Страница 4 из 19
Художественная оптика
Приступая к анализу графических источников, я предполагала, что специфика их языка обусловлена особенностями производства, воспроизводства и потребления образов в культуре вообще и в российской культуре исследуемого периода в частности. В ходе исследования эта гипотеза подтвердилась. Данное допущение я выводила не только из опыта изучения конкретной исторической ситуации, но и опираясь на теоретические разработки феномена массовой визуальной культуры, изложенные в трудах Р. Барута, М. Фуко, Ж. Деррида, Ж. Лакана, Д. Левина, Г. Дебора, М. Шапиро, Т.Дж. Митчелл, К. Силверман, Ж. Бодрийяра, С. Московичи, Г. Поллок[37]. Данные теоретики признали презумпцию, озвученную еще в 1940-е гг. Э. Панофским: «Свойством реальности, – утверждал он, – наделено лишь то, что постигается посредством зрительного представления… которое ни при каких обстоятельствах не может быть рациональным»[38]. Следовательно, воображаемые реальности (в том числе человеческие общности) должны изучаться посредством анализа зрительских предпочтений и особенностей видения, а не рационализирующего письма.
Хронологию произошедшего, благодаря публикациям и организаторской деятельности протагонистов «визуального поворота» (или «pictorial turn»), принято отсчитывать от 1988 г. – времени выхода книги «Видение и визуальность» под редакцией Х. Фостера[39]. В ее создании принимали участие специалисты в разных академических дисциплинах – литературной критике, истории искусства и литературы, культурологии, философии искусства и др. Такое дисциплинарное разнообразие предопределило различие подходов к теме. С тех пор и поныне одни последователи визуальных исследований полагают, что главная их цель – реконструкция «истории образов», базирующаяся на семиотическом понятии репрезентации (Н. Брайсен, М.Э. Холли, К. Мокси и др.). Для других данное исследовательское пространство – это социальная теория визуальности (А. Дженкс, Г. Поллок, Ф. Джеймисон, Дж. Вулф и др.), для третьих – анализ визуальных стратегий и технологий (О. Хорхордин, Н. Мирзоев, Т. Митчелл, С. Московичи, Дж. Бергер). Общим же является изучение культурных детерминаций основанного на зрении опыта в широком смысле.
Для исследований идентичности визуальная культура[40] создала новую перспективу, в которой визуальное признается не менее важным, чем нарратив[41], и не сводимым к структуралистскому пониманию языка как логоса[42]. Это синкретичное пространство, в котором социальные и культурные различения проявляются особенно драматично в силу их апелляции к человеческим чувствам и эмоциям. Здесь человек сталкивается с Другим и ищет механизмы для его понимания и обозначения отношений с ним. В связи с этим в визуальные исследования входит изучение эмоций и анализ процессов стереотипизации, через которые осуществляется осознание пола, расы, сексуальной ориентации, класса, нации, субкультурной идентичности и пр.
И поскольку визуальные образы относятся к миру договоров и конвенций, каждый исследователь вынужден отвечать на следующие вопросы: «как мы смотрим», «как мы можем, как нам позволяют, как нас заставляют видеть», «как мы видим видимое и невидимое». При таком подходе изобразительные искусства предстают одним из способов социального дизайна. Практиками рассматривания и изображения они программируют в современниках ракурс видения, а значит, и восприятия реальности[43]. Поэтому им обучаются и обучают в соответствующих учреждениях.
Исследователи, вставшие на путь анализа визуального, отрицают иерархические и дихотомические рамки, отделяющие искусство от «неискусства», элитарное от профанного, считают, что интерпретация самого образа как текста настолько же важна, как и знание экстратекстуальных – исторических, социальных, культурных и экономических – параметров его производства и функционирования[44]. Вскрытие этих параметров позволяет обнаружить в меняющихся способах смотрения и видения борьбу создателей эстетических канонов[45]. При этом сам канон понимается как результат соглашения о художественных продуктах, принципах их сортировки и использования для проведения культурных границ[46]. В самом обобщенном виде он видится как своего рода доминирующее мировоззрение и система ценностей, что дает ему возможность действовать в качестве средства интеграции людей в единое культурное и национальное сообщество. В таком виде история канона является уже не историей визуальных объектов, а историей политики смотрения[47]. Поддерживая власть нормы, ее законодатели и защитники навязывают современникам общую (иллюзорную) идентичность и подавляют (или ретушируют) альтернативные версии.
