Страх падения (ЛП)

— О, Боже мой. О, Боже мой, — бормотал он, закрывая глаза от восторга. — Малыш, это изумительно. Я в раю. Нет, фигня, по-моему, я только что умер и попал в кулинарный рай.

Я засмеялась, набирая немного еды и для себя.

— Вкусно?

— Вкусно? Ты что, шутишь? Это лучшая еда, которую я когда-либо пробовал. Серьезно. Если ты проговоришься о том, что я только что сказал мисс Пэтти, и она отшлепает меня по заднице, то знай — оно того стоило. Да, малыш... очень вкусно.

Улыбаясь, я смотрела, как он поглощает еду со своей тарелки, и чувствовала... уют. Заботу. Защищенность.

Дом.

Не из-за того, что мы были на моей территории, а из-за присутствия Блейна. С этим мужчиной я чувствовала себя дома. И я ни за что не хотела, чтобы меня покидало это ощущение.

Чего я так боялась? Блейна. Добродушного, бесхитростного весельчака Блейна. Я попыталась представить себя, только улучшенную версию. Он никогда не будет стремиться забраться слишком глубоко в мою душу. Он знает о моем прошлом. Такой мужчина как он может встречаться с любой девушкой, с которой только захочет. Так с какой стати ему влюбляться в меня: тотального психа с багажом прошлого на много большим, чем я могла бы поднять?

А если это даже и произойдет, то что в этом такого? Я смогу с этим справиться. Мы веселимся. Лучше узнаем друг друга. Это... удобно для всех. Не думаю, что он стремится к более серьезным отношениям.

Верно?

— Надеюсь, ты оставил место для десерта, — сказала я, как только он покончил со следующей порцией.

Я принесла из буфета позади нас накрытый пирог и поставила перед Блейном. Затем я театрально сняла крышку, показывая лече флан[30], украшенный свежими ягодами черники и малины.

— О, Боже мой, — выдохнул он. — Мне кажется, я тебя люблю.

Спасибо милому младенцу Иисусу, что крышка была пластиковой, потому что, когда она оказалась на полу, не разбилась.

Мы одновременно наперегонки ринулись ее поднимать, однако Блейн меня опередил, что не удивительно, учитывая мои трясущиеся руки. Я выпрямилась, сосредоточив все свое внимание на разрезании фруктового пирога. Нож подрагивал в моих холодных и влажных ладонях.

— Кам?

Я не могла ответить. У меня едва получалось думать о погружении ножа в сладкое изделие, я всерьез рисковала остаться без пальцев. Я думала, что готова к этому. Думала, что хочу услышать эти слова. Проклятье, я даже предполагала, что сильна настолько, что могла бы ответить ему тем же.

Но я ошибалась. Это признание... оно было не правильным.

Любовь была не для меня. Возможность любить во мне давным-давно вытеснил страх.

— Кам, скажи что-нибудь. — Блейн положил свою ладонь поверх моей руки, вытягивая нож из моих дрожащих пальцев.

Я заставила себя поднять голову и встретиться с его пристальным взглядом.

— Например? — из моего внезапно пересохшего горла вырвалось что-то похожее на карканье.

— Не знаю. Что угодно. Я вижу, ты злишься, и мне нужно знать, что ты в порядке. Что ты все еще здесь, со мной.

— Я в порядке, — прошептала я непослушными губами.

Блейн притянул меня ближе.

— Нет, это не так. Поговори со мной.

Я отвернулась. Я не могла бросить уродливую правду, глядя прямо в это великолепное лицо. Потому что я была не в порядке. И никогда не буду, независимо от того, насколько замечательным был Блейн. Вся любовь мира не способна компенсировать вред, нанесенный моим прошлым.

Можно укрыть дерьмо розами, можно скрыть всю мерзость и сделать так, что она будет казаться красивой и хорошей. Но это дерьмо по-прежнему будет там, внизу, независимо от того, насколько сильно вы бы хотели его замаскировать. Вонючее, отвратительное дерьмо.

— Блейн...

Я не знала точно, что хотела сказать. Что можно сказать человеку, которого тебе предстоит морально уничтожить?

Он нежно скользнул своим пальцем мне под подбородок и повернул мое лицо к себе.

— Кам, я сказал, будто думаю, что люблю тебя, и это тебя напугало, да?

— Нет, — солгала я. Хотя я не была уверена, выдавила ли я какой-либо звук вообще.

