по мосту не было. А затем взволнованные рыцари видели, как в лагерь примчался гонец и остановил лошадь у палатки короля.

— Похоже, срочные вести, — сказал Рюдигер. — Послушай, Дитмар, прикажи нашим рыцарям выстроиться и попроси их освободить проход к мосту. Если там происходит что-то не то, пешим солдатам нужно будет вернуться, и побыстрей.

Приказ вернуть назад отряды раздался лишь некоторое время спустя.

— Граф и епископ обнаружили кайзера! — сообщил гонец Дитмару и рыцарям, которые уже начали приготовления. И, разумеется, тут же завязалось сражение. Продвижение Оттона они остановили, но и отступать он не собирается.

— Это означает, что мы будем сражаться здесь? — спросил Дитмар.

Это было не наилучшим вариантом: река стесняла французов.

— Кайзер занимает позицию на равнине между Бувином и Турне, — сообщил рыцарь. Он входил в состав поисковой группы графа Мелёнского. — Там сейчас начнется сражение, если господа решат не чтить воскресное перемирие. Во всяком случае, начинать первым никто не хочет.

Нарушение воскресного перемирия могло привести к отлучению агрессора от Церкви.

Дитмар улыбнулся.

— Господин Рюдигер полностью полагается на епископа Санлиса…

Рыцарь сухо произнес:

— Я бы не стал это отрицать. Но посмотрим. В худшем случае мы до завтрашнего дня простоим без дела.

Развертывание войска завершилось около полудня — пехота короля Филиппа вовремя вернулась. Однако численность пехотинцев кайзера значительно превышала количество французских солдат, в то время как количество всадников было приблизительно одинаковым с обеих сторон. Около четырех тысяч рыцарей и оруженосцев на конях противостояли друг другу, когда солнце достигло зенита. Дитмар и Рюдигер как рыцари из придворного штата короля расположились поближе к Филиппу, а следовательно, в центре войска.

— Надеюсь, что сражение дойдет до нас, — пробормотал Дитмар.

Чаще всего король оставался на заднем плане битвы, поскольку никто не решался атаковать его. В этот день напряжение, похоже, разрядилось сначала на правом фланге войска. Прежде чем король дал приказ атаковать, там началось наступление.

Рюдигер улыбнулся, узнав знамя епископа Санлиса, которое развевалось перед строем всадников, а затем послышался и звон клинков. Другие рыцари также бросились в бой.

Король с некоторым раздражением взирал на небольшое войско священника, своего подданного, которое уже захватило первых пленных. Всадник, которому выпала честь нести Орифламму, штандарт французов, пустил коня галопом.

— В бой! За Францию, за короля, за рыцарскую честь!

Французы атаковали широким фронтом, равно как и войско кайзера. Было ясно, что в этот день каждый меч прольет кровь.

— За Софию Орнемюнде! — проревел Дитмар имя своей дамы и еще раз прикоснулся к ее знаку.

И больше он ни о чем не думал и не слышал ничего, кроме бешеного топота копыт коня под собой и звона клинков.

Глава 4

Леонора, графиня Тулузская, подняла глаза от шитья, когда девушка, игравшая на лютне, взяла фальшивую ноту.

— Здесь должна быть нота «до», дитя мое, не «соль». Но, впрочем, очень неплохо, попробуй еще раз.

София Орнемюнде залилась румянцем и пробормотала извинение, прежде чем начать играть заново. Графиня ободряюще улыбнулась ей.

Этим утром Леонора не слишком хорошо себя чувствовала и поэтому охотней проводила время до обеда в розарии, вместо того чтобы наблюдать с девушками за упражнениями рыцарей. Как и всегда, когда выпадала возможность, София и Женевьева, ее новые придворные дамы, уклонялись от поездки к тренировочной арене, причем София серьезно относилась к предложению графини составить ей компанию. Сейчас она была прелестна, сидя возле Леоноры и упражняясь в игре на лютне. На самом деле графине все больше нравилась эта светловолосая девушка из крепости во Франконии, которую она сначала неохотно приняла. София свыклась с жизнью при дворе и не создавала никаких трудностей. Большинство придворных развлечений, за которыми дамы здесь проводили день, похоже, ей приносили удовольствие. София не слишком хорошо ездила верхом, да и соколиная охота была ей не знакома, но девушка любила животных и с усердием принималась осваивать все необходимые для этого навыки обращения с ними.

То же самое касалось и игры на лютне и сочинения стихов — дома у девушки, похоже, не было учителей, которые могли бы поставить ей очаровательный голос, но здесь она быстро научилась пению. София хорошо знала все обязанности хозяйки. Она умела считать и смыслила в кройке и шитье платьев, а также вышивке. Все это соответствовало тому, что супруг Леоноры рассказывал о жизни Софии в крепости родителей, и тому, что Леонора сама позже узнала о хозяевах Лауэнштайна. Благородный род, прекрасная крепость в богатом графстве, — но жизнь изгоев, которых никогда не посещали трубадуры и к кому никто не отправлял ровесников девушки для совместного воспитания с наследницей. Никаких придворных дам, конных прогулок и соколиных охот — и, разумеется, никакого милого рыцарского общества.

К последнему выводу Леонора пришла, наблюдая за поведением Софии, — девушка заметно робела при виде рыцарей, пыталась избегать их общества, а восхищенные взгляды юных господ и их учтивые попытки сблизиться считала проявлением похоти и навязчивостью. «Двор любви», при котором представители обоих полов вполне свободно общались друг с другом, пугал ее. София была, наверно, единственной среди воспитанниц Леоноры, которой не нужно было напоминать о необходимости постоянного присутствия компаньонки. В розарии или на ужинах в большом зале она боязливо держалась подле Леоноры, мавританки, с которой подружилась еще в Майнце, или по крайней мере Женевьевы или одной из младших девочек. С трудом верилось, что в Майнце девушка оказалась в центре скандала. Во всяком случае, Раймунд намекнул о неподобающем флирте, и иногда София мечтательно смотрела куда-то вдаль, когда трубадур особенно задушевно пел о любви.