Страница 36 из 44
Я рассказал Лине расположение комнат и продолжил инструктаж:
— Постучишься в дверь комнаты, где мы сидим, сразу войдешь и начнешь над Нардой смеяться. Поняла? Хохотать надо так, словно ничего смешнее ты в жизни не видела. Дверь с улицы здесь открыта. Когда придешь, хлопни ею посильнее, чтобы я знал. Пока все. Поняла, спрашиваю?
— Querido, сделаю так, как ты приказываешь. Но, по-моему, у тебя крыша поехала.
— Возможно, милая. Действуй.
Я положил трубку и прошел в комнату Нарды. Сэмсон сидел на деревянном стуле у входа, а хозяин дома, нервно сжимая и разжимая пальцы, стоял напротив. Он посмотрел на меня весьма недружелюбно.
Я молча приблизился к Нарде, ухватился одной рукой за свободный ворот черного балахона, другой за белый тюрбан, дернул, и нашему взору предстала блестящая лысая голова активно здравствующего покойника Уолтера Пресса.
Глава 18
Пресс инстинктивно прикрыл лысую голову ладонями и попытался оказать сопротивление, но я, заломив ему за спину руки, продолжал срывать стеганый черный балахон.
Он вырывался, норовил ударить меня и истошно вопил:
— Стоп! Прекратите немедленно! Не позволю! Вы не имеете права!
Я прижал его к стене. Забинтованная правая кисть сильно ныла. Последнее усилие, треск лопнувшей подкладки — и платье главного ревнителя лежало на полу.
Пресс стоял теперь, прижавшись спиной к стене и широко раскинув в стороны руки, которыми, казалось, хотел продавить себе путь наружу, подальше от посторонних глаз.
Очень печальная картина — созерцать человека, только что лишенного ореола величия и оказавшегося вдруг в одних белых длинных трусах. Сразу сморщившийся и усохший, с впалой грудью, лишенной какой-либо растительности, и выступающим животиком. Пресс был бледен как полотно.
Лицо у него исказилось, нижняя губа отвисла, а глаза не могли оторваться от лежащего на полу смятого платья. Сдернутая плотная материя обнажила тонкие плечи, выступающие ключицы и мосластые тощие ноги. В черном одеянии он выглядел важной птицей, а без него стал ничем. Вернее, превратился из Нарды в Уолтера Пресса, и дешевый трюк с высокими деревянными каблуками раскрылся. Именно благодаря им пять футов и семь дюймов Пресса выросли до более-менее приличного роста Нарды. К тому же сейчас не оставалось никаких сомнений относительно его неуклюжей походки во время нашего первого свидания, когда он ступал, словно по разбитому стеклу.
— Мы пришли, Пресс, чтобы арестовать тебя за убийство.
— Пресс? Пресс?! Но я не Пресс! Он мертв! Мертв! Я — Нарда! Нарда! Слышите меня?
Уж что-что, но громкий грозный голос никак не соответствовал наблюдаемой нами сцене. Полуголый ублюдок больше ни на кого не способен был произвести никакого впечатления, не говоря уже о том, чтобы вызвать священный благоговейный трепет дешевками типа: «Ученики мои! Последователи! Внимайте же мне…» — и так далее.
— Заткнись, кровожадная скотина! — заорал я. — Ты подохнешь в газовой камере. Но сначала, Пресс, ты нам все расскажешь, не так ли?
Он дрогнул, я заметил. И хотя это по-прежнему был Нарда — сильный и повелевающий массой Учитель, почти святой для своих последователей, — он дрогнул. Мы возникли в его жизни в тот момент, когда он уже и сам начал верить в образ Мастера, но сейчас эта вера ему бы все равно не помогла.
— Я никого не убивал. Никого. Клянусь. Я не убийца.
— Прикуси свой поганый язык, Пресс. Я вовсе не имел в виду последние дни и месяцы, когда сказал про убийство. Я имел в виду год назад. Двенадцатого сентября, где-то так. Как насчет этого?
Он крепко сжал губы и еще глубже вжался в стену. Глазки его бегали. Я повторил вопрос:
— Как насчет двенадцатого сентября? Будешь рассказывать?
Глазки перестали бегать и смотрели теперь на нас с ужасом, подбородок дрожал. Пресс не издал в ответ ни звука.
Сэмсон не выдержал, скомкал сигару и встал:
— Проклятие!
— Сэм, — сказал я, — сядь и успокойся. И следи за ним.
Я вышел и снова поднялся наверх. Меня интересовала вторая прислужница. Она сразу открыла, как только я постучался, и я с ходу засыпал ее вопросами:
— Кто такая? Как зовут? Какая роль в бизнесе Нарды?
— Филлис. Меня зовут Филлис. Филлис Стронг. И я не понимаю, о чем вы говорите.
Подумать только, она не понимала! Я зарычал на нее злобным псом:
— Послушайте, Филлис, ваше вранье мне или полицейскому внизу может вам дорого обойтись. Хватит выгораживать друг друга. Отвечай, что знаешь об организации?
— Ничего. Работаю на него, и все, — выпалила она скороговоркой.
— А без балахона и без тюрбана ты его когда-нибудь видела? Только честно — да или нет?
— Нет-нет, никогда, поверьте. — Женщина отчаянно затрясла головой. — У меня даже мысли появились: странно как-то, необычно.
— Точно не видела?
— Точно, точно, ни единого разика. Я даже удивляться начала…
— О'кей, красотка, сейчас я тебе его покажу.
Я повторил Филлис почти те же слова, какими инструктировал по телефону Лину. Постучаться, сразу войти и залиться смехом. Филлис безропотно согласилась.
— И смотри у меня, крошка, чтоб без фокусов. Там, в комнате, с ним только капитан из отдела убийств, и я встану рядом с тобой. Смейся, как будто тебя режут. Иначе обещаю неприятности, много неприятностей. Но если ты и впрямь его раньше без ничего не видела, то это будет легко.
Закончив инструктаж, я велел ей минуту подождать, а сам бегом спустился вниз.
Сэмсон в мое отсутствие заставил Нарду снять башмаки и, щелкая языком, дивился на подклеенные подошвы и наставленные каблуки. Нарда, он же Пресс, прикрывшись покрывалом, сидел на краешке кровати и напоминал стыдливую девственницу. Я от двери направился прямо к нему. Сдернув покрывало, я расстелил его посередине и приказал Нарде встать туда.
— Я тебе язык развяжу. И не вздумай молиться. Бесполезно, да и поздно уже.
Он огрызнулся, упомянув про интимные отношения с моей матерью, но я простил ему эту грубость, ибо других каких-либо интимных связей он, наверное, уже год не имел. Нарда настроился защищаться, в поведении его нельзя было не видеть вызова.
— О'кей, Пресс. Но если ты… — продолжить я не успел. В комнату вошла Филлис. И, следует отдать должное, сыграла превосходно. Крутись я в Голливуде, обязательно выдвинул бы ее на лучшую женскую роль года. Со стороны вообще не скажешь, что она притворялась. Хотя, может, это и не игра была.
Взглянув на Сэмсона, потом на меня, Филлис, окаменев, остановилась в трех шагах от Нарды.
— Поздоровайся с Нардой, красотка.
Маленькие кулаки Пресса то сжимались, то разжимались.
Брови у Филлис высоко поднялись, глаза и рот широко открылись.
— Это — Нарда? — У нее перехватило дыхание.
Про последовавший затем хохот говорят: «Умирала со смеху». Филлис согнулась буквально пополам, она держалась то за бока, то за живот, взвизгивала, стонала и пищала до изнеможения. Она зажимала руками горло, но смех душил ее и, вырвавшись, со звоном разносился по комнате.
Было больно и противно смотреть, как, инстинктивно пытаясь скрыть от женщины свою мужскую слабость, Пресс корчился и прикрывал костлявыми руками тощую наготу собственного тела. Вызывающее безразличие на его лице сменилось отчаяньем и испугом.
Для мужчины иногда можно придумать гораздо более жестокое наказание, чем бить палками или пороть плетьми. Для Пресса это было почище всякой порки. Каждый новый взрыв хохота оставлял на его самолюбии глубочайший, незаживающий рубец. В сознании его что-то обрывалось и било по самым чувствительным глубинам мозга. Это был кошмар из кошмаров. Словно тебя голого выволокли на палящее солнце и весь мир тычет в тебя пальцами, осыпая насмешками. Колосс на глиняных ногах осел, повалился и под улюлюканье толпы рухнул. Кто стоял перед нами, в тот момент было трудно сказать. Наполовину Нарда, наполовину Пресс, наполовину великомученик, наполовину дьявол. И голова его, похоже, соображала тоже только наполовину.