Гарсиа Маркес

Каникулы он провёл у родителей, споря с отцом о своём будущем, «трахая всё, что шевелится», чувствуя себя уже столичной знаменитостью. Он ещё более истощал, отпустил волосы, свисающие густые усы и стал похож на декадента.

«На нём лежит печать смерти», — сказала одна из его студенческих подруг, прочитав опубликованный в газете «Эль Эспектадор» за 17 января 1948 года его третий рассказ — «Тубаль-Каин выковывает звезду», в котором так же, как и в предыдущих, главной темой была смерть. «За четыре месяца он опубликовал три совершенно неординарных в русле прозы Колумбии рассказа, — писал критик Сальдивар, — и сам уже рассматривался как восходящая звезда». Подобным образом высказывались и другие критики. В университете был назначен диспут на тему: «Рассказы нашего соученика Г. Гарсиа Маркеса» и вывешена первая в его биографии афиша.

Девятого апреля 1948 года в тринадцать часов шесть минут произошло событие, не только фактическим, но и неким мистическим образом повлиявшее на дальнейшую судьбу нашего героя. В сотне шагов от пансиона, где он жил (в мегаполисе, коим тогда уже можно было считать Боготу, бывают ли такие совпадения спроста?), на Седьмой каррере, между авенидами Хименес-де-Кесада и 14-й улицей почти в упор из револьвера был застрелен политик Хорхе Эльесер Гайтан, лидер либеральной партии, поддерживаемый большинством населения и имевший все шансы стать президентом. Это заказное убийство, осуществлённое безработным шизофреником, а организованное и оплаченное олигархами, вызвало народный гнев. Начались массовые беспорядки: опрокидывали и поджигали автомобили, громили богатые дома, дорогие рестораны, магазины, владельцев расстреливали прямо на улицах и площадях… Возвращаясь с друзьями домой с места убийства политика (оттуда Гайтана, смертельно раненного, уже увезли в госпиталь), Маркес увидел, что их пансион горит. Вскричав, он хотел броситься спасать рукописи, последние деньги, но его младший брат Луис Энрике, друзья Хорхе Эспиноса, Хентиле Чименто и Хосе Паленсия (вместе гуляли всю ночь, переходя из одного борделя в другой) схватили и повалили Габо на землю, чтобы удержать.

Горели дома, слышались крики, стоны, выстрелы, даже взрывы гранат. По одной из версий Маркес в ту ночь тоже не удержался от погромов: схватил в одном из разгромленных офисов большую печатную машинку, вытащил на улицу Флориан и хотел разбить об асфальт, но лишь неловко уронил, не сумев поднять и грохнуть. И тут на помощь пришёл высоченный плечистый парень с большими сильными руками и пальцами пианиста. Словно баскетбольный мяч, поднял чью-то машинку над головой и с такой силой грохнул об асфальт (именно с этого начинали революционеры!), что каретка, клавиши, буковки разлетелись по всей улице.

— Ты кто, парень? — спросил восхищённо Габриель.

— Я кубинец, юрист и журналист, второй день в Боготе, — улыбнулся, отвечая с акцентом неожиданно высоким зычным голосом, взлохмаченный гигант. — Мы с друзьями приехали, чтобы провести здесь Конгресс латиноамериканской молодёжи — в пику Девятой Панамериканской конференции, проплаченной янки. Я знаю, они уже сейчас пытаются убийство Гайтана и все беспорядки свалить на нас, кубинцев! Я — Фидель Кастро, и ты ещё услышишь это имя, обещаю! Но пасаран! Они не пройдут! Венсеремос!

Они обнялись. Посольство Кубы было оцеплено вооружёнными солдатами. Фидель перемахнул через ограду, по нему дали автоматную очередь, но не попали.

Судя по записной книжке Гайтана, именно на 9 апреля на два часа дня была назначена его встреча с Фиделем Кастро. Естественно, консервативное правительство Колумбии и правая пресса уверяли, что кубинцы замешаны и в убийстве, и в заговоре с целью сорвать Панамериканскую конференцию и инициировать восстание.

Через много лет Маркес признавался, что в ту апрельскую ночь, бегая по Боготе, кому-то помогая, куда-то пробираясь, где-то прячась, что-то «реквизируя» (с братом и друзьями они ограбили магазин с разбитой витриной, Луис Энрике обзавёлся небесно-голубым костюмом, в котором много лет будет щеголять их отец, а Габо — красно-коричневым дорогим портфелем из мягкой телячьей кожи), он «многое понял».

