Страница 1 из 27
СОВРЕМЕННЫЙ ПИСАТЕЛЬ
Едва ли не каждого выдающегося писателя прошлого склонны мы называть нашим современником. Но очень часто это наименование условно. Другое дело Дефо. Если шекспировская эпоха, например, осталась за гранью английской буржуазной революции XVII столетия, то эпоха Дефо, порожденная этой революцией,— начало современного буржуазного мира. Поэтому в собственном, хотя и расширительном, смысле слова Дефо (1660—1731) — современный писатель.
Дефо сравнивал себя с Шекспиром: та же среда и та же судьба, только «за вычетом дарования» (говорил сам Дефо) и сто лет спустя после шекспировских времен. За целый век многое переменилось, и прежде всего положение этой среды. Шекспир — провинциал, пришедший в столицу,— всю жизнь посматривал на горожан с опаской. Дефо родился и вырос в Лондоне, он чувствовал себя в городской сутолоке своим. Шекспир — певец старой веселой Англии», его мир — «под деревом зеленым», его тянет поохотиться и просто побродить по «зеленым полям». Для Дефо природа — мастерская, он поэтизирует труд, предприимчивость и деловитость. У того и У другого корни уходили в одну и ту же почву — к йоменам (мелкие землевладельцы, торговцы средней руки, зажиточные ремесленники), но — сто лет между ними, и если Шекспир говорил «В бой, стойкие йомены!», то Дефо учит «своих» торговать, путешествовать — короче, вести дела. У него и пираты те же предприниматели; его «джентльмены удачи» занимаются преимущественно подсчетом выручки. Не предвидится поживы — они уходят от схватки. «Романтика моря» интересует их меньше всего. Характерно, что многие персонажи Дефо, выйдя в море, мучатся морской болезнью. Кажется, сам Дефо страдал ею, но под его пером это становится символическим: мутит, не по себе, противно, однако что поделаешь! Персонажи Дефо идут в море не по призванию, а по расчету, идут, чтобы вернуться «другими людьми», то есть с тугим кошельком.
Среда Дефо — в поколении дедов — поставляла главные силы для революционной армии Кромвеля. Сам Дефо появился на свет вскоре после смерти Кромвеля и одновременно с крушением республики. Детство, юность и ранняя молодость Дефо,— все это время его сословию приходилось как бы заново отстаивать позиции, добытые в кровопролитной борьбе. К двадцати годам Дефо сам становится в ряды борцов. Его позиция?
Есть у него одна книга, второстепенная, но, как это бывает с второстепенными книгами, она «выдает» автора, хотя, по обыкновению Дефо, автор скрыт под маской «беспристрастного» рассказчика. Книга так и называется: «Беспристрастная история царя Петра Алексеевича», то есть Петра Первого. Автор горячо сочувствует государственному деятелю, который, как «тяжкий млат, дробя стекло, кует булат». Сочувствие начинается с мотивов личных. Петр отправился изучать ремесла на родину предков Дефо. Это ведь соплеменники Дефо, голландцы, бежавшие в Англию от религиозных преследований, научили англичан обрабатывать шерсть, делать сукно, что и принесло Англии на века мировую силу и славу. Нравится Дефо в Петре и презрение к условностям, так сказать, принцип дела: нужно для дела, и Петр переодевается в костюм плотника. От мелочей до общего пафоса его деятельности Дефо заодно с Петром — во имя прочной государственности и прогресса.
Жизнь Дефо — это длинная цепь подъемов и падений: приближенность к высшим сферам политики и неоднократные тюремные заключения, популярность боевого публициста и гражданская казнь у позорного столба, невероятный литературный успех и полное лишений существование, в подполье, под чужим именем, в страхе за свою судьбу. Ему было под шестьдесят, за плечами осталось по меньшей мере сорок лет литературного труда, фактически жизнь была прожита, когда началась для него совершенно новая жизнь и — бессмертие.
