Страница 57 из 64
прежнему глядя на Художника, продолжаю:
- Люблю твои глаза, я в них тону.
Они прекрасны, они стоят целой жизни.
Люблю я спрятанную в них весну,
Царящую за сине-зелёной призмой.
Смотрю я в них и понимаю:
Кто я такой, чтоб обладать сей красотой?
И я тебя навечно отпускаю.
Ну а сам я отправляюсь на покой.
Только знай, что моё сердце бездыханное
Навеки сохранит тепло во мне,
И это всё, что я после себя оставлю -
Мою огромную любовь к тебе.
Я замолкаю. Сбегаю по лестнице и несусь вон из
актового зала. Несмотря на то, что кровь громко грохочет
в моих ушах, я слышу шаги Володи позади. Тогда я
ускоряюсь. Пробегаю мимо двери гардероба. У меня там
куртка. На улице дождь. Плевать.
Я толкаю заветные двери и вылетаю на крыльцо. В
лицо ударяют тяжёлые частые капли всё такого же
сильного дождя. Я сбегаю по лестнице крыльца. Снова
сбегаю. Отлично.
Но не тут-то было. Кто-то хватает меня за руку, и я
резко оборачиваюсь. Передо мной стоит Володя. Смотрит
на меня.
- Почему ты здесь? - спрашиваю.
Он смотрит на меня.
- Потому что не хочу закончить, как поэт, - отвечает
он и целует меня.
Я отвечаю, обнимая его руками. Мы стоим посреди
школьного двора, целуемся. Очаровательно. Мама меня
прибьёт.
Нет уж. Я, чёрт возьми, всё решила. Я не собираюсь
поддаваться мимолётным импульсам и в итоге послать
собственные непосильные старания к чёрту.
Я отрываюсь от Художника и качаю головой.
- Прости меня, - произносит он.
- За что?
- За мою минутную неуверенность.
- Забудь, - я пожимаю плечами. - Уже не имеет
значения. Вообще ничего.
- Имеет, чёрт побери, имеет. Потому что сейчас я
уверен.
Я устало вздыхаю.
- Господи Боже, и в чём? Да ты всегда в сомнениях,
какая уверенность, о чём…
- Я люблю тебя.
У меня открывается рот. Я непонимающе смотрю на
него.
- И я не собираюсь лишаться лучшего, что было в
моей жизни, из мимолётного колебания. Остаётся узнать,
уверена ли ты.
Я наконец прихожу в себя.
- Уверена ли я? О, поверь, нерешительность это точно
не про меня.
- Тогда скажи мне «да» или «нет».
Я молчу.
- Аня. Скажи мне.
- Да.
Я должна была отказаться. Должна была послать его
ко всем чертям. Но я этого не сделала. И я просто и
корила себя за то, что я такая… Энни.
Сижу по-турецки на небольшом тёмно-синем диване
и смотрю в окно. Мимо проносятся здания и жилые
дома, затем лесополоса, чуть позже - мост и речка.
Значит, едем на речной вокзал. Володя как-то говорил,
что там работает его старый друг, с которым он
договорился о постоянной стоянке поодаль от воды.
Я грызу зубами внутреннюю сторону нижней губы.
Нервничаю. Он мне ни черта не объясняет. Причём
всегда. Любит свою Машу. Хорошо, допустим. Дважды
переспал со мной. Ну, не соблюдать же ему теперь
целибат. Напрашивается вопрос. КАКОГО, МАТЬ ЕГО,
ХРЕНА? Я думала, мы все решили. И ведь не сразу.
Выждал неделю. Именно тогда, когда я почти
приспособилась к жизни. Восстановила душевный баланс
и перестала видеть ночные кошмары, звать его во сне
по имени или ни с того с сего рыдать. Нельзя, что ли,
было сразу во всём разобраться? «Вы бы разобрались,
но ты же сбежала, как дура», - ехидничает внутренний
голос. «Глупо, - отвечаю ему я, - я сбежала, да, но лишь
потому, что нам не в чем разбираться». После того,
что между нами было, друзьями мы быть не сможем.
Никакие отношения мне не нужны, а Художнику не
нужна я. Надо же, уже второго друга теряю из-за
этой грёбаной любви. Я же всегда, всегда говорила,
что от неё одни проблемы!
