Августовский рассвет (сборник)

— Логически, господин майор, информация, поступившая от противника, сразу же ставится под сомнение, — ответил за всех капитан Комэница.

— Логически — да, и я понимаю это. Правильнее было бы действовать на основе наших данных. Так мы и поступим, но если данные пленного верны? Посмотрим, как решит штаб полка…

Целый час прошел в томительном ожидании. Наконец зазвонил телефон.

— Нам приказано выслать разведку, чтобы проверить данные пленного, — сообщил майор нам после того, как поговорил по телефону.

— Господин майор! — раздался в укрытии голос Сынджеорзана, вернувшегося из полка.

— Что случилось, сержант?

— Ничего, господин майор… Можно я пойду проверю? Дайте мне телефон, катушку провода и копию схемы. Как стемнеет, так и отправлюсь.

Установилась глубокая тишина. Сынджеорзан переводил от одного к другому то вопросительный, то недоумевающий, неспокойный взгляд. И поскольку майор молчал, он добавил еще один аргумент:

— Я надену форму немца… Конечно, если вы мне разрешите…

Та ночь была самой тяжелой за все время войны, хотя не слышно было выстрелов ни одного орудия, не стрекотал ни один пулемет. Та ночь была границей между сегодняшним днем и завтрашним, которого мы все страстно хотели дождаться и в котором хотели пожить. Это завтра давно горело внутри нас, но теперь мы воспринимали его наступившим. В честь этого завтра солдаты выкуривали в укрытиях последнюю сигарету перед атакой, во имя его Сынджеорзан вместе с еще несколькими бойцами пробирался через плотную и тяжелую темноту, в которой слышался только шелест неубранной кукурузы, раскачиваемой слабым ветром…

Думаю, так звучали строчки, написанные на другой день после боя в моем фронтовом дневнике. И теперь я их восстанавливаю без труда. Я хорошо помню майора Дрэгушина, в напряжении склонившегося над телефоном и спрашивающего каждую секунду:

— Ну что, Лунгу, ничего не слышно?

Я хорошо помню также, с каким напряжением сам прислушивался к медленному течению ночи, к каждому ее звуку. Один-единственный выстрел мог в одно мгновение разрушить все наши планы и приготовления, и мы никогда не услышали бы голос Сынджеорзана, который был сейчас нашим проводником в такой долгожданный завтрашний день. «Нет, не может быть! — думал я. — Сынджеорзану всегда удавалось обмануть смерть». И все же где-то в глубине моей души жил страх.

Около часу ночи меня вызвал к себе майор. Я вошел и сел рядом с ним на развернутую плащ-палатку.

— Ничего, господин майор?

— Ничего. Ровно в три часа ночи мы начинаем.

— Понятно… Я могу идти?

— Нет. Расскажи мне о Сынджеорзане. Скажи все, что ты знаешь. Я хочу знать.

— Вы боитесь за него, господин майор?

— Я приказал тебе рассказать о Сынджеорзане, а не задавать мне вопросы.

— Ясно. Сержант Сынджеорзан из более старого призыва. Родом он из трансильванского села, которое мы же и освобождали — начал я, но майор меня перебил:

— А ты не боишься за него?

— Конечно, боюсь, господин майор…

— Тогда зачем задаешь ненужные вопросы?

Во взвод я вернулся, охваченный еще большим беспокойством: волнение майора увеличило мое собственное.

В три часа темнота ночи была по-прежнему во власти тяжелой тишины. Ни звука, кроме шелеста неубранной кукурузы и шороха крыльев случайной ночной птицы. Мы двинулись вперед, окутанные глубокой тишиной, ориентируясь по светящимся стрелкам компасов.

«Может, его схватили? — думал я. — Может, он попал в ловушку, которую нам приготовили немцы, пожертвовав одним из своих офицеров?» Я не мог удержаться от того, чтобы не поделиться своими опасениями с майором Дрэгушином. Передав командование ротой Додицэ, бегом направился назад, чтобы отыскать командира батальона. Найдя его, я одним духом выпалил все, что думал.

— Именно поэтому я и разрешил Сынджеорзану отправиться на разведку, — ответил на этот раз спокойно майор. — Чтобы избежать…

Он не закончил свою мысль и, схватив телефонную трубку, накрылся плащ-палаткой.

