Рассказы

Когда Тограм проснулся лежа на спине, он понял: что-то не так. Роксоланцы всегда спят ничком. С минуту Тограм пытался вспомнить, как он сюда попал… выпил вчера слишком много живой воды? Судя по отчаянной головной боли, это было похоже на правду.

И тут по крупицам начала возвращаться память. Эти проклятые аборигены с их могучим оружием! Может быть, его люди все же одолели врага? Он поклялся до конца своей жизни возжигать жертвенные лампады Эдиве, покровительнице сражений, если это так.

Тограм осмотрелся. Все было незнакомо ему — от кровати, на которой он лежал, и до источника света на потолке. Источник светил ярко, как солнце, но не коптил и не мигал. Нет, непохоже чтобы роксоланцы победили.

От страха его прошиб холодный пот. Тограм знал, как его соотечественники обращаются с пленными, но ему приходилось слышать и куда более страшные истории. При мысли о том, какие изощренные пытки могут придумать те, чьим пленником он стал, Тограм затрясся.

Он неуверенно поднялся на ноги. На кровати лежала его шляпа, немного копченого мяса, наверняка из запасов «Неукротимого», и прозрачная банка, сделанная не из стекла, не из кожи, не из глины и не из металла. Что бы это ни было, оно казалось слишком мягким, чтобы послужить оружием.

В банке была вода, и вода не из корабельных запасов. Та уже начинала дурно пахнуть. Эта же была холодной, свежей и такой чистой, что у нее вообще не было вкуса. Такую воду Тограму доводилось пить только из горных родников.

Дверь отворилась совершенно бесшумно. В комнату вошли двое аборигенов. Один был пониже ростом и облачен в белое. Судя по выпуклостям спереди, это была женщина. Другой носил такие же одежды, как местные воины, хотя в комнате это и не помогало ему маскироваться. В руках он держал предмет, не оставляющий сомнений в том, что это оружие, и он, да проклянут его боги, этот второй абориген, все время был начеку.

К изумлению Тограма, главной оказалась женщина. Второй абориген был скорее охранником. Какая-нибудь капризная принцесса, интересующаяся пришельцами, подумал капитан. Ну что ж, все лучше чем иметь дело с местным палачом.

Женщина села и жестом предложила сесть ему. Тограм присел на стул, показавшийся ему неудобным — слишком узким для его широкого торса и высоким для его коротких ног. Он предпочел сесть на пол.

Женщина поставила перед собой на стол маленькую коробочку. Тограм показал на нее и спросил:

— Что это?

Он решил, что туземка не поняла вопроса — в самом деле, откуда ей знать его язык? Она как будто поиграла с коробочкой, нажав на одну, потом на другую кнопки. И тут уши Тограма навострились, а шерсть встала дыбом, поскольку коробка произнесла по-роксолански: «Что это?» Тограм сообразил, что коробка говорит его голосом. Он вздрогнул и начертал рукой знак от колдовства.

Женщина что-то произнесла и вновь поколдовала над коробкой. На этот раз коробка заговорила ее голосом.

— Диктофон, — сказала она и выжидающе замолчала. Чего она ждала, роксоланского названия для этой штуковины?

— Я никогда в жизни не видел такой штуковины и надеюсь, что больше не увижу, — сказал он.

Женщина в замешательстве потерла лоб. Когда она заставила свою коробку повторить всю фразу, только присутствие солдата с ружьем удержало Тограма от того, чтобы разбить эту штуку о стену.

Несмотря на это недоразумение, они достигли неплохого прогресса в общении. За свою полную приключений жизнь Тограму приходилось иметь дело с самыми разными языками; возможно, благодаря этому он, несмотря на отсутствие положения и связей, дослужился до капитана. И женщина — Тограм понял, что ее зовут Хильдачеста — тоже имела талант по этой части.

— Почему ваши люди напали на нас? — спросила она как-то утром, когда они уже достаточно продвинулись в роксоланском.

Тограм понимал, что его допрашивают, — каким бы вежливым ни казался их разговор. Он и сам играл с пленными в такие игры. Уши Тограма напряженно дрогнули. Он всегда предпочитал отвечать прямо; возможно поэтому он был лишь капитаном.