Более трехсот пятидесяти произведений принадлежит Дефо. Из этого списка, который сам по себе представляет целую книгу, все знают одно название, одно имя — Робинзон Крузо. Это даже не книга и не персонаж, а нечто большее: человек-миф, от века к веку он существует, испытывая новые приключения, обрастая легендами.
История книги такова.
В начале XVIII столетия испытанный «морской волк» адмирал Вильям Дампьер отправился в Тихий океан на типичный по тем временам промысел, который был, в сущности, наполовину узаконенным разбоем. Плаванье как-то не задалось, и по возвращении один из участников этого бурного предприятия (иначе говоря, авантюры или «приключения») опубликовал разоблачительный отчет. Там, в частности, говорилось, что на судах начались беспорядки и люди с них просто бежали. По своей воле на острове Мас-а-Тьерра в архипелаге Хуан-Фернандес, у берегов Чили, остался штурман Александр Селькирк. Прошло с лишком четыре года, и в тех же водах оказалась еще одна полупиратская флотилия под командованием капитана Вудза Роджерса. Александра Селькирка обнаружили случайно, зайдя на Мас-а-Тьерра за пресной водой. О том, как все это было, Вудз Роджерс рассказал еще три года спустя в своих путевых записках. Рассказал о том же п капитан Кук, шедший вместе с Роджерсом.
Если первое сообщение о судьбе Александра Селькирка, шотландца из города Ларго в графстве Файф, было просто сообщением, то у Роджерса и Кука это уже целые, пусть и небольшие, повествования. Историки литературы правы, когда говорят, что два капитана взглянули на судьбу Селькирка совершенно по-разному. «Моряк как моряк, прилагал все усилия, чтобы остаться в живых»,— так сказал Кук. Роджерс извлек из той же истории определенный урок. Тем более Селькирк превратился в «героя дня», когда за перо взялся знаменитый публицист Ричард Стиль, и тогда история Селькирка стала уже законченным произведением — очерком. Под пером опытного литератора наметился облик человека, выдержавшего необычное испытание.
Итак, Дефо взялся за хорошо известный факт. Переменил имя героя. «Перенес остров» из Тихого океана в Атлантический. Отодвинул время действия примерно на пятьдесят лет назад. Увеличил срок пребывания героя на острове в семь раз, а само повествование против прежних — на сотни страниц.
Суть, конечно, не в количестве страниц. Дефо, сам, насколько известно, ни разу не ходивший в дальние плаванья, рассказал о том, чего не мог рассказать ни Кук, ни Роджерс, ни Селькирк, со слов которого писал очерк Ричард Стиль. «Приключения Робинзона» поведали о том, как пережил одиночество «моряк из Йорка».
Когда в обиходе упоминают имя Робинзона, то обычно имеют в виду человека на необитаемом острове или, в расширительном значении, одинокого человека, отрезанного от всего мира, то есть указывают ситуацию, а не черту характера. В самой же этой ситуации, определяя ее особенности, можно выделить романтику или поэзию обстоятельств, постоянно осязаемую. Суровую поэзию, которая возбуждает особое чувство сопричастности всему, что делает Робинзон, превращая поначалу в целях самосохранения, а затем и самоутверждения остров Отчаяния в остров Надежды. Эти цели в чрезвычайных и в то же время каждому человеку чем-то, какой-то стороной знакомых, что-то знакомое напоминающих, обстоятельствах требуют от Робинзона совершенной сосредоточенности всех его духовных и физических сил, вдохновенности мысли и деяния, широкого и трезвого взгляда, точного расчета, быстрого соображения и деловитости. Переживаниям Робинзона чужда вялость, аморфность, неопределенность,— напротив, они полны живой силы и остроты, каждое мгновение для него — насыщенная смыслом реальность.
Поставьте в любое из положений, испытанных Робинзоном, шекспировского героя, и получите монолог, раздумье, смятенность. Вот на разбитом корабле Робинзону попадаются деньги. Если бы на его месте был шекспировский Тимон, то он бы сказал:
и т. д.
На целую страницу размышлений. Заканчивается это все, впрочем, практическим соображением: