Страница 93 из 94
— Как ты сюда попал? — удивилась Музетта.
— Ходил в театр Гарибальди смотреть «Ридолини»! — Как ты себя чувствуешь на виа дель Корно? — спросила она.
— Так себе. Еще не совсем освоился.
— Почему ты не выходишь на улицу после ужина? Мы вечером всегда идем компанией на Санта-Кроче подышать свежим воздухом.
— Да, корнокейцам нравится Санта-Кроче. А я привык к площади Синьории. Там есть бассейн, а на чугунной ограде можно делать гимнастику.
— Ну что ты, Санта-Кроче лучше площади Синьории — она уже в центре, и там слишком людно! На Санта-Кроче ребята тоже делают гимнастику прямо на лесах библиотеки. Нам Санта-Кроче больше нравится.
— Как это можно делать гимнастику на лесах библиотеки?
— А вот приходи. Джиджи и мой брат научат тебя!
— Я с ними еще не знаком.
— Так я вас познакомлю! Они говорят, что ты ужасно гордый. Но мне этого не кажется. Просто ты, наверно, привык жить в центре, и наша улица пока еще для тебя чужая.
Он покраснел, и, взглянув на него, Музетта тоже смутилась. Помолчав, он спросил:
— Тебя как зовут?
— Музетта. А тебя — Ренцо, я знаю. Твоя мама уже подружилась с моей мамой и с другими женщинами.
— Твой отец старший бригады подметальщиков правда?
— Да, а у моей сестры своя лавка. Она торгует углем
— Как зовут твою подругу с длинными косами?
— Аделе, но за ней бесполезно ухаживать. Она обручена с моим братом.
— Да я спросил так, из любопытства! А ту, маленькую?
— Ты о Пиккарде говоришь? У нее брат был машинистом, только его уволили. А ее золовку зовут Клара, потому что Бруно… ну, этот самый бывший железнодорожник, женился на Кларе, старшей сестре Аделе. Их родители поселились вместе. В общем, долго объяснять. Вот когда поживешь подольше на нашей улице, то поймешь, что тут нет ничего удивительного. У нас на виа дель Корно все живут в дружбе, хоть и ссорятся иногда.
— Я и так уже заметил! Корнокейцы все между собой породнились.
— Мы все кулики с одного болота, как говорит Стадерини. Наверно, уже его-то ты знаешь?
— Он мне прочел целую главу из дантовского «Ада», пока чинил мой ботинок.
— Данте — его конек, но у нас никто больше не хочет слушать Стадерини. И ему приходится читать стихи в кабачке на виа деи Сапонаи!
— А ведь он читает стихи, как настоящий профессор. Тебе нравятся стихи?
— Я их плохо понимаю. А тебе?
— Мне нравятся… Ты любишь читать?
— Люблю, только у меня никогда не бывает свободного времени.
— Знаешь, у меня есть своя библиотека из четырнадцати томов. Если хочешь, могу тебе дать почитать какой-нибудь роман.
— Про любовь?
— И про любовь, и про другое тоже… Оба замолчали. Юноша заговорил первым:
— Значит тебе и «Ридолини» не нравится? Это ведь тоже не про любовь!
— Верно, не нравится. А тебе?
— Мне — да. А Том Микс тебе нравится?
— Мне — нет, а тебе, наверно, нравится?
— У нас с тобой разные вкусы. Что же тебе нравится?
— Кинокартины про любовь, — ответила она. — И веселые фильмы тоже. Ты видел «Скамполо» с участием Кармен Бони? Я видела… Осторожнее, машина!
— Это «ламбда» проехала.
— Ты, видно, разбираешься в автомобилях.
— Я их узнаю по значку на радиаторе.
— На нашей улице у Мачисте был мотоцикл.
— Кто это, Мачисте? Тот бунтовщик, которого убили фашисты?
— Ты с ума сошел! Разве можно так кричать! Юноша и девушка снова умолкли. Потом она спроси-
— Ну, а как тебе понравилась Синьора?
_ Прямо клоун из балагана. Почему ее не отправят в сумасшедший дом?
— Когда ее уводят от окна, она тут уж отказывается от еды. А ее доверенному выгодно, чтобы Синьора прожила как можно дольше: если она умрет, он лишится верного куска хлеба. Но раньше, до своего сумасшествия, Синьора здесь много лет прямо-таки царствовала.
— Но кончила довольно скверно! — заметил Ренцо.
— А ведь она и до сих пор владелица всей нашей улицы. И я даже думаю, что хоть она сейчас и превратилась в дурочку, а все равно живет счастливее нас. Кто, кроме нее, может спокойно плевать на головы прохожих, когда ему вздумается?