Автобус притормаживает у самого берега. Я продолжаю
сидеть. Смотрю в окно. Дождь продолжает лить как из
ведра. Мне всегда нравился дождь. Он дарит мне
умиротворение и спокойствие. Сегодня не тот случай.
Вспоминаю о маме. Обещала ведь быть идеальной дочерью.
И что в итоге? М-да.
- Я смотрю, тебе наша разлука идёт на пользу.
Я вздрагиваю и отрываю взгляд от окна. Художник
сидит на стуле напротив меня, сложив руки на спинке и
положив на них голову, и внимательно смотрит на меня.
Я вспоминаю, что я в тёмно-синих обтягивающих
брюках, чёрных туфлях на небольшом каблуке и лёгкой
бежевой ветровке, совсем недавно подаренной мамой. А ещё
я не выгляжу, как Мэрилин Мэнсон в клипе This Is The
New Shit. Хм, приятное ощущение.
Я иронично хмыкаю.
- Знаешь, наша с тобой разлука - это единственное,
что не идёт мне на пользу. - Володя удивлённо
приподнимает брови. Я продолжаю: - Я бросила курить.
И пить. Стала нормально питаться.
- Ну надо же… С чего бы?
- Играю в идеальную дочь.
- Выглядишь лучше.
- Да. Все говорят.
- Я сделал татуировку, - вдруг выдаёт.
Тут он встаёт и снимает водолазку. На груди в
области сердца красуется моё имя. Моё долбаное, мать
его, имя. У меня вытягивается лицо.
- И когда она смоется? - спрашиваю.
- Никогда.
Я закрываю лицо ладонью и тяжело вздыхаю:
- Господи, что ж ты за придурок… - Убираю руку
от лица и ядовито интересуюсь:
- А где тату с именем Маши?
Володя вновь усаживается на стул и как ни в чём
не бывало отвечает:
- Его нет.
- И после этого ты хочешь, чтобы я относилась к
тебе серьёзно? Да ты же ребёнок и поступки у тебя
ребяческие. Пытаешься что-то кому-то доказать - бросаешь
учёбу, уходишь из дома, набиваешь татушку… Да всё,
что угодно, кроме нормальных взвешенных решений.
Он хмыкает, встаёт со стула, подходит к дивану и
садится рядом со мной на корточки.
- И что, по-твоему, такое нормальное взвешенное
решение?
- Эм… - я вдруг не знаю, что ответить.
- Познавательно.
- Ну уж точно не набивание татуировки! - нахожусь я.
- Я-то думал, тебе понравится.
Я вздыхаю.
- Зачем?
- Хотел доказать тебе.
- По-детски как-то.
- А я по-другому не умею. Это ведь ты у нас
взрослая.
Я усмехаюсь и цитирую:
- Ты иногда забываешь, что мне одиннадцать.
- И то верно.
- Где ты был всю неделю? - выпаливаю.
- Пил, - спокойно отвечает Володя.
- Почему перестал?
- Взял себя в руки.
- Серьёзно? - скептически интересуюсь я.
- Олег приходил, - всё же признаётся.
- Что сказал?
- Что я идиот.
- Почему?
- Потому что не борюсь.
- И тогда ты пошёл и сделал тату?
- Ну, сначала я опохмелился.
- Я люблю тебя.
- А я тебя.
Что я теперь маме скажу?..
Сто семь
Моя, можно сказать, райская жизнь началась с ночного
кошмара. Мне снилось, что Володя уходит от меня. Я
стою посреди огромной улицы, пустой, за исключением
деревьев, обступивших длинную, без конца и края,
асфальтированную дорогу и низко склонивших к ней
свои понурые головы. И вот стою я на этой самой
дороге, бледно-жёлтый закат окрасил усталые деревья в
мутно сизый цвет, асфальт тускло поблёскивает в лучах
заходящего солнца. Я вижу, как Володя уходит. С
каждым шагом он всё дальше и дальше от меня, мне
кажется, будто нас разделяют тысячи километров. Тогда
я зову его, но он не отзывается. Я кричу его имя
снова и снова, захлёбываясь отчаянием, но всё тщетно.
Меня окутывает липкий неприятный страх. Нет, не страх.
Паника. Я в панике. Она, словно удавка на шее, медленно,
но верно душит, лишая остатков здравого смысла. Я громко
кричу. Чувствую поток горячих слёз. Продолжаю кричать.
Кричать и рыдать.
И проснулась я, как уже повелось, рыдая. Я осознала,