Августовский рассвет (сборник)

Когда мы появились в селе, многие из беглецов прятались от страха, боясь, что мы прихватим их с собой насильно. Затем, убедившись, что у нас вовсе нет подобных намерений, они приходили сами, чтобы выяснить, что мы за люди. И большинство кончало тем, что присоединялось к нашему отряду.

Но если мы насильно не брали никого в наш отряд то, встречая беглецов на повозках или верхом, мы реквизировали и повозки, и лошадей. В этом отношении Нягу был безжалостен. Поэтому наш обоз постоянно увеличивался. Позже наш отряд обзавелся тремя верховыми лошадьми и лошадьми для тяжелых пулеметов, которые до этого мы перевозили в грузовиках.

Во время марша наш состав пополнился и офицерами, в основном из запаса. Исключение составили один лейтенант и капитан, которые вместе со мною образовали штаб отряда.

Первые трое суток отряд передвигался вдоль подножия гор, избегая шоссе, идущих из центральной и южной части Молдавии. По этим шоссе продвигались советские войска, спешившие на юг, с одной стороны, чтобы отрезать гитлеровцам пути отступления в Болгарию, а с другой — чтобы помешать основным силам немцев, разгромленным под Яссами, достигнуть Трансильвании.

Спустя трое суток мы все-таки были вынуждены выйти на шоссе. Мы мало что знали о военной и политической обстановке в стране. Нам было только известно, что вокруг Бухареста идут бои с гитлеровцами, в которых помимо регулярных войск принимают участие и отряды патриотической гвардии. Мы знали также, что две румынские армии, поддержанные авиационным корпусом, уже с 24 августа вместе с советскими войсками начали освобождать территорию нашей страны, но точных данных о направлениях наступления наших войск и о населенных пунктах, где идут бои, мы не имели.

Одно было ясно. Чтобы соединиться с нашей армией, следует, по крайней мере теперь, двигаться на юг. И мы двинулись на юг, вслед за советскими войсками.

Пока мы еще не встретились с русскими, но это могло случиться в любой момент. И надо признаться, все мы, от офицера до солдата, волновались. Особенно мы были взволнованы, когда нас нагнала длинная колонна советских грузовиков с солдатами. Каково же было наше изумление, когда солдаты обратились к нам по-румынски:

— Привет, земляки! Есть кто-нибудь из Влашки?

— Кто из Доджа?

— Торопитесь, братцы, а то война закончится!

Да, мы были ошеломлены и не могли понять, почему в советских машинах едут румыны. Только позже мы узнали, что бесконечная колонна грузовиков перебрасывала румынскую добровольческую дивизию советским войскам.

В тот же день мы встретились и с советскими войсками. На развилке шоссе нас остановили несколько танкеток. Нягу объяснил одному из офицеров, знавшему по-румынски, как и с какой целью создан отряд, спросив под конец, не знает ли тот, где находится ближайший штаб румынских войск, чтобы передать отряд под его командование.

Советский капитан не мог дать нам таких сведений, но разрешил следовать дальше со всем вооружением и снаряжением. Отряд вместе с маршевым батальоном к этому времени насчитывал свыше двух тысяч человек.

Итак, я вам рассказал почти все. Скажу еще несколько слов о маршруте движения отряда. Вначале мы отправились к югу, в сторону Фокшан. Однако, узнав по дороге, что румынские части ведут бои по освобождению Трансильвании, мы свернули с дороги и двинулись в том направлении. Как вы уже знаете, мы догнали вас вскоре после того, как дивизия вступила в Трансильванию, и благодаря храбрости, с которой сражались солдаты отряда, немцы были выбиты с выгодных укрепленных позиций и отступили на широком фронте.

…И именно тогда, когда Нягу мог пожинать плоды этой первой победы отряда, он, по несчастью, наступил на ту проклятую мину! Я написал «пожинать плоды». Не знаю, удачно ли это выражение, потому что отряд, даже если бы Нягу не погиб, все равно был бы расформирован. Или, если бы отряд все же сохранился, назначили бы другого командира, в крайнем случае — настоящего капитана.

