Страница 5 из 10
Сентябрь брела, обхватив локти ладонями. Звезды сверкающей процессией тянулись к востоку. Они с Тайгой шагали молча, но Сентябрь хотелось поговорить – слова так и бурлили в ней, как суп в кастрюле, оставленной на огне без присмотра. Она хотела спросить, что произошло в Волшебной Стране, пока ее не было. Она хотела спросить, далеко ли до Осенних Провинций и Одинокой Темницы – сто миль, тысяча? к северу, к югу? Она даже хотела броситься на шею девушке-оленю, чья волшебность была такой явной, такой очевидной, засмеяться и закричать: знаешь, кто я? Я та самая девочка, что спасла Волшебную Страну!
Сентябрь покраснела в темноте, внезапно поняв, как это было бы бестактно, и мысленно взяла свои слова назад, не успев произнести их вслух. Тайга все шла вперед, местность становилась все холмистее, а к стеклянным деревьям примешивались настоящие, черно-белые. Тайга молчала, но ее молчание было таким подчеркнуто неслучайным, что Сентябрь тоже помалкивала.
Наконец трава под ногами вспучилась холмом – таким, будто здесь похоронили слона, причем не самого мелкого в слоновьем семействе. По холму раскатились какие-то большие глянцевитые плоды, за которыми волочились стебли. Какого они цвета при свете дня, Сентябрь затруднилась бы сказать, но во тьме они мерцали снежно-голубым.
– Давай угощайся, – сказала Тайга и впервые слегка улыбнулась. Сентябрь знала эту улыбку. Так улыбается фермер, который вырастил хороший урожай и знает это. Такой хороший, что он наверняка получит все награды на окружной ярмарке, но в приличном обществе не следует этим хвастать. – Лучшие лунофрукты к востоку от Асфодели, что бы тебе кто ни говорил. К утру они все исчезнут, так что наедайся, пока спелые.
Сентябрь добралась до середины холма и выискала плод поменьше, чтобы никто не мог назвать ее обжорой. Она завернула его в подол и стала было спускаться, но Тайга вдруг припустила навстречу и, промчавшись мимо нее, оказалась на вершине. Последним гигантским прыжком она взмыла в воздух, перекувыркнулась и камнем ушла под землю.
– Ой! – вскрикнула Сентябрь.
Ей ничего не оставалось, как тоже лезть наверх, пробираясь между огромных сияющих лунофруктов. Ползучие стебли переплетались, извивались, цеплялись за ноги. Достигнув вершины, Сентябрь увидела, куда подевалась девушка-олень. Кто-то проделал дыру в макушке холма, темную яму с неровными краями; трава окуналась в нее, камни и корни на срезе торчали наружу. Девушка легко пройдет в такую дыру, прикинула Сентябрь, а вот мужчине туда не пролезть.
Сентябрь охотно сделала бы сальто и нырнула бы в дыру головой вперед, словно гимнастка, – но не умела. Она хотела, жаждала почувствовать, как ее тело вращается в воздухе. Ее новенькое безрассудное сердце вопило: нет проблем! мы справимся! – но прежние рассудительные ноги слушаться не желали. Поэтому она сунула бледный плод в карман платья, легла на живот и принялась задом сползать в дыру. Ее голые ноги болтались в пустоте, уходящей в глубь холма. Сентябрь плотно зажмурилась, задержала дыхание и, цепляясь за траву до последнего момента, провалилась вниз с хлюпающим звуком.
Падать оказалось неглубоко, всего пару футов.
Сентябрь открыла глаза, сначала один, потом другой. Она стояла на высоком книжном шкафу, под которым располагался другой, поменьше, потом еще меньше, и еще, и еще, – изящная винтовая лестница из книжных шкафов, спускавшаяся из-под купола лунного холма. Внизу парни и девушки, похожие на Тайгу, оторвались от своих дел, чтобы посмотреть на пришелицу. Кто-то из них ткал огромное одеяло из лишайника, кто-то варил из стеблей лунофруктов густое жаркое, пахнувшее странно, но приятно, – как перечная мята и хорошая разваристая картошка. Некоторые, в очках, озабоченно уставились в бухгалтерские книги, другие подливали масла в симпатичные светильнички, третьи просто отдыхали и дымили курительными трубками. Сентябрь, чьи окоченевшие руки и ноги все еще пощипывало от холода, восхищенно смотрела на эту уютную сцену. Повсюду виднелись предметы, от которых дом становится живым: картины на стенах, ковры на полу, буфет с фарфоровой посудой, мягкое кресло, которое ни к чему не подходило. У всех обитателей были изящные босые ступни.