— Чтобы забрать ваше добро и использовать его самим. Зачем еще воевать?

— Но почему? — прошептала она и замолчала. Его ответ, казалось, отрезал возможность допроса в этом направлении. Помолчав, она попробовала еще раз:

— Как могут ваши люди ходить — я хотела сказать «путешествовать» — быстрее света, когда ваше умение во всем остальном так ограниченно?

Его шерсть от обиды вздыбилась:

— Как это ограниченно? Мы делаем порох, мы выплавляем сталь, у наших рулевых есть подзорные трубы. Мы не дикари, что живут в пещерах и стреляют из луков!

Разумеется, речь Тограма не была такой примитивной. Ему пришлось подбирать самые простые слова, чтобы Хильдачеста поняла его. Она потерла лоб уже знакомым ему движением, означающим озадаченность, и сказала:

— Мы знаем все те вещи, о которых вы говорите, уже сотни лет, но до сих пор не догадывались, что кто-то способен ходить — черт, путешествовать — быстрее света. Как ваши люди научились этому?

— Мы сами это открыли, — гордо ответил Тограм. — Нам не пришлось учиться у других рас, в отличие от некоторых.

— Но КАК вы это открыли?

— Откуда мне знать? Я солдат, меня это не интересует. Кто знает имена тех, кто изобрел порох или научился выплавлять сталь? Эти вещи изобретены, вот и все.

В этот день допрос закончился рано.

— С ума сойти можно, — сказала Хильда Честер. — Прилети эти тупицы всего несколько лет спустя, мы могли бы взорвать друг друга к чертовой матери, так и не узнав, что нам доступны другие миры. Боже мой, если верить этим роксоланцам, расы, только-только научившиеся выплавлять железо, преспокойно летают от звезды к звезде и не видят в этом ничего удивительного.

— Если не считать случаев, когда звездолеты не возвращаются, — ответил Чарли Эббетс. Его галстук давно уже лежал в кармане, а воротник был расстегнут. Несмотря на то, что актовый зал Калифорнийского технологического был кондиционирован, бешеный жар пасаденского лета проникал и сюда. Как множество других инженеров и ученых, связываться с пришельцами Чарли мог только с помощью лингвистов вроде Хильды Честер.

— Я сама это не очень хорошо понимаю, — сказала она. — Если не считать использования гипердрайва и антигравитации, роксоланцы — отсталые, почти примитивные. И другие расы в космосе должны быть такими же, иначе кто-то давно бы их всех покорил.

— Достаточно один раз понять принцип, и гипердрайв покажется поразительно простым делом, — сказал Эббетс. — Специалисты говорят, что на протяжении нашей истории мы много раз могли натолкнуться на него. Судя по всему, большинство рас открывают гипердрайв, после чего вся их творческая энергия уходит на совершенствование его и только его.

— Но мы прошли мимо, — задумчиво произнесла Хильда, — и наша технология развивалась по-иному.

— Верно. Вот почему роксоланцы ничего не знают об электричестве, не говоря уже об атомной энергии. И насколько можно утверждать, гипердрайв и антигравитация не имеют такого широкого спектра применения, как электромагнитные явления. Все, что они могут, — это перемещать предметы из одного места в другое, только очень быстро.

— На сегодня нам это не помешает, — сказала Хильда. Эббетс кивнул. На Земле теснилось почти девять миллиардов людей, половина из которых голодала. И тут неожиданно выясняется, что им есть куда деться, и есть на чем.

— Мне кажется, — произнес Эббетс, — что мы будем для тех, в космосе, страшным сюрпризом.

Хильде не понадобилось много времени, чтобы понять, к чему он клонит.

— Если это шутка, то не смешная. Со времен последних завоеваний минула сотня лет.

— Конечно, ведь они были слишком дороги и опасны. Но что могут противопоставить нам роксоланцы или им подобные? Ацтеки и инки были отважными воинами. И что, помогло это им устоять против испанцев?

— Надеюсь, за последние пятьсот лет мы поумнели, — сказала Хильда. Она не стала доедать сэндвич. Почему-то пропал аппетит.