Страница 36 из 60
— Да ведь я говорю, — произнес через некоторое время Венюжинский вслух на всю комнату, без обращения к кому бы то ни было в частности, — что у меня неотложное дело.
— А вы не неистовствуйте, а держите себя прилично! — строго заметил ему сидевший неподалеку от него за столом чиновник.
Станислав, держа в кармане подпись самого Бирона, чувствовал себя в силе, и потому обращенное к нему строгое замечание раздражило его.
— Я имею государево «слово и дело», — взвизгнул он наконец.
— Ежели вы имеете государево «слово и дело», — спокойно произнес чиновник, — то вас сейчас отправят в сыскной и там допросят.
— Я имею ордер самого герцога Бирона! — чуть не плача от волнения, заявил Венюжинский и, достав бумагу, вскочил с места и поднес ее почти к самому носу чиновника.
Тот мельком успел разглядеть подпись и, вскочив со стула, испуганно произнес:
— Подпись регента!
Вся контора мгновенно преобразилась. Все повскакивали со своих мест и остановились, разинув рты, глядя на Венюжинского, как будто вместо него пред ними из-под земли выросло какое-нибудь диковинное чудовище.
— Позвольте бумагу сюда! — сказал чиновник, но Станислав отстранился от него, возразив:
— Я требую полицмейстера!
— Сейчас, сейчас! — заторопились кругом, и из соседней комнаты рысцой выскочил полицмейстер, не старый еще человек с военной выправкой, из исполнительных немцев.
— Что такое? Что такое? — повторил он несколько раз, а когда прочел бумагу, немедленно обернулся и закричал: — Дежурный капрал, полицейские, стражники! За мной, живо!
Не расспрашивая Венюжинского, кто он и откуда, вообразив, что он непосредственно из Петербурга, полицмейстер, чтобы выслужиться перед Петербургом, стал показывать свою расторопность.
С необыкновенной стремительностью он в сопровождении полицейских чинов явился вместе со Станиславом на почтовый двор и грозно спросил:
— Где здесь Дмитрий Жемчугов?
Митька спал, разбудить его оказалось невозможным.
Было решено, что он так напился, что не может очнуться, а потому его уложили в приготовленные сани и в этих санях отвезли в острог, запретив под страхом строжайшего наказания кому-нибудь на почтовом дворе рассказывать о том, куда делся арестованный.
В разгар бироновщины можно было быть уверенным, что такая угроза будет действительна, так как с розыскным приказом никто иметь дела не желал, и Митька Жемчугов был погребен заживо.
12
ЖЕНСКИЕ КРУЖЕВА
Грунька при отъезде обещала Жемчугову действовать без него и даже с хвастливой уверенностью заявила, что к возвращению Митьки Бирон будет уже свергнут.
Но легко было обещать, а трудно выполнить; это отлично сознавала Селина де Пюжи, когда Грунька стала обсуждать с ней, что, собственно, надлежит ей выполнять.
Общий ход дела был намечен уже сам собой, и начало было положено, причем не без успеха. Старик Миних не только оказался податлив ко внушениям, но и сам искал новой встречи с Грунькой. Таким образом, оставалось только устроить эту встречу, а остальное должно было пойти как по маслу, потому что Груньке нужно было только свидеться с Минихом и иметь возможность поговорить с ним, а уж что и как говорить — это она знала отлично.
Но весь вопрос был в том, как устроить это свидание. Беда заключалась в том, что по случаю смерти императрицы, тело которой все еще не было похоронено и все еще стояло в пышном зале среди траурного убранства всяких эмблем и аллегорий, в столице были запрещены всякие увеселения и общественные сборища. Ни маскарадов, ни театров, ни даже более или менее людных гуляний не допускалось, так что повидаться с Минихом в толпе, что является удобным, в настоящее время было невозможно.
Пуститься на шутку с каретой или что-нибудь вроде этого Грунька без Митьки не могла решиться, да и не знала без него, как взяться за такое дело. В кофейне Гидля тоже было неудобно видеться с Минихом, так как это свидание неизбежно должно было стать известным прислуге кофейни.
— Я просто ломаю себе голову и ничего не могу придумать! — говорила Селина, расхаживая из угла в угол по комнате. — Но я всеми силами желаю изобрести что-нибудь! Знаешь что? Я опять оденусь гадалкой, — внезапно решительно сказала она, но тут же остановила самое себя: — Нет, переодеваться гадалкой теперь нельзя, если за нами следят и если нет возле нас твоего красавца-сержанта, чтобы защитить нас!
— Да и незачем вам переодеваться! Дело-то не в вас, а во мне, — махнула рукой Грунька. — Ведь суть в том, чтобы мне удалось не показать свое лицо старику Миниху! А где и как я смогу разговаривать с ним под маской?
— Да зачем тебе скрывать лицо? Ведь у тебя оно такое, что ты смело можешь показать его Миниху!
— Ну пусть я с ним буду разговаривать без маски, — согласилась Грунька, — но все-таки где и как?
— Что это «где и как»? — спросил Гремин, вошедший в это время в комнату (теперь он каждый день бывал у Селины де Пюжи).
Грунька в первую минуту очень обрадовалась приходу Гремина, словно он сейчас же мог найти решение стоявшей перед ней задачи.
Но когда ему объяснили, в чем заключалась эта задача, он покачал головой и, усевшись в кресло, не торопясь протянул:
— Н-н-да! Очень хорошо было бы вам повидаться с Минихом, но как это сделать?
— «Как, как»! — рассердилась Грунька. — Вот и мы тоже думаем — как, да ничего не выходит!
Гремин крайне не любил, когда беспокоились и сердились. Он готов был сделать все возможное и невозможное, чтобы все были довольны и веселы. Он терялся в таких случаях и сам не знал, что ему делать.
— Может быть, — проговорил он наугад, главным образом чтобы выказать свое участие, — пригодится к чему-нибудь тот обрезок бумаги бироновского служителя, который был у поляка, и его письмо?
Проговорив это, Гремин неловко улыбнулся, почувствовав сам, что сказал пустяки и что обрезок бумаги бироновского служителя ничем ему помочь не может.
— Вы разве этого письма не отправили по адресу? — спросила Грунька.
— Это к бироновскому-то Иоганну? Ну зачем же было отправлять его, если поляк и без того испугался одного только рассказа о том, что письмо было отправлено? Ведь на самом деле нести во дворец такое письмо было бы очень опасно: могли бы схватить посланного, и тогда вышла бы пренеприятнейшая история!
— Так что пан Станислав напрасно пропал без вести! — рассмеялась Грунька. — Его отношения к господину Иоганну на самом деле не испорчены! Но, знаете, вы мне дайте эти обрезки бумаги, они мне, пожалуй, пригодятся! А с Минихом я поступлю очень просто!
— Что значит «просто»? — в один голос спросили Гремин и Селина.
— Да пойду к нему прямо… как к фельдмаршалу, попросить защиты и покровительства под предлогом, что мой отец служил у него в войсках! Скажу, что семейное дело требует разговора наедине, и у него в кабинете переговорю с ним!
— Нет, она гениальна! — воскликнула Селина. — Нет, она положительно гениальна! — повторила она, воодушевляясь своей чисто французской особенностью приходить в восторг, всегда несколько преувеличенный по сравнению с причиной, вызвавшей его. — И я удивляюсь, — снова заговорила она, — как это русские женщины способны быть столь тонкими!
— Ну полноте, — остановила ее Грунька, — тут еще особой тонкости нет! А что русские умеют кружева плести, так это правда! Говорят, наши кружева первым сортом считаются. Вот и попробуем в жизни сделать плетение тоже первого сорта!
13
ВТОРОЙ БИРОН
Грунька исполнила задуманное на следующий же день.
Гремин узнал для нее часы приема у фельдмаршала Миниха, и она, блестяще разодетая в серую шелковую робу Селины, в ее карете отправилась к фельдмаршалу, имея столь великолепный вид, что никому не стыдно было бы принять такую гостью.
В приемной у Миниха было много народа, но, когда вошла Грунька, дежурный адъютант, расшаркиваясь, подлетел к ней и спросил, как о ней доложить и по какому она делу.