Архиепископ

— Настало время, — сказал он Жерару, — покончить с привычками, которые ни к чему не могут привести меня, кроме гибели. Лучше претерпеть некоторые неприятности, чем довести себя до настоящей беды.

Фредерик не скрывал своего горя от разлуки с Бернереттой, и Жерару оставалось только пожалеть друга, хотя он и приветствовал принятое им решение.

В середине великого поста Фредерик отправился на бал в Оперу. Публики там оказалось мало. В этом последнем прощании с зимними развлечениями не было даже сладости воспоминаний. Оркестр, более многочисленный, чем посетители, играл в пустом зале кадрили минувшего зимнего сезона. Несколько масок слонялись по фойе; их манера держаться и речь говорили о том, что женщины из общества не посещают более эти забытые праздники. Фредерик уже собирался уходить, когда к нему подсела маска, и он узнал Бернеретту. Она сказала, что пришла только в надежде повстречать его. Он спросил, что она Делала с тех пор, как они не виделись; она ответила, что надеется снова поступить в театр и учит роль для дебюта. Фредерику очень хотелось повести ее ужинать, но он вспомнил, с какой легкостью он при таких же обстоятельствах дал себя увлечь по возвращении из Безаисона. Он пожал Бернеретте руку и вышел из зала один.

Говорят, что лучше горе, чем скука. Это грустное изречение, к несчастью, справедливо. Перед лицом горя, каково бы оно ни было, благородная душа находит в себе силы и мужество для борьбы с ним; большое страдание часто оказывается большим благом. Скука же, напротив, точит и разрушает человека. Ум цепенеет, тело томится в неподвижности, мысль витает без пели. Когда жизнь лишена смысла, подобное состояние хуже смерти. Если страсть находится в противоречии с благоразумием, жизненными интересами и здравым смыслом, то каждый может с легкостью и вполне справедливо порицать человека, отдавшегося такой страсти. Для подобных случаев существует множество готовых доводов, и волей — неволей приходится на них сдаться. Но вот рассудок и благоразумие одержали верх, и страсть принесена в жертву. Какие аргументы остаются тогда у философа и софиста? Что ответят они человеку, который скажет: «Я последовал вашим советам, но я все потерял. Я поступил благоразумно, но я страдаю».

Так было с Фредериком. Бернеретта дважды написала ему. В первом письме она уверяла, что жизнь стала ей невыносима, умоляла хоть изредка навещать ее, не покидать окончательно. Но Фредерик слишком мало доверял самому себе, чтобы уступить этой просьбе. Второе письмо пришло спустя некоторое время. «Я виделась с моими родителями, — писала Бернеретта, — они стали лучше ко мне относиться. Один из моих дядей умер и завещал нам немного денег. Я заказала платья для моего дебюта, они должны вам понравиться. Зайдите ко мне на минутку, когда будете проходить мимо». На этот раз Фредерик дал себя уговорить и навестил свою подругу. Но все, что она написала, оказалось неправдой; просто она хотела увидеть его. Он был тронут ее постоянством, но тем очевиднее стала для него печальная необходимость противиться ее настойчивости. Однако, как только он заговорил об этом, Бернеретта остановила его.

— Я все знаю, — сказала она, — поцелуй меня и уходи.

Жерар уехал в деревню и увез с собой Фредерика. Весенние ясные дни, верховая езда — все это подействовало благотворно на Фредерика, и мало — помалу к нему вернулась его веселость. Отношения Жерара с его возлюбленной тоже разладились. По его собственному выражению, он «отослал» свою любовницу, ему хотелось пожить на свободе. Молодые люди вместе разъезжали по лесам и вместе ухаживали за хорошенькой фермершей из соседнего местечка. Но вскоре из Парижа приехали гости. Прогулки уступили место карточной игре, обеды стали шумными и продолжительными. Эта жизнь, некогда ослеплявшая Фредерика, была ему теперь невыносима, и он вернулся к своему одиночеству.

