Мне жаль тебя, герцог!

— Да! Совершенно верно, — подхватил Василий Гаврилович, — у моего отца был брат Григорий. Отец был Гаврилой Мартыновичем, а его брат, мой дядя, — Григорий Мартынович! Он был старшим и назван так в честь прадеда, потому что деда звали Мартын Григорьевич. В честь прадеда у нас много слуг окрещено Григориями; вот и дворецкий, что сейчас у меня.

— А ведь он должен помнить Григория Мартыновича!

Ими был призван старик-дворецкий Григорий, и он рассказал, что отлично знал и помнил Григория Мартыновича, который вечно ссорился со своим братом Гавриилом именно за то, что тот предавался брюсовым наукам. Григорий Мартынович уверял, что его брат и свои последние деньги, какие у него были, истратил на алхимию и опыты.

Обыкновенно, приезжая в Петербург, которого не любил, Григорий Мартынович останавливался в комнате, теперь занятой Жемчуговым, и венецианское зеркало, висевшее тут в простенке, принадлежало ему. Григорий Мартынович привез с собой и повесил его в простенке в последний свой приезд, когда поссорился с братом и заявил ему, что лишает его наследства. Умер он в неразделенной с братом усадьбе в Москве, его вотчина оказалась проданной, а куда девались деньги, вырученные от этой продажи, никто не смог узнать. Так и не нашли их. Жемчугов очень внимательно выслушал этот рассказ и проговорил:

— Если табакерка принадлежала Григорию Мартыновичу, то, конечно, она не может содержать в себе что-нибудь алхимического, раз он был противником брюсовых наук, как говорит Григорий. Но что может значить в таком случае этот зеленый порошок?

42

ПЕРСИДСКОЕ ПОСОЛЬСТВО

Слоны, прибывшие с посольством персидского шаха, были с торжеством проведены по улицам Петербурга. Их было четырнадцать, и все они следовали один за другим вперемежку с конными всадниками, гарцевавшими на арабских лошадях. По пути следования этой процессии, тем более странной, что слоны, животные чисто южные, шли по снегу, были выставлены войска и, конечно, толпилась масса народу.

Особенно многолюдно было на Дворцовой площади.

Сюда, чтобы поглазеть на слонов, явился и Митька Жемчугов. Он прислушивался к говору в толпе, изредка кидая то или иное слово, и остановился пораженный, увидев неподалеку от себя человека, который был очень похож на Станислава Венюжинского, но был одет в персидский костюм, с мерлушковой плоскодонной шапкой на голове.

«Что за притча? Неужели это — он?» — сказал себе Митька и направился к человеку в персидском костюме.

Пока тот еще не видел Митьки Жемчугова, могло быть сомнение, Венюжинский это или нет, — но когда их взоры встретились, этот человек так заметно перебедовался, такой испуг отразился на его лице, что он этим окончательно выдал себя.

Митька прямо пошел на него и резко проговорил:

— Пан Станислав, ты опять мне попался!

Тот даже не пытался вывертываться.

Он только присел, словно ноги у него подкосились, и застыл, по-видимому испытывая тот ужас, который охватывает перед пастью удава кролика, тут же теряющего способность двигаться.

— Очень рад встретиться, — продолжал Митька, — нам с вами нужно свести счеты.

— Пан Дмитрий, — залепетал Венюжинский, — пощадите! Не дайте погибнуть!

— Что же ты думаешь, что я с тобой сделаю, а?

— Нет, не то, что вы сделаете со мной, а только как я вас встречу в своей жизни, так мне грозит несчастье. Уж это-то верно! О, я снова буду несчастен, если встретил вас!

— Ну брат, больше похоже на то, что встреча с тобою мне грозит какой-нибудь опасностью, так как ты всячески норовишь подвергнуть ей меня. Но на этот раз я буду осторожен. Ну ступай за мной!

Станислав стоял недвижимый.

— Ступай! — повторил Митька.

— Но… куда же мы пойдем?

— Туда, куда я поведу тебя!

— А если я не пойду?

— Тогда я велю взять тебя и отправить в Тайную канцелярию, где разберут, как ты подделал указ Бирона, чтобы арестовать меня.

— Ну тогда я лучше пойду сам за паном, — согласился Венюжинский.

