Страница 24 из 49
Такси медленно миновало сверкающий алюминиевый купол над входом в большое здание розового камня, и шофер открыл мне дверцу. Повсюду росли кокосовые пальмы, их кроны раскачивались на фоне голубого неба. Отель и прилегающий участок были удивительно красивы.
Потрясающе красива была и девушка за стойкой приема гостей: смуглая, черноглазая, черноволосая, как большинство здешних женщин. За ухом у нее красовался красный цветок. Только что закончилась какая-то конференция, многие участники разъехались, и мне не составило труда получить номер. Когда я заполнял регистрационную карточку, в голове у меня забрезжила идея.
Девушка за стойкой была именно та, с которой я говорил по телефону. Я спросил у нее, не могу ли я взглянуть на регистрационную карточку Уэбли Олдена, и через некоторое время она нашла ее и протянула мне. Я достал из бумажника чек, выписанный мне Уэббом, и убрал бумажник в карман пиджака. Это был чек на тысячу долларов, который он мне дал — как давно? Пять суток назад. Я сравнил подписи на чеке и регистрационной карточке. Они были одинаковыми. И идея умерла, не родившись.
Я сунул чек в карман брюк, не понимая, что же случилось. Что-то во всем этом было несуразное. Не сходились концы с концами. Они плавали в воздухе, как тонкая паутина. И в то же время у меня было ощущение, что я знаю уже достаточно. Если бы мне удалось увидеть всю картину под нужным углом зрения, я бы все понял.
Фотографии, в том числе и фото Уэбба, тоже мне не помогли. Я показывал их всем подряд, задавая вопросы, а потом махнул рукой и проследовал за посыльным в свой номер. Там я растянулся на постели, поставил телефон себе на грудь и позвонил в «Пеле». Лоана должна была там выступать сегодня. Это было ее четвертое представление. Пока еще ее не было, но у меня был номер ее домашнего телефона. Я его набрал.
Она была дома, как раз собиралась уходить в клуб. По телефонному разговору я понял только, что голос у нее низкий, мягкий и приятный. Я рассказал, кто я такой, и упомянул Уэбли Олдена. Она поинтересовалась, как он поживает.
— Он мертв, — сказал я, — а вы не знали?
— Мертв? Ох, простите. Я не знала.
Голос ее зазвучал приглушенно, но сильно потрясена она не была, что было естественно: они не были хорошо знакомы. Я начал ей рассказывать было, что он убит, но решил, что эти и все мои остальные вопросы могут подождать, пока мы не увидимся.
— Мне бы очень хотелось поговорить с вами, мисс Калеоха.
Она засмеялась:
— Извините, это я к тому, что все жители материка так не правильно произносят мою фамилию.
Я произнес нечто вроде «Ка-лии-оха». А она произносила скорее «Ка-лэй-ох-ха». Но золотистая мягкость ее артикуляции, переходящей в журчащий шепот, делала так, что все это звучало как на неведомом языке. Да, на совершенно незнакомом языке.
— Пожалуйста, зовите меня Лоана, — прибавила она.
— Лоана. — Я с удовольствием покатал это слово на языке. — Не могли бы мы с вами где-нибудь сегодня встретиться?
— Я... — Она поколебалась. — Сегодня у меня еще много дел. Может быть, вечером? «Пеле» подойдет?
— Прекрасно.
— Если хотите, я позабочусь о том, чтобы вам оставили хороший столик. Мы могли бы поговорить после моего первого выхода. Я выступаю в девять и одиннадцать.
— В девять устроит?
— Разумеется. Вам будет заказан столик. Только скажите швейцару, его зовут Чак, свое имя. Итак, в девять, мистер Скотт?
Я знаю, что владельцем «Пеле» был Эд Грей, и оповещать кого бы то ни было заранее из его персонала о том, что Шелл Скотт намерен к ним заглянуть, мне не хотелось. Может быть, некоторые, все, конечно, работающие в «Пеле», окажутся похожими на тех, с кем мне довелось столкнуться в «Алжире».
Поэтому я сказал:
— Вы не будете возражать против того, чтобы столик был заказан просто для вашего знакомого, без упоминания моего имени?
— Ну... хорошо. Скажете Чаку, что вы тот мужчина, которого я жду.
— Прекрасно. Кстати, зовите меня Шелл.
— Тогда до вечера, Шелл.