Я почти ничего не слышал из разговора майора, а как мне хотелось все узнать! Я нагнулся к плащ-палатке и услышал только несколько слов: «Отлично… подождем?..» Значит, он говорит с Сынджеорзаном! Я готов был закричать от радости, смешанной с чувством зависти и гордости: ведь человек, который говорит откуда-то из темноты, окруженный и подстерегаемый смертью, был моим подчиненным, замыкающим моего взвода.

— Врынчану, иди ко мне! — услышал я голос майора и тоже просунул голову под плащ-палатку.

— Зажги фонарь! Возьми карту и внеси изменения! Цель номер один в направлении… возле… Так, цель номер два… А, здорово мы вас разыграли! Молодец, Сынджеорзан!

— Поэтому они молчали? Поэтому подослали «языка»? Ну ладно, сейчас мы начнем говорить!

Далее все произошло невероятно быстро… Телефонист связался с артиллерией, и через несколько секунд через наши головы полетели снаряды. Разрывы будто зажгли ночь и раскололи небо. Они высветили горизонт, к которому мы направлялись.

— А Сынджеорзан? — спросил кто-то. Я больше не боялся за Сынджеорзана, хотя мне казалось, что я вижу его прижавшимся к земле где-то на краю взрывов или даже среди них. Я не боялся, потому что знал: очень скоро я встречусь с ним. Когда в небе расцвела ракета — сигнал к атаке, — я закричал:

— За последнюю пядь нашей земли — вперед, ребята!

Мы как вихрь устремились вперед, в ад взрывов, пламени, стонов и крови.

Когда мы вышли туда, в то место, где кончалась наша земля, Сынджеорзан упал, раненный в третий раз в боях за освобождение Трансильвании. Превозмогая боль, он дотащился до столба и молча обнял его. Мы с криком «Ура!» начали бросать вверх каски, пока один из солдат не воскликнул:

— Господин младший лейтенант, сержант ранен!

Я подошел к нему.

— Ничего… У меня ничего не болит, пройдет, не беспокойтесь! Я пойду дальше с вами, я должен идти дальше.

Он попытался подняться на ноги. Появившийся неизвестно откуда майор бросился поддержать его.

— Спасибо, господин майор… Меня сейчас перевяжут, — произнес Сынджеорзан, и голос его дрогнул. На глазах майора блеснула слезинка.

— Сынджеорзан, скажи мне, что ты за человек? — пробормотал майор, пряча глаза.

Сынджеорзан ответил просто:

— Я коммунист, господин майор!..

Не знаю, почему мне в тот день пришло в голову пересмотреть список взвода. Мы отдыхали в заросшей ивами низине. На некоторое время нас перевели, во вторую линию, и мы получили возможность пообедать по-домашнему: разостлали на траве давно уже не используемые полотенца, пожелали друг другу приятного аппетита, достали перочинные ножи, чтобы нарезать хлеб. Артельщик выдал нам по двойной порции сигарет…

Почему мне пришло в голову перелистать список взвода, не припоминаю. Может, в связи с Сэсэраном я начал просматривать его? Ион Сэсэран… Что произошло с ним после нашей беседы в палатке? Я говорил о нем с капитаном Комэницей. Капитан терпеливо выслушал меня до конца и произнес только одно слово: «Хорошо». Иона Сэсэрана вызвали в полк, и больше я его не видел. В последние дни я забыл о нем. Все вернулось в свое прежнее русло, и мне было не до воспоминаний. На фронте воспоминания посещают тебя только в минуты затишья, когда у человека раскрываются все глубины его души, когда руки откладывают оружие на час-два, когда глаза отрываются от мушки и кровь начинает спокойно пульсировать в венах. Воспоминания боятся взрывов, рева самолетов, зловещего грохота танков. Они боятся крови и убитых…

Да, Ион Сэсэран заставил меня перелистывать список взвода. Он неожиданно появился в низине, где мы отдыхали, вместе с еще пятью солдатами. Он шел впереди, с нашивками капрала на плечах, и спрашивал направо и налево:

— Где можно найти господина младшего лейтенанта?

Приблизившись ко мне, он скомандовал:

— Отделение, смирно!.. Оружие к ноге!

Потом сделал еще несколько шагов и сказал: