Истребители

Существенного пополнения после апрельских боев фронт не получил. Поскольку необходимого преимущества в силах и средствах в тот период он не имел, а в авиации по-прежнему явно уступал противнику, было ясно, что операция предстоит очень нелегкая. Что же касается нашего авиаполка, то мы понимали, что впереди, судя по всему, нас ждут более тяжелые бои, чем те, в которых мы уже участвовали.

3 мая операция началась. В течение всего месяца вплоть до начала июня наши войска трижды переходили в наступление, перемололи тысячи вражеских солдат, но добиться поставленной цели не смогли. Гитлеровцы удержали коридор, хотя и прозвали его «коридором смерти». Впоследствии бои в районе рамушевского коридора они стали называть «маленьким Верденом».

Майские бои в воздухе тоже отличались особым ожесточением. В течение всего месяца полк выполнял различные боевые задачи — оперативной паузы в действиях авиации не было.

К этому времени наши летчики обрели довольно сильную боеспособность, и трудно было поверить в то, что всего два месяца назад, в марте, большинство пилотов 485-го полка составляла необстрелянная молодежь.

Лейтенант Виктор Едкин, например, быстро зарекомендовал себя как один из наиболее перспективных молодых летчиков. Он прекрасно владел машиной, в бою был смел и настойчив. Едкина любили в полку. Это был скромный парень и очень надежный боевой товарищ. Однако же в бою Едкин нередко поддавался неудержимому молодежному азарту и доставлял нам немало волнений.

Однажды в мае штурман полка майор Б. П. Кондратьев с группой прикрывал наземные войска под населенным пунктом Кириловщина. В. Д. Едкин был ведомым у опытного командира звена старшего лейтенанта [108] К. М. Крикунова. В те дни редко какой вылет проходил без воздушного боя. Так получилось и на этот раз: в район Кириловщины шла группа Ю-88 под прикрытием четырех «мессеров». Звено К. М. Крикунова атаковало бомбардировщиков, не дав им возможности отбомбиться по нашим войскам. Едкин, выходя из атаки, увидел впереди и ниже себя один Ме-109. Не осмотревшись как следует, он погнался за ним и одной длинной очередью сбил. Но в тот момент, когда Виктор открывал огонь, он уже сам находился в прицеле другого «мессера». Такая тактика гитлеровцев была нам знакома. Как правило, один из Ме-109 болтался в стороне, играя роль «живца» и привлекая к себе внимание наших истребителей, а другие «мессеры» обычно атаковали тех наших летчиков, которые неосмотрительно бросались за «живцом». Конечно, фашист, игравший роль приманки, сильно рисковал. Его нередко сбивали, как это сделал Едкин. Но если этим приемом пользовались сильные немецкие летчики, то, как правило, «живец», который должен был вести себя чрезвычайно осмотрительно, успевал удрать, а наш летчик попадал в тяжелое положение.

Едкину очень повезло в том, что он успел сбить «мессер», а сам был только подбит: очевидно, гитлеровец, страховавший «живца», как и Едкин, среагировал с опозданием, иначе все кончилось бы для молодого летчика плачевно. Но и в этом случае Виктор получил урок на всю свою дальнейшую боевую жизнь: подбит он был на малой высоте, парашютом воспользоваться уже не мог и вынужден был сажать самолет на лес.

Когда Едкин очнулся, вокруг стояли наши бойцы. Они следили за ходом воздушного боя, видели, как был подбит наш истребитель. Они же сообщили в полк, что летчик не погиб, а только ранен.

Я навестил Виктора в госпитале. Он сильно переживал свою неудачу, когда увидел меня, даже заплакал. Зная, что полк ведет тяжелые бои, он настоял на досрочной выписке.

После госпиталя это был уже другой человек, возмужавший, будто повзрослевший на несколько лет. Мне не раз на фронте приходилось наблюдать подобные метаморфозы с молодыми летчиками. Пройдя какое-то нелегкое испытание, они в удивительно короткие сроки становились зрелыми людьми и воздушными бойцами.

По настоятельной просьбе Едкина я разрешил ему летать с еще не до конца зажившими ранами. В отношении [109] внутренних перемен, произошедших в его сознании, я не ошибся: Виктор очень скоро стал одним из самых сильных летчиков полка. Воевал он на редкость умело и хладнокровно. Впоследствии ему было присвоено звание Героя Советского Союза.

