Страница 60 из 147
РАССКАЗ В тот год, когда Мамун халифом стал, Невольницу одну себе оп взял. Сиял, как солнце, лик ее красивый; Нрав был у ней веселый, не сварливый. И были ногти у нее от хны, Как кровью обагренные, красны. На белоснежном лбу, сурьмой блистая, Чернели брови, сердце похищая. Вот ночь настала, звездами горя… Но гурия отвергла страсть царя. И в гневе он хотел мечом возмездья Рассечь ее, как Близнецов созвездье. Воскликнула она: «Руби скорей, Но близко подходить ко мне не смей!» «Скажи на милость,- ал-Мамун смягчился, Чем я перед тобою провинился?» «Да лучше смерть! – рабыня говорит.- Так мне зловонье уст твоих мерзит! Мгновенно насмерть меч разящий рубит, А уст зловонье ежечасно губит». Разгневан страшно и обижен был Халиф, владыка необъятных сил. Всю ночь продумав, вежды не смыкал он, Врачей ученых поутру собрал он. Чтоб мудрецы, что знают суть всего, От бедствия избавили его. И вот его дыханье чистым стало, Нет, больше – розой заблагоухало. И сделал эту пери царь царей Ближайшею подругою своей. Ведь молвил мудрый, разумом высокий: «Тот друг, кто мне открыл мои пороки!» Благожелатель, искренне любя, Не скроет горькой правды от тебя. «Идете правильно!» – тем, кто блуждает Сказавший грех великий совершает. Когда порок твой скроют лесть и ложь, Ты сам порок свой доблестью сочтешь. «Мне нужен мед!» -не говори упрямо. Нет! Горечь – свойство чистого бальзама! Присловье вспомни мудрых лекарей: «Ты исцелиться хочешь? Горечь пей!» О друг, чтобы избегнуть заблуждений. Пей в этих бейтах горечь наставлений. Сквозь сито притчей процедил я их И сдобрил медом шуток золотых. РАССКАЗ Разгневался какой-то царь надменный На то, что молвил муж благословенный. Был мудрый муж дервиш правдоречив, А падишах заносчив и гневлив. И мудреца в темницу заточили,- Творить насилье любо злобной силе. Друг, к заточенному придя, сказал: «Ты прав, отец… Но лучше б ты молчал…» А тот: «Всегда кричать я правду буду! Что мне тюрьма? Я здесь лишь час пробуду!» И вот, подслушан кем-то, в тот же миг Их разговор ушей царя достиг. Царь засмеялся: «Час лишь проведет он В моей тюрьме? Глупец! В тюрьме умрет он!» Весть эту мудрецу слуга принес, Ответил тот: «Иди, презренный пес! Скажи тирану: «Не в твоей я воле! Весь этот мир нам дан на час – не боле. Освободишь – не буду ликовать, Казнить велишь – не буду горевать. Сейчас ты властвуешь, твой трон – высоко, А нищий – в бедствии, в нужде жестокой. Но скоро – там, за аркой смертных врат, Тебя от нищего не отличат. Не лги себе, что жить ты будешь вечно, Живых людей пе угнетай беспечно! Немало было до тебя царей, Сильней тебя, богаче и славней. Где все они?… Как дым, как сон пропали… Ты так живи, чтоб люди не сказали: «Вот изверг был! Да будет проклят он, Что беззаконие возвел в закон!» Какой бы славы ни достиг властитель, Возьмет его могильная обитель!» Низкосердечный царь рассвирепел И вырвать мудрецу язык велел. И молвил осененный божьей славой: «Я не боюсь тебя, тиран кровавый! Пусть безъязыким буду! И без слов Читает помыслы творец миров! Страшись! Труба суда для грешных грянет, А правый перед господом предстанет!» О мудрый! Праздником и смерть почти, Коль не свернул ты с правого пути! РАССКАЗ Жил некогда один боец кулачный, Он угнетаем был судьбиной мрачной. Устал он кулаками добывать Свой хлеб. И начал глину он таскать. Изнемогал он. Тело изнывало. На пропитанье денег не хватало. Трудом измучен, полон горьких дум, Он стал лицом печален и угрюм. Смотря, как сладко жизнь других слагалась, Гортань бедняги желчью наполнялась. Он втихомолку плакал: «Бедный я!… Чья жизнь на свете горше, чем моя? Одним – барашек, сласти, дичь степная, А мне – лепешка черствая, сухая. И кошка носит шубку в холода… Я – гол. Зима настанет – мне беда. О смилостивься, боже, надо мною, Пошли мне клад, когда я глину рою! Я смыл бы с тела эту пыль и грязь I И зажил бы, в блаженство погрузясь!» Вот так, ропща, трудом томил он тело И вырыл древний черен почернелый. Как перлы ожерелья, ряд зубов Рассыпался давно – во мгле веков. Но речью череп тот гласил немою: «О друг, поладь покамест с нищетою! Мой рот забит землей… И кто поймет, Что пил, что ел я – слезы или мед? Не огорчайся же из-за мгновенья Своих скорбей в превратном мире тленья!» Борец немому гласу тайны внял, Он бремя горя с плеч широких снял. И вольно к небу голову подъял он. «О плоть безумная! – себе сказал он.- Хоть будь ты раб с согбенною спиной, Хоть будь ты самовластный царь земной, Но ведь исчезнет в некое мгновенье Все -и величие и униженье. Растает радость; скорбь – как не была… Останутся лишь добрые дела!» Все тленно. Все могил поглотят недра, Богат ты, счастлив? Раздавай же щедро. He верь величью блеска своего,- Все будет вновь, как было до него. Богатства, блага мира – все минует, Лишь правда чистая восторжествует. Ты хочешь царство укрепить? Трудись. В благодеяньях сердцем не скупись. Благотвори, яви свои щедроты, Отринь о бренном мелкие заботы! Нет золота, мой друг, у Саади, Тебе он перлы высыпал – гляди!