Как ни страшен был ему Жемчугов, но все-таки Тайная канцелярия показалась страшнее.

Жемчугов велел ему идти вперед, а сам пошел сзади, крепко держа его за локоть и направляя его путь. Таким образом он привел его в зеленую комнату кофейни Гидля через задний ход.

— Где мы? — спросил Станислав.

— В кофейне Гидля. Не страшно! — успокоил его Митька и велел слуге подать кофе.

Лакей исполнил приказание и удалился.

— Ну теперь мы с глазу на глаз, — обратился Митька к Венюжинскому.

— Только я пить ничего не буду, — поспешно сказал тот. — Боюсь!

— Позвольте, пан Венюжинский, — возразил Жемчугов, — во-первых, это вы меня спаивали, и даже два раза, сонным зельем, а во-вторых, сейчас мне незачем употреблять с вами хитрости. Если вы сделаете хоть что-нибудь не по-моему, я с удовольствием вызову слугу. Вас свяжут и доставят в Тайную канцелярию. Обвинение, которое я представлю против вас, право, более чем достаточно для вашего ареста.

— Но я же ничего не делаю, я же, наоборот, делаю все, что вы мне приказываете! — съежившись, произнес Станислав.

— Ну тогда рассказывайте, как вы очутились в персидском посольстве и одеянии.

— Я состою при персидском посольстве.

— Пан Станислав, вы — врете!

— Честное слово, не лгу!.. я состою в слугах при переводчике персидского посольства, который — такой же бедный поляк, как и я.

Оказалось, что переводчик при персидском посольстве был поляком, отправившимся в Персию, чтобы научиться там разным чародействам и вернуться на родину и в Европу, загребать деньги наподобие персидских и индийских гадателей и чародеев, бывших тогда в моде повсюду. Но «разным чародействам» он не научился, а персидский язык выучил и в конце концов пристроился к посольству переводчиком.

Станислав, вернувшись тогда из Пскова, долго скитался по России и наконец на юге попал в услужение к своему соотечественнику, поляку-переводчику, направлявшемуся с посольством и слонами в Петербург.

— Ну а теперь-то что ты делал на площади? Отчего не был со слонами? — спросил его Митька.

— Мне там не место, — гордо пояснил Венюжинский, — слоны не принадлежат к посольству, они отдельно, а я принадлежу и потому не должен быть со слонами.

— Ну а что же ты делал на площади? Ведь не смотрел же ты на слонов, которые тебе, вероятно, надоели во время длинного пути?

Станислав замялся.

— Говори правду, а то я зову слуг, чтобы вязать тебя, — пригрозил ему Митька.

— Я шел с поручением от пана переводчика.

— К кому?

— К Андрею Ивановичу Остерману.

— Ого! И что же, у тебя письмо к нему?

— Да, секретное. Пан переводчик велел мне снести письмо именно сегодня, пока персы заняты со слонами и не могут выследить меня… чтобы я не попался им.

— А ты попался мне. Хорошо!

— Я всегда попадаюсь вам в трудные минуты. Вы — злой дух моей жизни. Я с вами сейчас разговариваю и думаю: «А что если вас нет на самом деле, а это — только злое видение?»

— Я-то, брат, не видение, а вот ты, кажется, морочишь меня, и никакого письма у тебя нет.

— Извините, пан Дмитрий! Честный шляхтич Венюжинский не лжет. Вот это письмо. — И Станислав вынул сложенный и тщательно запечатанный лист бумаги, но без всякой на нем надписи.

— Так тут не написано кому, — сказал Митька.

— Если я передаю секрет в руки, — объяснил Венюжинский, — то адреса не нужно.

— Ну-ка, передай мне! — И Митька взял из рук Станислава письмо.

Тот рванулся к нему.

— Одно движение или слово, — строго сказал ему Митька, — и я зову слуг!

Венюжинский съежился и затих.

— Так как это письмо никому не адресовано, — продолжал Митька, — то я считаю себя вправе распечатать его и прочесть. Ни слова, пан Венюжинский!.. Но, видите ли, если я узнаю что-нибудь интересное из этого письма, то даю вам слово, что отпущу вас на все четыре стороны и прощу раз я навсегда, с тем чтобы вы мне больше на глаза не попадались и не делали никакого зла.