Фредерик получил письмо из Безансона. Отец извещал его, что мадемуазель Дарси собирается вместе со своими родителями в Париж. Действительно, они прибыли на той же неделе. Фредерик, хотя и неохотно, все же явился к ней. Он нашел ее такой же, какой оставил, — она по — прежнему верна была своей тайной любви и готова использовать эту верность, как одно из ухищрений кокетства. Все же она созналась, что сожалеет о некоторых слишком резких словах, сказанных ею во время их последнего объяснения, и просила Фредерика простить ей, если она усомнилась в его скромности. Тут она добавила, что замуж выходить не хочет, но снова предлагает ему дружбу, теперь уже навеки. Подобные предложения всегда найдут отклик у того, кто несчастлив, у кого невесело на душе. Фредерик поблагодарил мадемуазель Дарси и стал изредка бывать у нее, находя даже некоторую прелесть в вечерах, проведенных в ее обществе.

Потребность острых ощущений заставляет иногда людей пресыщенных стремиться к необычайному. Но чтобы такая молодая особа, как мадемуазель Дарси, могла обладать столь прихотливым и странным нравом, казалось совершенно невероятным. И, тем не менее, это было именно так. Она без особого труда добилась доверия Фредерика и заставила его рассказать о своей любви.

Вероятно, она могла бы его утешить или невинным женским кокетством хотя бы немного рассеять его печаль. Но ей заблагорассудилось поступить иначе. Вместо того чтобы порицать его беспорядочную жизнь, она объявила, что любовь оправдывает все, что его безрассудства делают ему честь; вместо того чтобы поддержать его решение, она твердила, что не постигает, как он мог принять его. «Будь я мужчиной и располагай такой свободой, как вы, ничто в мире не могло бы разлучить меня с любимой женщиной. Я с радостью пошла бы навстречу всем лишениям и даже, если нужно, нищете, но не отказалась бы от возлюбленной».

Подобные речи звучали довольно странно в устах молодой особы, не знавшей в жизни ничего, кроме своего дома и тесного круга родных. Но именно поэтому они производили особенно сильное впечатление. У мадемуазель Дарси были две причины играть эту роль, которая, кстати сказать, ей нравилась. С одной стороны, ей хотелось прослыть романтичной девицей и доказать, что у нее великодушное сердце; с другой — ее поведение служило доказательством, что она отнюдь не винит Фредерика, забывшего ее, но даже одобряет его страсть к Берне- ретте. Бедный юноша вторично попался на эту женскую хитрость и позволил семнадцатилетней девочке убедить себя. «Вы правы, — отвечал он, — в конце концов жизнь так коротка, а счастье так редко на земле, что глупо раздумывать и добровольно создавать себе огорчения, когда столько есть горестен неизбежных». Тогда мадемуазель Дарси меняла тему: «А любит ли вас ваша Бернеретта? — спрашивала она с презрительным видом. — Вы, кажется, говорили, что она гризетка? Можно ли принимать в расчет подобных женщин? Достойна ли она каких бы то ни было жертв? Оценит ли она их?» — «Не знаю, — ответил Фредерик. — Я и сам не питаю к ней особенно глубоких чувств, — прибавлял он беспечным тоном. — Возле нее я всегда думаю лишь, как бы приятно провести время. Сейчас я просто скучаю. В этом все зло». — «Как вам не стыдно! — восклицала мадемуазель Дарси. — Какая же это страсть!»

Заговорив на эту тему, молодая особа так воодушевлялась, точно речь шла о ней самой; тут ее живое воображение находило себе богатую пищу.

— Разве это любовь, — говорила она, — если вы ищете только приятного времяпрепровождения? Если вы не любили эту женщину, зачем вы у нее бывали? А если вы любите ее, зачем же вам расставаться? Она, наверное, страдает, плачет. Могут ли жалкие денежные расчеты найти себе место в благородной душе? Я не думала, что у вас холодное сердце и что вы такой же раб своих личных интересов, как и мои родителй Ведь они из‑за этого разбили мою жизнь. Разве это достойно молодого мужчины, не должны ли вы краснеть за свое поведе- ние? Да нет, вы даже не знаете, страдаете ли вы и о чем сожалеете! Вас может утешить первая встречная. Все это у вас от праздности ума. Ах, разве так любят! Я вам предсказывала в Безансоне, что когда‑нибудь вы узнаете, что такое любовь, но сегодня я говорю вам, что вы никогда этого не узнаете, если будете так малодушны.