— Ну... Прости. Я был не прав. Мне не следовало этого говорить.

Что?

Я непроизвольно нахмурилась, хотя должна была бы испытывать облегчение. Блейн сказал, что был не прав. На самом деле он этого не чувствует. Этот факт должен был меня успокоить, но все, что я ощутила — это опустошающую, бесконечную боль в своей груди.

— Я был не прав, Ками, — продолжил он, видя мою реакцию. — Я не думаю, что люблю тебя.

Внутри меня распространялась опустошающая боль, прокручиваясь ножом в моем разбивающемся сердце.

Блейн посадил меня на свои колени, и я ему это позволила, несмотря на то, что его слова разрывали меня на куски. Я еще не отошла от внезапного признания, и поэтому не могла его остановить.

— Я не думаю, я знаю точно, — промурлыкал он мне в ухо, обдувая своим теплым дыханием мою шею. — Я люблю тебя, Ками.

И я снова ожидала облегчения, которое должно было бы прийти. Блейн меня любил. Любил. Меня. Однако нож продолжал прокручиваться. Боль неумолимо распространялась дальше. Сожаление застилало радость, которую я должна была испытывать, когда он произнес те слова. Мои чувства были невероятно противоречивы, и я не знала, почему.

Нет. Знала. Я совершенно точно знала причину.

Страх номер два.

Влюбиться.

Единственное, что вселяло в меня ужас больше, чем влюбленность, и то из-за чего я так боялась этой разрастающейся привязанности — это страх номер один.

Мой отец.

— Нет, — произнесла я хриплым шепотом. Мой голос звучал придушенно. Так, словно мне было больно просто произносить слова. — Нет.

— Нет?

Скрепя сердце, я повернулась к нему лицом. Может быть, я была садисткой. Возможно, мне было необходимо увидеть боль, которую я, несомненно, сейчас причиню.

— Ты не можешь меня любить, Блейн.

— Почему? — Он нахмурился.

— Я уже говорила тебе почему: я не достойна любви. Я не люблю. Я не способна ее принять и ответить взаимностью.

Он покачал головой.

— Не может быть.

— И почему же?

Он обхватил мои плечи и уставился на меня своим неумолимым взглядом.

— Потому что знаю, что ты любишь меня тоже.

Я спрыгнула с его коленей и пересекла столовую прежде, чем успела моргнуть.

— Ты не знаешь, о чем говоришь, — произнесла я насмешливо.

Блейн встал на ноги и подошел ко мне, сделав четыре широких шага.

— Знаю. Мы оба знаем. Ты любишь меня, Ками. И, черт подери, я тоже тебя люблю. Больше всего на свете.

Обратную сторону моих век закололи злые слезы.

— Нет.

— Да. И это нормально. Ты же знаешь, я никогда не смогу тебе навредить. Тебе не нужно бояться.

Блейн подошел ближе, намереваясь взять меня за руки, но я быстро убрала их вне его досягаемости.

— Это просто смешно. Я едва тебя знаю. И как ты можешь чувствовать подобное, зная обо мне то… что знаешь?

— Ками, я открыт для тебя больше, чем для кого-либо еще. Я прекрасно понимаю, что в твоей жизни было много дерьма. Но, если честно, это заставляет меня любить тебя еще сильнее. Заставляет меня желать забрать всю боль и уродство, чтобы тебе больше никогда не пришлось почувствовать это вновь.

Я поджала губы и уперла руку в свое бедро.

— Вот в чем дело, ты меня жалеешь. Так сообщаю специально для тебя, Блейн: ты не сможешь меня починить. Ты не сумеешь меня спасти. Поэтому, просто перестань даже пытаться.

— Я не жалею тебя, Ками, — возразил он, качая головой и делая ко мне шаг.

— Тогда... почему?

— Почему?

Он проделал еще один шаг, вынуждая меня отступить к стене. Рациональное мышление покинуло меня, как только я вошла в режим обороны, словно раненное, испуганное животное, загнанное в угол хищником. Хищником, созданным быть красивым и соблазнительным для того, чтобы жертва была восприимчива к его обаянию.

— Почему, несмотря на всю мою фигню? — произнесла я, расправляя плечи. Я подготавливала себя к эмоциональной битве. — Что это, Блейн? Неужели подобные жесты заставляют тебя чувствовать себя лучше? Неужели спасение сломленных девушек укрепляет твою мужественность? Или ты просто наслаждаешься, выискивая душевные повреждения?