Страница 59 из 115
Не успела я до конца осмотреть последнего раненого, как у меня за спиной с шумом поднялся входной брезент и в палатку ворвался запыхавшийся человек. Несколько секунд он всматривался в темноту помещения, ничего не различая после солнечного света. Оторвав от уха трубочку, я решила сделать грубияну внушение и выдворить вон. Повернулась к вошедшему, и в этот момент шевельнулся полог палатки, в мелькнувшем свете я увидела немецкого солдата и тут поняла, что вошедший — немец! Он был в темной униформе, с закатанными выше локтя рукавами, его худощавое, бледное лицо показалось мне знакомым, он был похож на того пленного немца, которого еще на Украине я лечила в санбате от дизентерии, тот немец был настолько благодарен мне, что приглашал после войны обязательно посетить богатое имение его отца в Германии. Но это был не тот немец! Хотя фашист немного адаптировался в темноте, меня он пока не заметил, но хорошо рассмотрел стоявшие у его ног носилки с ранеными и тут же принялся неистово расстреливать их из автомата. От первых же громких выстрелов мне стало плохо, и я без чувств свалилась на левый бок. Но вскоре пришла в себя. Немец сноровисто продолжал стрелять. Я быстро выкатилась под полог палатки наружу и бросилась бежать между другими палатками в лес, на опушке которого располагался наш санбат. Из всех палаток доносилась приглушенная автоматная стрельба. Вдруг прямо передо мною, за ближайшим кустом, раздались резкие, до боли в ушах, выстрелы. Это другой фашист расстреливал лежавших меж кустов наших раненых, которые еще не были осмотрены. Метнувшись в правую сторону, я заметила лежавшую на сосновой игольчатой подстилке еще одну группу раненых. Люди с передовой, привыкшие к близким выстрелам, не обращали внимания на стрельбу, да и не до нее им было.
— Товарищи, — тихо крикнула я, — разбегайтесь, кто как может, немцы расстреливают раненых!
Только один солдат с перевязанной головой обратил внимание на мой призыв и попытался подняться на ноги. Остальные, более немощные, продолжали недвижно лежать на месте.
— Да расползайтесь же вы! Вас же сейчас перебьют всех! — громким шепотом устрашаю раненых. Но без толку.
Помогаю раненному в голову солдату удержаться на ногах, и мы вместе поковыляли за соседний куст. Вслед тут же пронеслись пули, но ни одна не задела нас, мы упали на землю и быстро по-пластунски поползли в гору, в глубь леса.
Через несколько минут, когда внизу стихла стрельба, уверившись, что немцы исчезли с территории санбата, но все же оставив раненого под кустом, я стала осторожно спускаться к палаткам. В нескольких шагах в траве лежал с остекленевшими открытыми глазами наш врач-эпидемиолог, автоматная очередь прошила ему всю грудь; чуть поодаль, тоже неживые, лежали в неестественных позах две операционные медсестры.
Из леса стали собираться уцелевшие медики и раненые. Потери были большие. Погибли почти все тяжелые раненые. Пожилых солдат-санитаров немцы расстреляли всех до единого, они, как и все мы, были безоружны: свои винтовки санитары, как обычно, сняли из-за спины, поставили в кустах, чтобы не мешали им в быстрой работе.
Быстро придя в себя, врачи и медсестры стали выискивать в санбате и вокруг выживших и вновь израненных людей. Мучил вопрос: что же случилось, как немцы могли оказаться в тылу дивизии и внезапно напасть на санбат?..
Ряды военнослужащих санбата после налета фашистов значительно поредели, а с передовой прибывали все новые и новые раненые. Пришлось очень трудно. Хорошо еще, что уцелели оба ведущих хирурга, и конвейер обработки раненых заработал как всегда: приемное отделение, сортировка, терапия, хирургия…
Позднее мы узнали, что немцы из Заечара прорывались к своим, потому и ушли так быстро. Но вырваться из окружения им не удалось. Узнав о зверствах, учиненных фашистами в нашем санбате, части нашей дивизии с особой беспощадностью уничтожили их.