21 мая три наших летчика провели очень памятный бой.

Я уже говорил, что обилие задач вынуждало нас действовать мелкими группами и что опыт уже первых месяцев войны сделал меня сторонником парных боевых порядков. Именно такие порядки позволили нам на устаревших машинах успешно противостоять более сильному противнику. Но 21 мая я вынужден был послать на задание три самолета.

Если бы мы воевали на «яках» — скоростных, хорошо вооруженных машинах, то, конечно, во всех случаях вместо трех истребителей лучше было бы послать на задание сильную пару, которая маневреннее и при полном взаимопонимании между ведущим и ведомым может и удачно атаковать сильную группу противника, и вовремя выйти из боя при неблагоприятной ситуации. Словом, хорошая, опытная пара может многое. Но не на таких самолетах, как «Харрикейн». «Харрикейнов» надо посылать минимум четверку, чтобы между парами было налажено огневое и тактическое взаимодействие. Бросать против Ме-109 группу из двух «Харрикейнов» — бессмысленно.

В тот момент, когда в полк пришел приказ, в готовности было всего три самолета. И поскольку на них летали наиболее опытные летчики полка — майор Б. П. Кондратьев, старший лейтенант К. М. Крикунов и лейтенант А. А. Волков, было решено послать группу в таком составе. Три — все-таки не два...

Вот так получилось, что на задание было отправлено старое, еще довоенное, звено. Тут мы полагались не на эту негодную непарную структуру группы, а на боевые навыки пилотов, которые должны были помочь им найти в бою наиболее правильное тактическое решение. Так я пилотов и инструктировал, целиком полагаясь на их опыт, отвагу и умение взаимодействовать.

Им пришлось иметь дело с десятью «мессершмиттами».

Увидев, что к линии фронта приближаются три «Харрикейна», вражеские летчики, пользуясь своим подавляющим численным превосходством, сразу пошли в атаку. Наши авиаторы вовремя их заметили и первую атаку [110] гитлеровцев сумели сорвать. А дальше, используя индивидуальное мастерство и все время подстраховывая друг друга, они вели бой еще сорок минут!

Схватка проходила на малых высотах. Наши пилоты снижались до тридцати метров и даже ниже с целью обезопасить себя от атак снизу. Фашисты атаковали с разных ракурсов, но никак не могли добиться успеха. Тогда они стали тушеваться и допускать ошибки. Боевой порядок «мессеров» распался, атаки их стали разрозненными и беспорядочными. Советские истребители воспользовались этим и от обороны перешли к решительным контратакам. И тут на глазах пехотинцев, наблюдавших за этим боем, произошло нечто невероятное: один за другим шесть «мессеров» из десяти были сбиты!

Вся наша тройка вернулась на аэродром. А на следующий день, патрулируя над нашими войсками, майор Б. П. Кондратьев расправился еще и с бомбардировщиком Ю-88.

Всего же в майских боях воздушные бойцы полка уничтожили 56 вражеских самолетов.

* * *

Летчики других частей проявляли заметный интерес к нашим боевым успехам. Мы с двумя десятками латаных-перелатаных «Харрикейнов» стали своего рода достопримечательностью в ВВС фронта. Бои на одних и тех же участках, совместное базирование нескольких полков, тесные контакты в воздухе и на земле — все это укрепляло дружбу между летчиками разных полков.

Я подружился с командиром 238-го истребительного авиаполка подполковником Иваном Дмитриевичем Завражновым. Это был смелый, хорошо подготовленный летчик и прекрасный командир. По аэродрому ходила поговорка: «Иван Завражнов — трижды отважный». Дело в том, что на груди его кроме орденов красовались три медали «За отвагу». В начале войны, как известно, награждали орденами не слишком щедро. Медаль «За отвагу» на фронте была почитаемой наградой и говорила о многом.

Завражнов начинал войну на бомбардировщике. В авиации знают, что даже хорошему летчику-бомбардировщику переучиться на истребителя очень непросто. Я имею в виду — стать сильным летчиком-истребителем. Ведь речь идет о совершенно иных летных навыках, иной реакции, чертах характера. Тут различия часто определяются [111] природными возможностями человека. Некоторые неплохие «бомберы» и становились, увы, посредственными или даже слабыми летчиками-истребителями. Завражнов же после переучивания летал так, как может летать только прирожденный истребитель. Конечно же, с самого начала его место было в истребительной авиации.