И к утру, когда рассвело, у пруда в каком-то парке он пришёл к убеждению, что рассказы его далеки от действительности. Габо решил возвратиться к Карибскому морю, в Барранкилью, где прошла его юность, где была жизнь, которую он знал и о которой хотел писать. Он решил стать журналистом.

Вторая древнейшая профессия (к представительницам первой с отрочества был неравнодушен) сразу и навсегда захватила его. Маркес постепенно стал первоклассным, одним из лучших репортёров не только в Латинской Америке.

А начиналось всё в старинном пиратском городе Картахена, куда, не имея денег, на крыше почтового грузовика переехал Габриель из Барранкильи, где так же, как в столице, в связи с беспорядками временно был закрыт университет и почти не выходили газеты. Поначалу Маркес пошёл в гостиницу «Суиса», но хозяин отказался предоставить номер в кредит. До ночи Маркес бродил по Старому городу, обнесённому крепостной стеной, за полночь лёг на лавке на центральной площади, полиция его арестовала за нарушение комендантского часа, и остаток ночи он провёл в камере за решёткой. Но судьба Маркеса хранила. 18 мая 1948 года в старинном районе Гетсемани, где обитали когда-то рабы, он встретил чернокожего писателя, журналиста, доктора Сапату Оливейю, с которым познакомился ещё в одном из кафе Боготы. Оливейя был автором нашумевшего романа «По ту сторону лица» и, скрываясь от политического преследования, бежал из столицы в Картахену, которая в ту пору была чем-то вроде свободного города. Выслушав рассказ Габо о событиях в столице, Сапата отвёл его в редакцию городской газеты «Эль Универсаль» и представил своему другу, учредителю и главному редактору Доминго Лопесу Эскариасу. Оказалось, что чуть ли не весь коллектив газеты «Эль Универсаль», которая выходила к тому времени чуть больше двух месяцев, но успела завоевать популярность среди молодёжи, обратил внимание на рассказы Габриеля, опубликованные в приложении к «Эль Эспектадор». Его приняли в штат на должность корреспондента-комментатора.

Уже через два дня в газете появилась восторженная передовица ответственного секретаря редакции Клементе Мануэля Сабалы, посвящённая их новому сотруднику. Заканчивалась статья не без пафоса: «Переполненный ностальгией и чистыми сентиментальными чувствами, Габриель Гарсиа Маркес воротился в родные пенаты и вошёл в наши университетские круги, заняв место студента факультета права, решив продолжить учёбу, которую блестяще начал в Боготе с превосходными оценками. Пытливый, жадный до познания нового, до учения, энергичный и отважный интеллектуал, Гарсиа Маркес в этот новый этап своей жизни не сможет отмалчиваться и расскажет на страницах нашей газеты о подавлении личности в Колумбии, явлении, которое конечно же не даёт ему покоя, будоражит воображение и совесть художника…»

Не так давно и у нас в СССР, и за рубежом бытовало мнение (во всяком случае, так считали студенты в Литературном институте имени Горького), что из плохого писателя может выйти отличный журналист, но наоборот — никогда. Это не так. Журналистика — другая профессия. Например, не обязательно, что из плохого режиссёра получится хороший актёр. Или из плохого политика — хороший золотарь. Случается. Но редко.

Мануэль Сабала, ответственный секретарь газеты, дал Габриелю первое редакционное задание: написать заметку на любую тему. Маркес разошёлся не на шутку, воображение разыгралось, пригодились и мечты детства, и рассказы деда и бабушки, и прочитанные книги, и способность писать, будто ткать цветистый яркий ковёр. Однако утром, прочитав его заметку на десять страниц, Сабала (красивший волосы маленький манерный очкарик с брюшком, поговаривали, что гомосексуалист) хмыкнул, налил себе кофе, закурил, взял красный карандаш и стал править текст, вычёркивая абзацами витиеватости и красивости, свойственные многим начинающим. Габриель с обидой наблюдал. Для него казалось очевидно, что он не состоялся как журналист. Но ответственный секретарь дал следующее, более конкретное задание. Маркес взял газетную подшивку, просидел ночь, изучив стиль Сабалы, главного редактора и всей газеты, и выполнил задание. «Совсем другое дело», — отметил ответственный секретарь, дочитав. И пригласил отметить это «дело» в бар-ресторан на набережной за рыночной площадью, который журналисты-завсегдатаи, под утро выпивавшие там и подкреплявшиеся бифштексами или рисом с креветками и крабами, прозвали «Пещерой». Заправлял в «Пещере» необыкновенно красивый чернокожий атлет-гомосексуалист Хосе де ла Ньевес по кличке Снежный Джо, сразу проникшийся к Габито симпатией.