В связи с этим, видя, как он спешит связаться с румынским командованием, я спросил его:

— Почему ты так торопишься? Ты подумай о том, что будет с отрядом и с тобой?

Нягу был удивлен этим вопросом.

— Как «что будет с отрядом»? Очень просто: или он будет брошен в бой в нынешнем составе, или будет распущен и люди распределены по другим частям. Я не вижу здесь никакой проблемы. Только бы нам быстрее достигнуть линии фронта!

— А с тобой что будет? Надеюсь, ты не думаешь, что за тобой признают звание капитана?

— Конечно, я не строю себе таких иллюзий. Черта с два! Как бы сильно ни коснулся нашей армии процесс демократизации с того времени, как мы стали союзниками русских, не думаю, что за короткий отрезок времени дошло до того, что звания стали присваивать только по заслугам.

— Значит, после того как ты командовал более чем тысячей человек, ты снова будешь командовать одиннадцатью, то есть отделением?

Мне было интересно, что ответит на это Буруянэ.

— Ну и наивный же ты! Какая важность, что завтра вместо тысячи человек я буду командовать отделением в одиннадцать человек? Важно, что я сумел собрать две тысячи беглецов, организовать их и направить к фронту, пусть даже на один час раньше. Да, именно это важно. Еще две тысячи человек будут яростно сражаться с гитлеровцами. В любом случае я согласился бы с этим, и не потому, что это щекотало мое самолюбие, а только потому, что таким путем легче можно было добиться цели, которую я поставил перед собой. В таких исключительных, решающих обстоятельствах нужно выше собственного тщеславия и собственных интересов ставить общие интересы. Об этом мне много раз говорил мой мастер, неня [2] Штефан.

— Коммунист?

— Да. Он не только говорил, но и сам руководствовался в жизни этим девизом. Иначе он не рисковал бы своей жизнью, минируя баржи господина Портоласа. — И, сказав это, Нягу посмотрел на меня таким открытым взглядом, что я даже не засомневался в его искренности.

Но случилось так, что ему, капитану Буруянэ, не суждено было вновь стать сержантом Нягу Буруянэ.

Я, и притом один я, присутствовал при его последних минутах.

Последние его слова я никогда не забуду:

— Я умираю, Петре… Чувствую, что умираю… Но нельзя сказать, что я не совершил хорошего дела. Наши ребята дрались здорово. Я очень рад!.. Это значит, что идея организовать отряд была совсем не плохой. Жаль, что нам приходится расставаться, Петре, да еще таким образом. Очень хотелось бы пожить, увидеть тот новый мир, что сейчас рождается. Не знаю, Петре, понимаешь ли ты, что по-старому больше быть не может. Я тебе говорю: один мир умирает и рождается другой — мир. прихода которого все мы, те, что родились не во дворцах и жили не в довольстве, ждали с нетерпением. Да-да, Петре… Я умру, но ты вспоминай, что я тебе говорил. Рождается новый мир, и мне жаль, что я не могу приложить руку к тому, чтобы он как можно скорее стал реальностью. Ты, Петре, будешь жить… Не стой в стороне! Не колеблясь приложи свою руку. Потому что этот новый мир будет и ваш!

Надеюсь, мне удалось изложить на бумаге все, что может представить интерес для вас как для писателя в связи с Нягу Буруянэ. Думаю, что эти страницы, написанные в меру моих способностей, могут послужить документальным материалом, на основании которого вы сможете написать интересную и поучительную книгу.

Если так и будет, я бы мог считать, что выполнил свой долг перед тем, кто был моим другом и командиром, — перед Нягу Буруянэ.

Я несколько раз с огромным интересом перечитал страницы, содержащие повествование о жизни Нягу Буруянэ. И после этого я остался при первоначальном убеждении, что, вверяя печатным буквам повесть этой жизни, какой она была написана учителем Петре Катанэ, я с избытком достигну той цели, которая заставила его взяться за перо.

Надеюсь, что и читатель, особенно молодой читатель, прочтя эту книгу, полностью разделит мое мнение.

2

Неня — обращение к старшему по возрасту, уважаемому человеку. — Прим. ред.