Верняк

– Расскажите мне побольше об этом деле с Марсом и Венерой и обо всем прочем. В конце концов я проникнусь очарованием вашей науки.

– Нет. – Она посмотрела на меня, потом на свои карты и прикусила нижнюю губу. Казалось, мысли ее были где-то далеко. Потом она сказала: – Шелл, я ведь говорила вам, что у меня не было никаких контактов с мистером Уилфером с тех самых пор, как он приходил ко мне посоветоваться. Это больше года назад. Я знала, что он хочет вложить деньги в какое-то дело, но понятия не имела, во что именно. Все это время я ничего и не слышала о нем.

Она помолчала.

– Может быть, вы расскажете в подробностях, что случилось? Потому что те мелочи, которые кажутся вам несущественными, для астролога могут быть крайне важны.

У меня не было причины таиться от мисс Лэйн, поэтому я передал ей все, что услышал от Одри, Джиппи и Арнольда Трапмэна. Я даже упомянул, что вчера Джиппи убежал из дому с пистолетом, съедаемый единственной мыслью: застрелить этого "мошенника Трапмэна", а также о его ночном загуле в баре.

– Это прекрасный пример обычного для Уилфера поведения после испытанного им шока, так мне кажется, – закончил я.

– В этом случае, к счастью.

Сайнара слушала, не отрывая глаз от гороскопа Джиппи и время от времени делая на нем какие-то пометки. Когда я закончил, она только кивнула, а потом спокойно сказала:

– Вряд ли вы знаете данные о рождении мистера Трапмэна.

– Вот об этом я как-то не догадался спросить его.

– Возможно, что они есть в каком-нибудь биографическом справочнике – здесь, в нашей библиотеке. Но... – Она снова посмотрела на меня, слегка улыбаясь. – Ах, если бы знать, в какое время суток он родился!

– Для чего?

– Я могла бы тогда сказать, есть ли у мистера Трапмэна склонность ввязываться в сомнительные дела, мошеннические сделки, вообще во что-либо противозаконное, а также была ли у него возможность для этого в последний год. И есть ли она сейчас.

Я покачал головой и растерянно захлопал глазами.

– Вы утверждаете, что все это есть в гороскопе?

– Да. В первую очередь это видно из его карты рождения, она показывает его изначальные качества: слабости, сильные стороны натуры, склонности. Что касается меня, то основу характера человека я всегда вижу яснее, чем что-либо. Это, право же, очень просто.

– Хорошо, – сказал я с некоторым сомнением. – Правда, мне нелегко представить ситуацию, в которой я мог бы между делом спросить: а в котором часу вы родились, мистер Трапмэн? Но если я сумею это узнать, сообщу вам.

– Я очень ценю это, Шелл. А теперь пора заняться делом. Боже, мне придется сидеть над этими гороскопами дома до полуночи!

Она привстала и взяла большую книгу "Таблицы домов", – такое название было напечатано на ее пыльной картонной обложке, – открыла этот свод чудес, нашла нужную страницу, пробежала ее глазами, произвела какие-то расчеты в своем блокноте, глянула в справочник и опять что-то записала.

Я улыбнулся.

– Знаю, я спутал все ваши планы, но разве это того не стоило, Сайнара? Разве мы не развлеклись немного?

Она взяла три фломастера разных цветов, вытащила из стола заготовку для гороскопа с тремя напечатанными на нем кругами и начала чертить во внутреннем круге какие-то значки. Время от времени Сайнара заглядывала в таблицу логарифмов и делала поправки и добавления, прежде чем начертать очередной знак.

– Не так ли? – спросил я. Потом добавил: – Даже если это не так уж весело, я бы не сказал, что чересчур мучительно, а? – Ответа вновь не последовало. Я встал, собираясь уйти.

А Сайнара уже перешла из внутреннего круга в средний, и теперь так же самозабвенно заполняла его значками. Поэтому я улыбнулся ей, хотя она и не могла меня видеть, и дружески махнул ей на прощание. С этой улыбкой я ступил за порог ее офиса, быстро прошел по коридору, трезвея на ходу, а когда оказался на улице, уже отчаянно хмурился.

