Страница 4 из 34
Так что в самом начале второго я отправился в агентство Себастьяна.
Прежде всего это было высокопоставленное место. Нужно признать, что Себастьян относился к самым известным и влиятельным людям в Соединенных Штатах не только потому, что некоторые из самых крупных величин в области искусства и эстрады были его клиентами, но и потому, что он сам был необычайной птицей. У него были друзья в шоу-бизнесе, политике, среди издателей, педагогов, людей высшего света, на Уолл-стрит — практически повсюду. Агентство Себастьяна было уникальным, оно не являлось просто литературным, актерским или художественным, оно было всеобщим, комбинированным. Агентство представляло любого человека с выдающимися способностями. Себастьян организовал его в 1955 году, когда у него было с десяток клиентов, но половина из них уже тогда была хорошо известна в соответствующей области: два прозаика, один драматург, политический обозреватель и журналист, написавший несколько бестселлеров серьезного содержания, актриса, получившая премию Академии, и художник, занимающий верхнюю строчку в списке представителей «необъективного» искусства. Сегодня, через тринадцать лет, агентство представляло десятки писателей, поэтов, художников, ораторов, скульпторов, танцоров и так далее. Став клиентом Себастьяна, вы как бы получали гарантию успеха в недалеком будущем… Как только договор с Себастьяном был подписан, барабаны начинали бить, имя склонялось и спрягалось повсюду, попадало на радио и в телепрограммы, в печать, публика его «признавала» до того, как с ним знакомилась. Классическим примером такой «себастьянизации» была карьера Джонни Троя. Агентство Себастьяна размещалось в шестиэтажном здании на Сансет-бульваре в Голливуде, примерно в полумиле восточнее Стрипа. Весь пятый этаж занимало агентство, а также «троянские предприятия», которые занимались фотографиями Троя, письмами почитателей и тому подобными делами.
Я вывернул с Сансет на Огден Драйв, припарковал свой «кадиллак» и вернулся пешком на бульвар. Справа, через Огден, находился не слишком новый кирпичный дом Себастьяна. Он там начинал, тогда этот дом называли «белым зданием», теперь же он владел им и все еще находился в нем, хотя к этому времени, возможно, приобрел здоровенный ломоть бульвара Сансет.
До недавнего времени здесь же стояло старое десятиэтажное здание Государственного банка, но сейчас его сносили вместе со всем кварталом старых построек. Возле него орудовал подвижной кран. С конца стальной стрелы на толстенном канате свисала огромная чугунная груша, которую в народе называют «болиголовом» или же «череподробилкой». Оператор на кране нажал на какие-то рычаги, груша качнулась назад, затем вперед — и обрушилась на остатки кирпичной стены, после чего их стало заметно меньше. Парень в кабине работал лихо, и, хотя было плохо видно, мне показалось, что я его знаю. Если это действительно Джек Джексон, то сейчас он мой добрый приятель. Правда, так было не всегда. Но часы показывали 13.26, а эти секретари, как правило, такие же холодные, как морозильная камера в мясном магазине. Поэтому я прибавил шагу и прошел по Сансет к зданию Себастьяна. Большая часть первого этажа была занята местным штабом «Хэмбл на пост президента». Я обогнул его, вошел в центральный вход и поднялся на пятый этаж. Выйдя из лифта, я посмотрел вдоль длинного коридора, устланного ковром, окаймленного рядами одинаковых дверей с матовыми стеклами. Двери поминутно открывались и закрывались. Где-то вдали звонили телефоны. Я подавил в себе изумление и шагнул к ближайшей двери с надписью «Агентство Себастьяна», под которой имелась вторая — «Офис Президента». Я даже не стал стучать, легонько подергал ручку и вошел. Это был маленький кабинетик, в котором единолично властвовала потрясающая брюнетка за письменным столом розового дерева. Стол был достаточно низким, чтобы продемонстрировать в полном объеме ее узкую талию, умопомрачительный бюст, красивое высокомерное лицо. Если мужчина вынужден был ждать приема, он не стал бы возражать посидеть в этой маленькой приемной. Но брюнетка сразу же проводила меня в настоящую приемную. Там было двое секретарей и девушка у коммутатора. У одной из секретарш был весьма квалифицированный вид, вторая же была смазливой куколкой. Я шагнул к куколке, первая тут же спросила:
— Мистер Скотт?
— Да.
— Мистер Себастьян вас ожидает.
Она взглянула на свои часы и удовлетворенно кивнула головой:
— Вы можете войти.
Было ровно час тридцать. Я прошел к двери, на которую она указала холодным взглядом, отворил ее и оказался в присутствии великого человека. Комната была просторная. Ковер и стена были красного цвета новеньких денег, потолок более светлой пастельной зелени. На левой стене выделялись яркие цветные пятна — картины и эскизы клиентов Себастьяна плюс огромное количество фотографий клиентов. На правой стене висела огромная цветная фотография Джонни Троя, на которой он выглядел сексуальным, как сатир. Его четырнадцать золотых дисков протянулись в линеечку вправо и влево от портрета. Осталось место еще для шести-семи штук, и я решил, что в скором времени он их получит.
Вдоль стены под портретом протянулся огромный черный кожаный диван, два таких же стула находились у противоположной стены, а третий был придвинут к колоссальному черному письменному столу, за которым восседал Юлисс Себастьян. Я сотни раз видел его по телевидению и на снимках в газетах и журналах, но встретились мы только впервые. Он произвел на меня большое впечатление. В нем чувствовалось тепло, жизнелюбие, внутренняя сила, которую не могла запечатлеть ни фотопленка, ни телекамера. Когда я вошел, он поднялся и вышел навстречу мне из-за стола, говоря с обаятельной улыбкой:
— Мистер Скотт? Я бы вас все равно узнал.
Как это вам нравится? И это говорил человек, челюсть которого была известна повсюду от Аляски до Мексики!
— Хэлло, мистер Себастьян. С вашей стороны было очень любезно согласиться меня принять.
Мы обменялись рукопожатием. Себастьяну было лет пятьдесят, он был приблизительно моего роста, но очень худощавый, на нем был надет великолепно сшитый темно-серый пиджак с искоркой и более светлые брюки, голубая рубашка с аккуратно завязанным галстуком. У него были длинные волосы с проседью на висках, которые он закладывал за уши. Глаза у него были черные, как грех, и он был дьявольски красив. Пожалуй, его портило слегка сардоническое выражение, как будто он смотрел на весь окружающий мир и на меня в том числе пренебрежительно. Однако в его голосе и манерах это не ощущалось.
— Проходите и садитесь, мистер Скотт, — сказал он.
Я заметил, что он слегка шепелявит, с каким-то присвистом произносит звук «с», и получается это у него даже приятно.
Он возвратился на свое место за столом, а я устремился к черному креслу.
— Мой секретарь предупредил, что вы хотите видеть меня по поводу Чарли, — продолжал он. — Вы представляете его наследников?
— Наследников?
Об этом я даже не подумал.
— Он был… он оставил значительное состояние?
— Миллион или два, как мне кажется.
Мне понравилось, как это было сказано. Человек с размахом. «Миллион или два». Господи, разница между двумя миллионами и одним равняется целому миллиону!
Вслух я произнес:
— Вообще-то я не занимаюсь его состоянием, во всяком случае, пока. Меня интересует лишь факт смерти мистера Вайта. Естественно, вы знали его хорошо, и если имелись основания предположить, что он погиб не в результате несчастного случая…
— Не… несчастного случая? Что же это еще могло быть?
Он грациозно махнул узкой рукой с длинными пальцами, как будто отбрасывал прочь такой вопрос.
Я обратил внимание на то, что кожа у него на лице и руках была удивительно гладкой и чистой, ухоженной, без всяких морщин, как будто ее сшил для него какой-то дорогой портной.
— Любая смерть бывает вызвана одной из четырех причин, — ответил я, — естественные причины, несчастный случай, самоубийство и убийство. Я должен рассмотреть три последних возможности.