Из окружения немцы не прорвались
Обойдя Заечар и оставив позади себя тылы, дивизия направилась по шоссе на город Парачин, находившийся в 150 километрах южнее Белграда. За трое суток с боем взяли несколько сел, продвинулись по шоссе на двадцать километров и остановились перед городком Болевац: его не обойдешь, кругом отвесные скалы. Стали подтягиваться полки для штурма города.
До подхода основных сил мой дивизион с батальоном пехоты занял временную оборону на опушке рощицы. Через эту рощицу проходило шоссе, далее убегая по кукурузному полю вниз — в Болевац, к немцам. Мой НП находился у дороги, а слева и справа от нее залегла пехота. На случай атаки танков по обе стороны шоссе я поставил на прямую наводку по одной пушке. Остальные десять орудий расположились вдоль шоссе сзади нас. В горной местности передвижения и бои происходят исключительно на дорогах. Поэтому все подразделения дивизии устроились в ближайших окрестностях шоссейки.
Хотя мы и окопались — хорошо замаскировали свои позиции вдоль опушки, немцы все же знали, где мы сидим, и постоянно обстреливали нас из пулеметов и минометов. Разрывная пуля попала моему лейтенанту Медведеву в пилотку, и десятки мельчайших осколков впились ему в голову. Вытащить их мог только врач, и я решил не рисковать:
— Иди-ка ты, Юра, в санбат. Хотя голова и не болит, но подлечиться надо, заодно и отдохнешь там. А пятнадцать километров для тебя — сущая ерунда.
Было раннее утро. Октябрь в Югославии — все равно что конец августа у нас: никакая это еще не осень, всюду буйная зелень, цветы, тепло и солнечно. Медведев выломал ветку в кустах и, помахивая тросточкой, не спеша направился по дороге в тыл. Кругом благоухала природа. Красотища неимоверная! Прозрачный воздух, насыщенный ароматами деревьев, цветов и трав, с каждым вдохом разливался по всему телу. «Живут же люди, как в раю», — позавидовал Медведев местным жителям.
Пройдя километров десять, лейтенант миновал деревню Планеница, в которой стоял штаб нашего артполка. Дорога впереди петляла меж высотками, то плавно поднимаясь вверх, то стремительно падая вниз. Километрах в пяти в одном из прогалов между кустами лейтенант заметил танки. Обрадовался — подмога идет! Но двигались танки как-то очень уж осторожно, крадучись, будто боялись кого. Приложил лейтенант к глазам бинокль, что болтался на шее, присмотрелся… — белые кресты! Так это же немецкие танки! Из Заечара прорвались! Медведев круто развернулся и со всех ног помчался в Планеницу, в штаб полка.
— Немецкие танки с тыла идут! — доложил начальнику штаба.
Тот звонит по телефону мне:
— Михин, срочно поставь две гаубицы на восточную окраину Планеницы! Танки идут!
Не прошло и пятнадцати минут, как два орудия раскинули свои станины в садике у крайнего домика. А танки уже видны, осторожно движутся по дороге — целая колонна, метрах в семистах выкатились на лысину очередной дорожной петли.
— Первому — по головному, второму — по замыкающему! Огонь! — дал команду командир батареи Ощепков.
Задымили и остановились передний и задний танки, остальные стали расползаться, подставляя свои борта. Через три минуты все двенадцать танков горели ярким пламенем. Из люков стали выбираться уцелевшие танкисты, их расстреляли подоспевшие из лощин пехотинцы.
Но это была только голова танковой колонны. Всего их было более тридцати, да бронетранспортеры, да крытые машины с пехотой. Сил у немцев в Заечаре оказалось раз в пять больше, чем предполагало наше командование.
По всей трассе развернулся бой наших артиллеристов и пехотинцев с силами врага. И тут по телефонам сообщили, что немцы на пути из Заечар, сбив наш заслон, разгромили санбат и тылы дивизии, постреляли всех раненых, медсестер, врачей и санитаров. Невооруженные и не приспособленные к бою люди почти все погибли, только единицам удалось бежать в кусты и ближайший лес. Об этом злодеянии немцев быстро узнала вся дивизия. Негодование и злость прибавили сил и смелости нашим бойцам. Это им, фрицам проклятым, не сорок первый, когда мы панически боялись появления немцев в своих тылах! Ныне против врагов ощетинились все!