Россия представляет благодатную почву для проверки данных теоретических положений. С конца XIX в. и по сей день отечественное искусствоведение выстраивает свой дискурс на трех аксиомах: «история искусства есть борьба художественных канонов», «русское искусство – народное и реалистичное», «сокровищница отечественной живописи состоит из великих творений»[48]. Теоретическая рефлексия на тему эстетических норм[49] сразу же поставила под сомнение незыблемость этой триады, а выявленные мною в изданиях конца XVIII – первой трети XIX в. рассуждения о «красивом», «прекрасном» и «возвышенном» убеждают в историческом характере канона, позволяют увидеть в нем подвижный компромисс персональных и групповых намерений. По всей видимости, язык отечественного искусствоведения нуждается в такой же деконструкции и профессиональной рефлексии, как те, через которые уже прошли языки этнографии, истории, географии, ботаники, антропологии и социальных наук[50], тем более что сейчас выявлена связь между художественным воображением, научными открытиями и политическими интересами[51].
Моя «сверхчувствительность» к языковым проблемам обусловлена спецификой рассматриваемой темы. Каждому исследователю, имеющему дело с визуальным миром России XVIII в., приходится представлять и описывать его посредством вербальных категорий. При этом подавляющая часть таких описаний использует категории, созданные в контексте модерного знания, возникшего значительно позже изучаемой эпохи и превратившего ее в «архаичную». Избегая модернизации исследуемой эпохи, а также произвольной трактовки изучаемых культурных феноменов, мне постоянно приходилось иметь в виду онтологическую несводимость образа к вербальным терминам, с одной стороны, и факт разрыва языковой преемственности, с другой.
Подобная процедура семантического перевода не имеет устойчивого алгоритма. Ограничения искусствоведческого способа его осуществления лежат в нарративной описательности и вольной интерпретации изображенного. А уязвимость семиотического метода мне видится в анализе нелигвистических явлений через прямую аналогию с вербальным языком, в доминировании пролингвистической аргументации[52]. Предлагаемая в данной книге процедура перевода основана на анализе изменений в воображении современников, вызванных визуальными образами. Такой подход коррелирует с идеей Б. Андерсона о «нации как воображаемом политическом сообществе»[53]. Для того чтобы увидеть или не увидеть общность людей, чтобы современники приписали художественным объектам (или опознали в них) соответствующий смысл, чтобы они вызвали у них эмоции, заставляющие их говорить и действовать заданным образом, – для всего этого требовалась деформация фантазии, появление способности переводить конкретные отношения между объектами из пространственных в темпоральные (например, способность превратить «местных жителей» в «современный народ» или в «историческую нацию»).
37
Boorstin D.J. The Image, or What happened to the American dream. New York, 1962; Crary J. Techniques of the Observer: On Vision and Modernity in the Nineteenth Century. Cambridge, 1990; Eagleton T. The Idea of Culture. Oxford; Malden, 2000; Interpreting Visual Culture: Explorations in the Hermeneutics of the Visual / Ed. I. Heywood and B. Sadywell. New York, 1999; Jay M. Cultural Relativism and the Visual Turn // Journal of Visual Culture. 2002. Vol. 1, № 3. P. 267–278; The Languages of Images / Ed. W.J.T. Mitchell. Chicago, 1980; Languages of Visuality: Crossings Between Science, Art, Politics and Literature / Ed. B. Allert. Detroit, 1996; Markus G. Culture: The Making and the Make-up of a Concept: (An Essay in Historical Semantics) // Dialectical Anthropology. 1993. Vol. 18, № 1. P. 3–29; Mirzoeff N. An Introduction to Visual Culture. London; New York, 1999; Mitchell W.J.T. Iconology: Image, Text, Ideology. Chicago, 1986; Mitchell W.J.T. Picture Theory: Essays on Verbal and Visual Representation. Chicago, 1994; Modernity and the Hegemony of Vision / Ed. D.M. Levin. Berkeley, 1993; Moscovici S. The Phenomenon of Social Representations // Social Representations / Ed. R.M. Farr and S. Moscovici. New York, 1984. P. 3–69; Panofsky E. Perspective as Symbolic Form / Trans. C.S. Wood. New York, 1991; Silverman J., Rader D. The World as a Text: Writing, Reading and Thinking about Visual and Popular Culture. 3d ed. Prentice Hall, 2008; Sites of Vision: Discursive Construction of Sight in the History of Philosophy / Ed. D. M. Levin. Cambridge, 1997; Tekstura: Russian essays on visual culture / Ed. A. Efimova and L. Manovich. Chicago, 1993; D’Arcy Wood G. The Shock of the Real: Romanticism and Visual Culture, 1760–1860. New York, 2001; Vision and Textuality / Ed. S. Melville and B. Readings. Durham, 1995; Vision in Context: Historical and Contemporary Perspectives on Sight / Ed. T. Bre
38
Панофский Э. Перспектива как «символическая форма»: Готическая архитектура и схоластика. СПб., 2004. С. 223.