Мы положили трубки. Я знаю, что этому не найти объяснения в учебнике физики, но готов поклясться, что каким-то образом излучаемое ею электричество по проводам достигло меня, и мой аккумулятор стал на зарядку. Я воскликнул:
— Ху-у! — и направился в центр Гонолулу. В середине дня я разыскивал, беседовал с теми, кто мог совершить брачную церемонию. Их оказалось не так уж много, и я поговорил со всеми, кроме одного. Я встретился с несколькими окружными судьями. Никто из них не Слыхал об Уэббе Олдене; фотографию его никто не опознал. Я решил нанести еще один визит, а потом заняться своими делами.
Это был визит к окружному судье, которого мне описали как высокого, худощавого брюнета с большим крючковатым носом. Описание походило на того, кто был изображен на пленке Уэбба, и я надеялся. Я не позвонил ему, потому что он жил на порядочном расстоянии от города, в горах, довольно высоко по Тантал-Драйв, в районе, который мне описали как очень красивый. Это было от города в глубь острова — или маука. Водитель такси объяснил мне, что улицы Гонолулу идут с севера на юг или с запада на восток, соответственно направления обозначаются как: маука — в глубь острова; макои — к берегу океана; вайкики — в направлении Алмазного мыса; и ева — в направлении северо-западного района Гонолулу. Ева. Итак, мы ехали в направлении маука. Я заметил, что за нами следует машина. Сначала я не обратил на нее внимания — просто пару раз на глаза мне попался коричневый потрепанный «шевроле». Может быть, потому, что обстановка для меня была совершенно непривычной, вдали от безумных и яростно жестоких улиц Лос-Анджелеса, но мне и в голову не приходило, что за нами может быть «хвост». Здесь это казалось совершенно невероятным.
Дорога была прелестной. Чем выше мы поднимались в горы, тем больше становилось зелени. Деревья смыкали кроны над головой, а солнечные пятна лежали на дороге, как лужицы света. На повороте, где справа от нас простирался зеленый травяной ковер с массой папоротниковых деревьев и ползучих растений, который показался мне очень экзотическим, я попросил шофера остановиться. Черт возьми. Трава для меня — экзотика.
Я вышел из машины, удивляясь, как можно топать по асфальту в окутанном смогом Лос-Анджелесе, когда можно постоянно жить здесь. Я пошел по траве к экзотическим кустам. Мимо стоявшего такси проехал «шеви». Через минуту я услышал скрежет коробки передач, наверное, «шевроле» разворачивался. Я коснулся куста. Маленькие листья были гладкими и мягкими, прямо съесть их хотелось. Да, ребята, я вправду готов был поселиться на Гавайях.
Но тут я выпрямился. Мечты мечтами, а надо работать.
Но работа сама нашла меня.
«Шеви» развернулся и быстро ехал в нашу сторону. Я был на середине поляны, когда он поравнялся со мной. Стекло у заднего сиденья было опущено, и было видно находящегося там человека. Из окна торчала какая-то длинная трубка, похожая на трубку для стрельбы горохом.
Но даже в стране цветочных ароматов запах убийства я непременно учую. Особенно, если намеченная жертва убийства — я. Ощущение опасности хотя и с запозданием, но пришло. Оно не просочилось, а прямо-таки ворвалось в мое сознание. Ударило по нервам. Я сильно оттолкнулся и как бы нырнул на землю. Выстрел раздался, когда я был еще в воздухе, и пуля просвистела у меня над головой. Я еще катился по траве, уже держа свой кольт, когда услышал, как взвыл мотор «шеви». Вторая пуля из винтовки ударила на фут впереди меня.
Я горел холодной яростью, по лицу катился пот, нервы натянулись, как струны. Я сделал паузу, потом прицелился в «шевроле» и плавно спустил курок. Машина была уже далековато, но я отвел курок назад, чтобы прицел был точнее, и снова нажал на спусковой крючок.
Звук моих выстрелов был слабым, возможно, деревья и кусты его глушили. Где-то отдалось эхо. «Шевроле» умчался, вильнув на повороте метрах в ста от нас. Я знал, что я никого в машине не зацепил. Возможно, попал в кузов, но даже и в этом я не был уверен. Стоя на коленях, я смотрел на бурые борозды в траве и качал головой. Да, я был захвачен врасплох, но это больше не повторится. Трубка для стрельбы горохом? Ха, в своем роде. Этот ублюдок плевался в меня свинцовыми горошинами и целил в мою башку.