Истребители

На подходе к линии фронта лейтенант Безверхний доложил, что видит два «мессера». Только потом, при разборе боя, я пришел к выводу, что они, вероятно, играли роль головного дозора: высланные вперед, пришли к линии фронта раньше нас и, скорее всего, передали шедшей следом группе, что обстановка спокойная. В это время подошли мы. А минуты через полторы-две появились двенадцать бомбардировщиков Ю-87 в сопровождении четырех Ме-109. Та пара, которую заметил Безверхний и которую я определил как разведчиков, навела бомбардировщики на цель и, сделав свое дело, ушла.

Гитлеровцев надо было упредить, сорвать бомбометание. Поскольку они были уже над линией фронта, я с ходу повел свою четверку в атаку.

Позже я думал о том, почему вражеские истребители дали нам возможность беспрепятственно провести ту первую атаку. Ведь они видели нас! Объяснение было только одно: они не думали, что четыре «Харрикейна» посмеют атаковать группу, состоявшую из 16 самолетов. Бомбардировщики шли в довольно плотном строю, имели мощное бортовое оружие. Короче, она показывали знакомую нашим [127] летчикам свою спесь и неосмотрительность и тут же за это поплатились.

Мы прорвались к «юнкерсам» вплотную и стали их расстреливать с дистанции 30–50 метров. Сразу же сбил самолет Волков, за ним — Едкин. Две мои атаки тоже были удачными. После первых же наших очередей группа бомбардировщиков заметно поредела. Гитлеровцы растерялись. Пользуясь этим, мы успели сделать следующий заход и сбили еще два Ю-87. Но тут к месту боя подошло еще одиннадцать Ме-109. Понимая, что дело затевается нешуточное, я приказал всей группе атаковать «мессеры». Так своевременным маневром мы не дали гитлеровцам возможности атаковать нас раньше.

Начался долгий и тяжелый бой. Наша четверка держалась компактно. Двумя парами мы маневрировали, поддерживая друг друга. В первой же атаке мне удалось сбить один «мессер», и это несколько отрезвило гитлеровцев. Они маневрировали, перестраивались, все время пытались сохранить свое позиционное преимущество и отпускать нас за здорово живешь, кажется, не собирались. В этой изнурительной схватке я имел возможность лишний раз убедиться в том, насколько заметно выросло мастерство наших пилотов. Отражая атаки гитлеровцев, они, в сущности защищаясь, все-таки сбили еще три «мессершмитта».

Капитану Лазареву пришлось особенно трудно. Фашисты быстро уяснили, что у Безверхнего нет ведомого. Несколькими целенаправленными атаками немецкие летчики отсекли его самолет от пары капитана Лазарева, а бороться в одиночку на нашем тихоходе с «мессерами» — дело безнадежное. Лазарев парой вел бой очень активно, подбил еще три Ме-109, но пробиться на помощь к Безверхнему не смог. В результате он, к счастью единственный, был подбит.

Все видели, как наш «Харрикейн» перешел на планирование, чтобы приземлиться в прифронтовой полосе. И тут же за ним устремились два «мессера». Я немедленно дал команду прикрыть вынужденную посадку. Бой с Ме-109 продолжался до самой земли, а тем временем Безверхний благополучно приземлился на болото. Мы видели, как лейтенант вышел из кабины на плоскость и помахал нам руками. Жест этот всеми был воспринят как сигнал о том, что посадка совершена нормально, все, дескать, в порядке. Судя по всему, пилот не был даже ранен. [128] И мы снова целиком переключились на отражение атак, поскольку гитлеровцы по-прежнему наседали.

Бой затянулся, горючего оставалось на пределе, и я стал оттягивать бой в глубь нашей территории, чтобы сместиться к ближайшему нашему аэродрому. Истребители противника вышли из боя и ушли на запад. А шесть наших машин вскоре совершили посадку в Крестцах. Там был ближайший от места боя временный аэродром, восточнее озера Ильмень. Возвращаться домой мы уже не могли: и без того у некоторых летчиков двигатели останавливались на пробеге или на рулении — горючее было выработано полностью.

Сразу же после приземления мы сообщили командованию наземных войск о районе вынужденной посадки нашего летчика и попросили оказать ему помощь. Сам я немедленно вылетел в тот район на У-2. Нужное место нашел быстро. Все произошло у небольшого круглого озерца среди болот — с воздуха опознать эту местность было не трудно.