– Между прочим, есть такая удобная штука – дверь, – рассмеялась Сентябрь, спускаясь. – И сделать ее нетрудно, нужны только петли и ручка.
Тайга протянула ей руку, помогая спрыгнуть с самого нижнего шкафа.
– Нам так безопаснее. А в дверь того и гляди вломятся охотники.
– Вот опять вы про охотников да про охотников! Мы, пока сюда шли, ни одного не встретили. И вообще, поверить не могу, что кто-то охотится на девочек! Из девочки ни окорок приличный не зажаришь, ни шубы не сошьешь.
– Они не затем на нас охотятся, чтобы убить, – мрачно ответила Тайга, – а затем, чтоб на нас жениться. Мы же веркарибу.
Сентябрь прикусила губу. Дома она привыкла знать то, чего никто не знает. Это было приятно. Почти так же приятно, как хранить какой-нибудь секрет. Теперь она вернулась в страну, где всегда чего-нибудь не знала.
Тайга вздохнула. Она сняла ботинки, митенки и куртку и аккуратно сложила это все на ни к чему не подходившее кресло. Потом глубоко вдохнула и потянула себя за оленьи уши. Все ее тело свернулось, словно рулонная штора, – и вместо девушки перед Сентябрь оказалась олениха-карибу с черным мехом и белыми пятнышками на лбу, с большим влажным носом и раскидистыми тяжелыми бархатистыми рогами. Сентябрь раньше думала, что северные олени повыше. Олениха была достаточно рослой, чтобы посмотреть прямо в глаза девочке, но при этом не такой высокой, чтобы ее испугать. При этом Тайга не походила на милых олешков Санта-Клауса из рождественского журнала. Под шкурой ее играли мускулы, поджарое грациозное тело наводило на мысли о скорости, силе и диком желании кусаться. Тайга повернула голову, ухватила себя зубами за ухо, грубо дернула, стройная олениха свернулась в темную лужицу. Перед Сентябрь снова стояла девушка с белыми волосами и черными ушками.
Тайга медленно подтянула черную лужицу к себе. Та оказалась пушистой; девушка нежно погладила черный мех.
– Это моя шкура, видишь? – прошептала она. – Когда мы в человечьем облике, из него всегда торчат уши северного оленя. Не просто оленя, заметь. Обычные олени – сплетники, проказники и воришки. Мы же – северные олени, веркарибу. И мы нездешние. Мы родом с небес, луна – наша родина.
– Но на луне никто не живет! – возразила Сентябрь. – Там слишком холодно и совсем нет воздуха. Я хожу в кружок по астрономии, и мисс Гильберт нам про это много рассказывала.
–Что ж, тогда мне жаль вашу луну – какая бедная, унылая планета! Ладно, из уважения мы оставим ей место за обеденным столом. Наша луна богата и полна жизни. Повсюду, насколько хватает глаз, рисовые поля и лунофрукты. И нас, веркарибу, полным-полно, мы рассеяны по всей луне, точно споры мха. И охотников тоже полно, всех мастей – эльфы, сатиры, хрустальные сердца, ледяные гоблины. Когда-то луны хватало на всех. В оленьем обличье мы убегали и прятались от охотников за шкурами и голодных лучников. Это было нормально. Так уж на луне все устроено – она хозяйка суровая. Мы питаемся, и они питаются. «Расти проворным и ловким» – такая у нас была колыбельная. Обедает тот, кто не угодил на обед охотнику. Но когда охотники увидели, как мы превращаемся, и узнали наш секрет, они захотели большего, чем жаркое из оленины. Они воровали наши шкуры и прятали их от нас, а когда твоя шкура у кого-то в руках, ты остаешься с ним и занимаешься стряпней и уборкой, и рожаешь ему оленят, пока он не умрет от старости. Но даже после этого не всегда удается найти спрятанную шкуру. Приходится сжигать дом, чтобы выловить ее, всплывающую из пепла. Они гнались за нами всю дорогу до Волшебной Страны. С небес и прямо в лес. С тех пор мы и прячемся здесь от них.
– Вы же все равно убираете и готовите, – нерешительно проговорила Сентябрь. Один из мальчиков-веркарибу с оленьими ушами, месивший тесто, поднял на нее взгляд; уши его были припорошены мукой. Сентябрь вспомнила, как однажды, вместо того чтобы учить длину окружности и площадь круга, читала про селков – как эти прекрасные морские котики в пятнистых шкурах превращались в женщин и селились уже не в море. Тут же она представила скоростное шоссе на луну, освещенное жемчужными уличными фонарями. Это было так прекрасно и пугающе, что руки ее слегка задрожали.