Я испытывал некоторое смятение. Потому что даже до того, как я сделал ей прощальный знак рукой, я заметил, что справочник, которым она пользовалась, был открыт на странице с месяцем и днем моего рождения. Так, значит, она трудилась над моим гороскопом! И сначала я почувствовал себя безмерно польщенным, мне было приятно, что прекрасная Сайнара так мной заинтересовалась... но очень скоро мое настроение изменилось, и я уже чувствовал только некоторое удовлетворение, да и то слабое. Ведь занимаясь моим гороскопом, меня она не замечала!

"Когда же она перестала со мной разговаривать?" – размышлял я.

"И почему?"

"Что она увидела в этих идиотских каракулях, которые она так деловито царапала? Конечно, в этом не могло быть ничего особенно плохого, но..."

"Да, конечно, она не могла увидеть ничего особенного, но думала, что что-то там разглядела. Так что это было такое? А вдруг каким-то образом она действительно способна проникнуть в самые непостижимые и скрытые от глаз глубины моей личности, в которые лучше бы и не проникать, в самые секретные и тайные закоулки?"

Такие любопытные вопросы роились в моей голове, пока я ехал на своем "кадиллаке" по Беверли, потом по Мэрион-стрит, пока не подкатил, наконец, к дому Уилферов. Когда я был в трех кварталах от него, часы показывали шесть без трех минут. Я прибыл вовремя, даже чуть раньше. И пока машина медленно катила, минуя последние два квартала, я представлял, как после короткой болтовни с Одри и Джиппи и спасительного глотка холодного пива я через каких-нибудь десять минут уже буду дома, рядом с телефоном. И буду звонить...

Кому? Очень странно, но я думал о Сайнаре, и только о ней.

Потом, правда, я перестал думать о Сайнаре и о других красавицах, о телефоне и пиве и обо всем на свете, потому что услышал звук, от которого похолодел.

Мышцы мои напряглись, по телу прошла дрожь, когда этот звук резанул мой слух. Потому что я узнал не только, что это было, но и кто кричал.

Может быть, потому, что в этот момент уже подъезжал к дому Уилферов. А может, дело было в чем-то другом, в том, например, что я внутренне был настороже и предчувствие беды уже крепко засело в глубине моего мозга.

Как бы там ни было, я знал, кто кричит.

Глава 10

Этот высокий пронзительный крик мог принадлежать только женщине, и женщиной этой, без всякого сомнения, была Одри. Это должна была быть Одри.

Я почти бессознательно нажал на тормоз, когда этот отчаянный крик царапнул мой слух, но в следующее мгновение я уже давил на газ и крутил баранку направо, выруливая к обочине. Затем я снова ударил по тормозам и чуть не ткнулся в зад старого синего седана, припаркованного перед маленьким белым домом с дорожкой из плоских белых камней, ведущей к парадному входу.

Там и стояла Одри. Стояла, глядя вниз, на газон, обхватив руками голову. И кричала.

Солнце не коснулось горизонта, было светло, и я тоже мог видеть Джиппи, еще лежащего на траве. Тело было согнуто и повернуто на бок. "Кадиллак" остановился, но все еще слегка покачивался, когда я выскочил из него и побежал по газону, окликая Одри.

Она услышала, повернулась ко мне и перестала кричать. Но рот был широко открыт, а глаза – как два пустых темных провала.

Я подбежал и опустился на колени рядом с телом. Да, это был Джиппи. Она сказала высоким и невыразительным голосом, почти без интонаций:

– Он мертв. Кто-то застрелил его, буквально минуту назад, подумать только – одну минуту назад. Выстрелил в него и убил. И он мертв.

– Нет, он не мертв, – сказал я. – Он без сознания, но он не мертв. – Это я произнес вслух, а про себя добавил: "Пока еще не мертв".

Я говорил тихо и не смотрел на нее, я смотрел на Джиппи, находившегося в футе от меня. Но Одри все-таки услышала и больше не кричала. Я пощупал пульс у Джиппи – он был слабый, нитевидный.

Внимательно, насколько хватило сноровки, я осмотрел раненого. С того момента, как мы расстались, Джиппи успел переодеться – теперь на нем были коричневые мешковатые штаны и бежевая спортивная рубашка навыпуск. К тому же он был чисто выбрит.