И она первая рассмеялась своим словам. Рассмеялся и Ренцо. Потом он сказал:
— А ты веселая! — И тут же добавил: — Так, значит, Аделе обручена с твоим братом, а Пиккарда дружит с Джиджи…
— Откуда ты узнал?
— Я умею угадывать мысли. Ну, а ты с кем дружишь?
— Ни с кем. А у тебя есть девушка?
— Конечно, нет! — ответил Ренцо. И оба от души рассмеялись, как могут смеяться только дети. Затем наступило неловкое молчание; чтобы переменить разговор, Ренцо робко спросил:
— Ты кончила школу?
— Да, а ты?
— Конечно, ведь я старше тебя!
— Я кончила четыре класса, а ты? Поколебавшись, он ответил:
— Я — шесть. Я получил аттестат.
Тогда она с хитрой улыбкой посмотрела на него и спросила:
— Ты в этом уверен?
— А что, ты тоже умеешь читать чужие мысли? По итальянскому у тебя хорошие отметки были?
— Плохие. А у тебя?
— О! Первый ученик был!
— Я хорошо училась по географии, а почему — сама не знаю. Прошло всего два года,, а я уже все позабыла!
— Ты теперь работаешь? — спросил он. — Кем?
— Я модистка, а ты?
— А я уже целую неделю хожу без работы. Раньше работал в парикмахерской, но мне там не нравилось.
— Почему бы тебе не поступить в типографию? Это хорошая профессия. Марио было всего двадцать лет, а он зарабатывал почти десять лир в день. Мой брат тоже учится на наборщика!
— Кто такой Марио?
— Самый замечательный парень на виа дель Корно. Только он недолго прожил у нас. Первое время все взрослые были при нем как-то веселее, добрее. Потом он уехал вместе с Миленой. Кажется, они теперь во Франции.
— А кто такая Милена?
— Дорогой мой, не все сразу. Про виа дель Корно надо не рассказывать, а петь под гитару. Самое же интересное, что на нашей улице как будто никогда ничего и не случается. Никак не пойму, в чем тут дело!
И вдруг он ответил, как умудренный опытом человек:
— Такова жизнь!
Ей почему-то вспомнились слова, которые Мачисте любил повторять, когда за игрой в лото он становился немного разговорчивее. Но Музетта забыла, что слышала эти слова именно от Мачисте.
— В жизни все одно к одному, — шутливо сказала она и рассмеялась. И тут же защебетала: — В воскресенье в «Олимпии» дают «Стентерелло пивовар». Ты пойдешь?
— То тебе не нравится «Ридолини», то вдруг нравится «Стентерелло»!
— «Ридолини» мне тоже нравится. Я нарочно сказа-ла — нет, хотелось услышать, что ты ответишь!
— Выходит, кое в чем наши вкусы все-таки сходятся! — многозначительно заметил Ренцо.
— Подожди с объяснением! — воскликнула Музетта. — Возможно, я уже занята! — Она густо покраснели и посмотрела вокруг рассеянным взором, пытаясь принять непринужденный вид, потом сказала, но уже совсем другим голосом: — Я — дурочка, да? Только говоpи правду!
— По-моему, ты хочешь показаться не такой, какая есть на самом деле. Ты славная девушка, только вот язык у тебя очень уж острый. И поверь мне, это тебе не идет.
— Ты должен меня простить. В меня сегодня вечером какой-то бес вселился. Поэтому я и болтаю разные глупости.
— Что с тобой случилось?
— Это не важно.
Они дошли до площади Сан-Фиренце. Впереди по виа деи Леони полз трамвай, вдалеке виднелась набережная
— Почему бы нам не пройтись еще раз? А потом уж можно и домой, — сказал он.
— Нет. Мне, конечно, очень приятно разговаривать с таким культурным юношей, как ты, но я вижу, ты уже принимаешь это всерьез. Неужели все вы, мужчины, одинаковы! Впрочем, я тебе не сказала, что я тоже обручена. Мой жених, наверно, тебе ровесник. Он живет в квартале Сан-Фредиано, работает в пекарне.
— И сегодня вы поссорились!
— Нет, не сегодня, вчера!
— Из-за чего поссорились?
Они остановились у лестницы Судебной палаты. Возле уличного торговца, продававшего платки и отрезы на платье, собралась толпа. Ренцо повторил свой вопрос. Музетта задумчиво смотрела на длинный ряд извозчичьих пролеток, выстроившихся вдоль тротуара по виа Кондотти. Газетчик громко выкрикивал названия газет, распродавая вечерние выпуски. Музетта тихо сказала: