Страница 1 из 141
УТОПИИ И ДЕЙСТВИТЕЛЬНОСТЬ
Бывают литературные явления, значение которых исчерпывается идейно-художественными потребностями времен п стран, в исторической и национальной стихни которых они возникли. Художественный процесс без них невозможен так же, как невозможно мгновенное превращение желудя в вековой дуб. Сыграв свою роль, они навсегда переходят в ведомство истории литературы. Иной была судьба утопий Томаса Мора, Томазо Кампанеллы, Фрэнсиса Бэкона, Сирано де Бержерака. Дени Веpaca.Первые европейские утопии XVI—XVII веков, безусловно, произвели мощное воздействие на ум и воображение передовых современников. Но прошло время, и отдаленные связи оказались более органичными и глубокими, чем можно было предположить, влияния внутринациональные уступили место международным. Поэтому оценка ранних утопий XVI—XVII веков невозможна не только вне исторического и национального окружения, но и вне мирового процесса становления общественно-политической, философской и художественной мысли.
Что такое утопия? Обратимся к классической формулировке В. И. Ленина.
«Утопия есть слово греческое: «у» по-гречески значит «не», «то-пос» — место. Утопия — место, которого нет, фантазия, вымысел, сказка.
Утопия в политике есть такого рода пожелание, которое осуществить никак нельзя, ни теперь, ни впоследствии,— пожелание, которое не опирается на общественные силы и которое не подкрепляется ростом, развитием политических, классовых сил»[1].
Утопия понятие емкое; в утопиях выражаются различные и даже противоположные общественные идеалы и устремления: либеральные и революционные, реакционные и прогрессивные, уводящие от действительности и связанные с решением ее «проклятых вопросов». Фантастичность предполагает колоссальный спектр возможностей. Если Мор и Кампапелла, а вслед за ними и Верас были зачинателями утопического социализма и коммунизма, то Бэкон является убежденным противником народовластия и идеализирует безграничную мощь науки, творимой аристократией духа. Если в соответствии со своими социальными симпатиями эти мыслители заняты умозрительным построением идеальных общественных систем, то сатирический гротеск Сирано развенчивает и действительность, и воображаемый идеал: за всеразрушающим скепсисом едва-едва просвечивает робкая мечта о будущей человечности. Но различие политических идеалов ранних утопистов предполагало и определенное единство. Все они были прогрессивными мыслителями и писателями, детьми эпохи Возрождения, XVI и XVII столетий, когда Западная Европа, потрясаемая антифеодальными движениями, вошла в стадию первоначального развития капитализма, когда техника и наука энергично пошли вперед по своему нескончаемому пути, когда мысль упрямо обгоняла действительность в поисках новых горизонтов.
Утопия есть неосуществимое мечтание. Но порожденные историческими обстоятельствами утопии побуждали к деятельности и, значит, приводили к определенным результатам. В данном случае особенно интересен вопрос: в чем суть эстетического и художественного воздействия утопических фантазий?
Синкретичность, слияние философского и эстетического подхода были общей характерной особенностью западноевропейской литературы эпохи Возрождения. Однако принадлежность «Гаргантюа и Пантагрюэля» или «Дон-Кихота», произведений той же эпохи и столь же насыщенных глубокой социальной и философской проблематикой, к рангу художественной литературы не может вызвать сомнений. Иное дело «Утопия» Мора, «Город Солнца» Кампанеллы, «Новая Атлантида» Бэкона — произведения (по крайней мере, с точки зрения современного читателя) скорее политические и научные, нежели художественные. Их авторы известны как великие философы, социологи и политические деятели. Но можно ли говорить о них как о художниках?
Ответ невозможен вне рассмотрения места ранних европейских утопий в литературно-художественном процессе, взятом в широком историческом плане.
Европейские утопии XVI—XVII веков не были самыми ранними. Мечты о счастье, об идеальном устройстве общества издавна волновали умы известных и безымянных апостолов народных низов и интеллектуальной элиты. Без осмысления, хотя бы вкратце, существа этих действительно первоначальных фантазий нельзя понять утопий нового времени.
Подневольный труд стал проклятием всех народов, вышедших из первобытно-общинного строя. Вспыхивает мечта об утраченном золотом веке, когда не было ни богатых, ни бедных, царило всеобщее равенство и братство. Поэтизацию «времени Кроноса» мы находим и у Гесиода (VIII—VII вв. до н. э.), и у других древнегреческих поэтов более позднего периода. В период эллинизма появляется первый фантастический роман путешествий Ямбула (II в. до и. э.).—Далеко, за Африкой, за Мадагаскаром, есть Остров Совершенства; он круглый, совершенной — в пифагорейском смысле — формы. Дары природы там изобильны, жители сильны и выносливы, не подвержены болезням, центральной власти нет, и люди, соединившись в родовые общины, поочередно исполняют несложные обязанности. Все общее: земля и угодья, жилье и орудия, даже жены и дети. Царит вечный мир, и нет недовольных идеальными порядками.
Эти поэтические мечтания явились реакцией на бесчеловечное угнетение, характерное для рабовладельческого строя. Но они тянули назад, к низшему уровню общественного развития. Частная собственность отрицалась как главный источник общественных зол только в сфере потребления, а не производства. Это был поистине рабский идеал, удел слабых — свобода от труда и чудотворное изобилие.
В кругу подобных утопических мечтаний оказался и древнегреческий философ-идеалист Платон (427—347 гг. до н. э.). Платон тоже понимает первобытное состояние как царство равенства. Однако его утопия, разработанная в диалогах «Государство», «Политик», «Тимей», «Критий», основана на идее государственности, которая перечеркивает возможность возврата к раннему детству человечества.
Аристократ по происхождению и по всем симпатиям, Платон презирает материальный интерес, торговлю, барыш. Чрезмерное богатство, имущественное расслоение — вот что губит и богатых и бедных, обрекая одних на пресыщение и изнеженность, а других — на злобу и зависть. Введение общественных столовых способно, по мнению Платона, уменьшить злоупотребления собственностью. Но поравнение членов общества, исключая, конечно, рабов, на этом пороге и останавливается.
В диалоге «Государство» Платой выступает убежденным противником тирании и олигархии, смертной казни и произвола власти. Но гуманизм его антидемократичен, ибо, как он считает, демократия недальновидна. Полного равенства но может быть, люди неравны от природы. Государство должны возглавить разумнейшие — ученые-философы, создающие законы. Их охраняют воины. В самом низу — торговцы, ремесленники, земледельцы, которые и распоряжаются материальной собственностью. Но главная их обязанность — снабжать высшие группы всем требуемым. Таким образом, экономическая свобода производителей фиктивна, она подавлена их политическим бесправием, над ними властвует внеэкономическое принуждение. Выступая на словах против частной собственности, Платон фактически сохраняет ее в своем государстве в виде кастовой частной собственности, потребительской монополии господствующей аристократии.
Суп» утопической мечты Платона — в ликвидации раздоров и борьбы внутри господствующего класса рабовладельцев. Он хочет вернуться отнюдь по к первобытной общине, а к более близкому прошлому, реставрировать обветшавшие государственные формы, наподобие египетского кастового строя или рабовладельческой Спарты. А затем — никаких сдвигов, никакого развития, все установлено навеки при абсолютном разделении умственного н физического труда.
Аристократическая утопия Платона антиисторична и уже поэтому реакционна. Средства социальных преобразований для Платона — только слово, только философские размышления, только убеждение. Развитие эллинистического государства делает очевидной иллюзорность подобных мечтаний, п Платон переходит к более реальным планам. В «Законах», написанных на склоне лет, управителям-политикам придана бесконтрольна» законодательная и исполнительная власть. Они казнят и милуют, вводят всеобщий шпионаж, мелочно регулируют все стороны индивидуальной жизни. Если в «Государстве» постоянная семья запрещена как источник эгоистических интересов, то в «Законах» скрупулезно регламентируется любовь н половые отношения — ради «блага» общества, ради улучшении человеческой природы. Перед нами мрачная казарменная утопия, идеал полицейского правления. Государство Платона превращается, но словам советского исследователя А. Ф. Лосева, во всеобщую тюрьму и организованный конный завод. Недаром «Законы» были подняты на щит идеологами фашизма. И все же в самой постановке проблемы создания идеального человеческого общества у Платона содержалось немало положительного, и поэтому влияние Платона на утопистов XVI—XVII веков вовсе не было парадоксальным. Ссылки на мнения древнегреческого философа мы находим даже у крестьянского революционера Томаса Мюнцера. Популярности идей Платона способствовала и схоластическая традиция, и канонизация его произведений, проштудировать которые считал своим долгом каждый ученый — и богослов, и светский человек. Избранная Платоном живая и остроумная диалого-драматическая форма, «тонко разработанная поэтика речи» (А. Ф. Лосев), а главное, органическое воплощение социально-философской мысли в художественно-образной форме также оказали воздействие на последующее развитие утопического жанра в европейской литературе. Конечно, в условиях эпохи Возрождения и особенно у социалистов-утопистов Мора и Кампанеллы основные идеи Платона преобразованы до неузнаваемости, но вместе с тем сохранились и родимые пятна многих реакционных измышлений античного философа.
1
В. И. Ленин, Полное собрание сочинений, т. 22, стр. 117.