Кружил над озером и болотом и не верил своим глазам. Прошло всего около сорока минут, но ни самолета, ни летчика не было видно. Как будто все, что происходило над этим болотом, было игрой моего воображения. Самолет и человек канули без следа.

Представители наземных войск тоже не смогли нам сообщить ничего утешительного. Когда специальные поисковые команды прибыли в тот район, то ближе чем на 5–10 километров подойти к месту посадки подбитого самолета они не смогли.

Я потом не раз думал о том, что в годы войны нам не хватало специально организованной службы спасения летчиков. Даже необходимых спасательных средств не было. У летчиков морской авиации, скажем, были специальные жилеты, надувные лодки — это казалось естественным. А мы месяцами летали без каких бы то ни было спецсредств над обширными лесными заболоченными пространствами. Вроде бы и над сушей, но сесть-то некуда... Почти все фронтовые и армейские дороги в тех районах были сделаны из сплошных поперечно лежавших огромных бревен. Во время езды по этим дорогам они «дышали». Пропускная способность их была чрезвычайно низкой, и неприятное ощущение оставляла не только осатанелая тряска во время езды по бревнам, но и сама наша земная «твердь», которая под зыбким настилом ходила ходуном. [129]

В том, что так погиб лейтенант Безверхний, конечно, была трагическая случайность. В том же, что он был подбит в бою, такой случайности не было. После этого эпизода я принял твердое решение, которым неукоснительно руководствовался до конца войны: на боевое задание вылетать только в составе штатных звеньев и пар, если один летчик из пары не взлетел, то другой тоже обязан вернуться. Ведь опыт боев со всей беспощадностью день ото Дня доказывал, что одиночный самолет в бою, как правило, становится легкой добычей противника.

Из наземных частей, где наблюдали этот бой, пришли подтверждения, что в ходе него было сбито 10 и подбито 3 вражеских машины.

Нас это, конечно, радовало. Результат боя, резонанс в печати и в наземных войсках — все это подняло боевой дух в полку. Но обстановка в воздухе по-прежнему была очень сложной, и нам еще длительное время предстояло вести с немецкой авиацией неравные схватки.

Аэродромные будни

Борьба с вражеской транспортной авиацией была еще одной из постоянно стоящих перед нами задач. До двадцатых чисел апреля окруженная демянская группировка, как известно, снабжалась и пополнялась только по воздуху. Значение воздушных транспортных перевозок для противника по-прежнему было очень велико и с образованием рамушевского коридора. Не слишком широкий, он в некоторых местах находился под огневым воздействием нашей артиллерии, и, пользуясь им, гитлеровцы теряли много живой силы и техники. Поэтому они использовали авиацию. По самым общим подсчетам для обеспечения нужд окруженных войск 16-й немецкой армии противнику требовалось в сутки не менее ста самолетов типа Ю-52. А так как демянский котел просуществовал много месяцев, то и борьба с вражескими транспортниками долго оставалась для нас насущной проблемой.

Общее господство противника в воздухе облегчало и действия его транспортной авиации. Когда у него возникала необходимость повысить интенсивность воздушных перевозок, тяжело груженные транспортные самолеты врага начинали ходить вдоль рамушевского коридора непрерывным потоком, один за другим или группами с небольшими [130] интервалами. Зону, наиболее удобную для атак наших истребителей, они проходили довольно быстро и, само собой разумеется, были надежно прикрыты с воздуха «мессерами», а с земли — зенитным огнем. Если нам все-таки удавалось перехватывать их и сбивать, то они меняли тактику. Весной, например, ходили в самые ненастные дни: при низкой облачности, прижимаясь к земле, а иногда даже в метель. Они летали в такую погоду, когда истребительная авиация чаще всего не могла подняться. Но даже при хорошей погоде искать их было довольно трудно: закамуфлированные, на низких высотах они сливались с окраской леса и были почти неразличимы. Но главную трудность для нас составлял, конечно, хронический недостаток истребителей. И еще одна (частная, но существенная) трудность перехвата заключалась в том, что наши основные аэродромы были удалены от наиболее оживленных участков вражеских транспортных трасс. Большей частью мы базировались восточнее демянского котла, а поскольку он был нашпигован зенитной артиллерией, то мы на своих «Харрикейнах», как правило, напрямую, через занятую противником территорию не летали. Гитлеровцы же шли на единственный в котле аэродром Глебовщина с запада, кратчайшим путем, поэтому, вылетая по вызову, мы часто не успевали перехватить Ю-52.