39
Vision and Visuality / Ed. H. Foster. Seattle, 1988.
40
Данное понятие объединяет «процесс смотрения мира и создания визуальных репрезентаций» (Mitchell W. J. T. What is Visual Culture? // Meaning in the Visual Arts: Views from the Outside: A Cente
41
McGregor G. A Case Study in the Construction of Place: Boundary Management as Theme and Strategy in Canadian Art and Life // Invisible Culture: An Electronic Journal for Visual Culture. 2003. Issue 5: Visual Culture and National Identity. http://www.rochester.edu/in_visible_culture/Issue_5/McGregor/McGregor.html. Последнее посещение: 10.11.2010.
42
Stafford B. Good Looking: The Essays on the Virtue of the Images. Cambridge, 1996.
43
О методах исследования массовой культуры см.: Confino A. Collective Memory and Cultural History: Problems of Method // American Historical Review. 1997. Vol. 102, № 5. P. 1386–1402; Burke P. Eyewitnessing: The Uses of Images as Historical Evidence. London, 2001. О визуальном языке лубка: Соколов Б.М. Художественный язык русского лубка. М., 1999. Об образном языке театра: Swift E.A. Popular Theater and Society in Tsarist Russia. Berkeley, 2002.
44
Визуальная антропология: Новые взгляды на социальную реальность: Сб. науч. ст. / Ред. Е. Ярская-Смирнова и др. Саратов, 2007.
45
Деларов П.В. Картинная галерея Императорского Эрмитажа. СПб., 1902. С. 1–2.
46
Обзоры дебатов о каноне в европейском и американском научных сообществах см.: Дубин Б.В., Зоркая Н.А. Идея «классики» и ее социальные функции // Проблемы социологии литературы за рубежом: Сб. обзоров и рефератов. М., 1983. С. 40–82; Гронас М. Диссенсус: Война за канон в американской академии 80–90-х // Новое литературное обозрение. 2001. № 5 (51). С. 6–18; Савельева И.М., Полетаев А.В. Классическое наследие. М., 2010. С. 24–26.
47
Поллок Г. Созерцая историю искусства: Видение, позиция и власть // Введение в гендерные исследования: Хрестоматия. СПб., 2001. Ч. 2. С. 718–737.
48
Впервые они были сформулированы в следующем издании: Кондаков С.Н. Юбилейный справочник Академии художеств, 1764–1914. СПб., 1914. [Ч]. 1. С. I–II.
49
Altiery C. Canons and Consequences: Reflections on the Ethical Force of Imaginative Ideals. Evanston, 1990; Cook A. Canons and Wisdoms. Philadelphia, 1993; Guillory J. Cultural Capital: The Problem of Literary Canon Formation. Chicago, 1993; Bloom H. The Western Canon: the books and school of the ages. New York., 1995; Gombrich E. H. Art History and the Social Science // Gombrich E.H. Ideals and Idols: Essays on Values in History and Art. Oxford, 1979. P. 131–167.
50
Обзорные работы по данной теме: Anthropology and the Colonial Encounter / Ed. T. Asad. London, 1973; Clifford J. Travelling Cultures // Cultural Studies. New York, 1992. P. 96–116; Gough K. Anthropology: Child of Imperialism // Monthly Review. 1968. Vol. 19, № 11. P. 12–27; Reinventing Anthropology / Ed. D. Hymes. New York, 1974; Webster S. Dialogue and Fiction in Ethnography // Dialectical Anthropology. 1982. Vol. 7, № 2. P. 91–114; Writing Culture: The Poetics and Politics of Ethnography: a School of American Research advanced seminar / Ed. J. Clifford and G. Marcus. Berkeley, 1986.
51
Tobin B.F. Picturing Imperial Power: Colonial Subjects in Eighteenth-Century British Painting. Durham, 1999.
52
Бел М., Брайсон Н. Семиотика и искусствознание // Вопросы искусствознания. 1996. № 2. С. 521–559; Лотман Ю.М. Культура и взрыв. М., 1992; Eco U. A Theory of Semiotics. London, 1977; Schapiro M. Words, Script, and Pictures: Semiotics of Visual Language. New York, 1996.
53
Андерсон Б. Воображаемые сообщества: Размышления об истоках и распространении национализма. М., 2001. С. 30.