Страница 7 из 9
Осень. Чуть длиннее ночи – возвращайтесь…
Соленые, пыльные, коричневые, с белыми ресницами и горячей кожей – возвращайтесь. Вас ждут чудесные дни, когда за окнами с утра дождь, в гардеробе истекают зонты, а в комнате тепло и сухо, и от шороха капель приходят самые главные мысли.
В аэропортах запахло жареным – люди располагаются надолго. Пора. С проезжих частей исчезают мотоциклы. А мотоциклисты, оказывается, обычные ребята, и, если отобрать у них это оружие, они совсем не шумят.
Последние месяцы разъезжают автолюбители, непонятно, почему их так назвали. Они не так любят ездить, как им просто надо куда-то.
Эти люди еще некоторое время ездят, а потом не выдерживают, потому что холодно, автомобиль весь в снегу или мокрый, и завывает, и весь какой-то неприятный.
А тот, что у мотоциклиста, просто падает набок, и лежит, и не желает – бери его на руки, и все.
Вот кто всегда движется – так это лошадь. Она, во-первых, самая умная из них всех, а главное, самая добрая и никогда не наедет на своего старшего брата, человека, мотающего через дорогу по своим спешным и, как ему кажется, важным делам. Она просто переступит ногами – вот так, – взглянет на эту мокрую компанию в шелестящих плащах и опустит глаза, явно пытаясь понять, что происходит, почему все выражают такое нетерпение: трамваи сердито звонят на «Жигули», те тоже квакают, и все срываются, и бегут, прибегают, и включают, и сидят слабо освещенные голубоватым светом.
Лошадки в городах не имеют вида, не поспевают. Все теперь бегают быстрее, чем они, это и породило у лошадей цинизм и мудрость, что как ни торопись, а свободных дней не будет в самом конце, и смешно бежать к открытию и закрытию, и придумывать себе конец месяца, конец квартала. Это все смешно, думает лошадь, пропустив вперед всех и везя бочку с известью для того забора, что должен быть немедленно, к двадцатому, сейчас же. Срочно. Ах! Смешно. Когда вокруг осень и облака бегут, как когда-то, и пейзаж – желтизна с сединой, и натуральные меха снова лучше синтетических, и парное молочко, и месяц в деревне, и Болдинская осень, и Псковская область, и вся страна, где Родина и осень, – это то, что вызывает сладкое чувство тепла и покоя, что бы там ни было за окном.
Броня моя
Я хочу купить, как во время войны, танк на средства артиста, но пользоваться самому какое-то время.
Приятно, наверное, внезапно появиться в ЖЭКе и попросить заменить пол на кухне, не выходя из машины. Хорошо въехать на базар и через щель спросить: «Скоко, скоко? Одно кило или весь мешок?»
Хорошо еще иметь приятеля на вертолете, чтоб летел чуть впереди, и пару друзей с автоматами, чтоб бежали чуть сзади.
Так можно разъезжать по городам. Ночевать, где захочется.
В поликлинике насчет больничного листа осведомиться. Зайти к главному потолковать, пока друзья под дверью расположились.
Очень хорошо, если кто-то ругается. Продавщица, допустим, так орет, что в машине слышно и ребята сзади аж спотыкаются. Это очень удачно – подъехать к лотку, въехать прямо на тротуар и спросить: «Из-за чего, собственно? Почему бы не жить в мире и спокойствии?» И на ее крик: «Это кто здесь такой умный?» – «Я!..» И подъехать поближе, громыхая и постреливая вверх совершенно холостыми, то есть очень одинокими зарядами.
Вот и очередь у гастронома врассыпную. «А чем, собственно, приторговываете, из-за чего, собственно, жалобы? Может, обвес, обсчет, обмер? Ну-ка, взвесьте-ка мне и сюда, в дырочку, положите».
А трамвай сзади тихо стоит, не трезвонит, частнички дорогу не переезжают, хотя и мы на красный ни ногой, ни траком, то есть кончик ствола у светофора замер и только на желтый взревело.
Конечно, это уже не бумажные фельетоны, тут, если сосредоточиться на ком-то, его можно все-таки устранить вместе даже с окружающими или, по крайней мере, обратить внимание общественности. Что, мол, откуда эта стрельба, дым и дикие крики? А там как раз обращают внимание общественности на скверные ступени, то есть тот дикий случай, когда перила дают движение вниз, а именно лестница его задерживает.
Или – где тянут со строительством, просто подъехать и спросить. Но чтоб он через задний ход не сбежал, друзья должны его оттуда вернуть и подвести к стенке, где графики. Пусть с указкой объяснит. Так же с перебоями в молоке. Попросить председателя встретиться с начальником и пригласить к стенке с обязательствами.
Потом, насчет очков. Их нет или они есть? Или есть, или нет? Не в очках дело! Пусть четко скажут – они есть или их нет. Лекарства выписывать те, что есть, или те, что лечат, и чем они отличаются. Я не думаю, чтоб они длинно говорили. Да и просто легче кого-то подсадить на поезд, в степи встретить и подсадить. Билетов все равно нет, а места все равно есть.
Да Господи, имея такой аппарат, нетрудно весь художественный совет пригласить к себе по поводу принятия этого монолога. Если кто против, спросить, сидя на башне и хлебая из котелка: «Почему, собственно?» Не просто – ему не понравилось, и мы не играем, а спросить: «Почему, собственно?» Мы можем даже вместе выйти на сцену: один читает произведение, а другой тут же объясняет, почему этого не надо делать, и – кто больше соберет народу. Пусть эти ребята тоже дают прибыль.
Да мало ли куда можно подъехать справиться, как там идут дела. Но тут уже не по телефону, тут, как никогда, важен личный приезд. И устроить прибытие скорого танка по вызову. Это вам уже не группа психологов, которая успокаивает под девизом «То ли еще будет!» Это мы, конкретные ребята, мотовзвод огнестрельного сочувствия. И чтоб прошел слух, что врать нам стало небезопасно, что из-за неизвестного жильца может приехать. Я с друзьями, и наша броня также глуха, и пусть у него хоть на какое-то время отнимется его вранье, которое ему кажется умением разговаривать с людьми, пусть оно больше не вырабатывается его председательской железой, пусть он не учит нас, ибо результатов у него никаких, а ждать, что он сам поймет, уже невозможно…
«Броня крепка, и танки наши быстры, и наши люди…»
Мы природу бережем
А что, по-моему, мы природу бережем, как никогда. Меха есть? Нет. Кожа есть? Нет. Зима есть? Шкуры, шерсть, бумага?.. Бережем для будущих поколений. Уже приступили. Нехай флора радует, пусть эта вся фауна бегает, пузом трясет, лоси ляжками мелькают, наши «Жигули» несчастные давят, соболя нехай скачут, веселятся, овцы-зануды с гор подмигивают. Бараны тупые нехай скачут, плодятся, с изюбрами совокупляются. Овцероги, козлотуры, дубины патлатые, с белыми медведями целые острова захватывают. Ничего, мы еще потерпим. Мы вокруг сидим, ножички об камешек, об абразивчик – вжик. Пусть плодятся, пусть от своего рева с ума сходят – померзнем, ничего, штаны подтянем. Чем меньше ешь, тем оно тучнее будет. Фрукту от себя бережем, козлам даем нагуляться. Как они только все места займут, их численность превысит нашу втрое, так налетим и по сигналу – кто сколько схватит. Распотрошим, сожрем. Все, что в козле, – внутрь, что на козле, – на себя, включая рога, глаза и суставы… По четыре изюбра и три тополя на душу. Участникам войны – по шесть.
Пусть он пока радуется, тройку-пятерку лет еще поскачет, жир нагуляет. Мы ему все припомним, все сосиски нейлоновые…
Конечно, успехи медицины огромны
Десяткам тысяч возвращено зрение, миллионам возвращен слух. Правда, с появлением зрения возникают новые проблемы: квартира – ремонт, изображение в зеркале требует замены.
С возвращением слуха слышны крики в трамвае и юмор, комментарии по телевидению международной жизни.
Массу людей вылечили от болезней желудка. Им нельзя было есть жирное. Теперь можно есть все. Все, что есть, можно есть. То есть появление новых лекарств и исчезновение старых продуктов образует взаимозаменяемые пары.
Обильная пища вызывает склероз сосудов.