Страница 29 из 79
На высоте от двух до трёх тысяч километров над поверхностью планеты группировались основные силы последнего оборонительного эшелона. Пространство здесь просто кишело боевыми станциями, тяжёлыми и лёгкими кораблями, а также всякой мелюзгой — от шаттлов-истребителей до сновавших туда и обратно орбитальных катеров.
— Ну вот сейчас начнётся, — сказала Рашель. Лицо её побледнело, она закусила нижнюю губу и крепко вцепилась пальцами в подлокотники кресла. Другие ребята были взволнованы не меньше моей дочери.
Словно для того, чтобы разрядить обстановку (а может, именно для этого), через интерком к нам обратился Буало:
— Итак, мы почти у цели. Осталось только прошмыгнуть мимо всех этих посудин и совершить посадку. Кстати, посмотрите на экран номер два — там начинается небольшая заварушка. Десяток недобитых в дром-зоне габбарских кораблей пытается прорваться к планете, чтобы швырнуть на неё бомбы. Зуб даю — ничего у них не получится. А нам это только на руку: пока альвы будут накручивать хвосты мартышкам, мы проскользнём у мохнатиков под самым носом. Так что смотрите и получайте удовольствие.
Уверенный тон пилота челнока несколько успокоил ребят. Они принялись живо обсуждать дислокацию сил противника и время от времени поглядывали в экран номер два, где, по словам Буало, немногочисленные габбарские корабли атаковали оборонительные порядки альвов. Никаких деталей видно не было, всё происходило слишком далеко от нас, и о кипевшем там сражении свидетельствовали только частые всполохи от плазменных залпов и взрывов позитронных или ядерных ракет.
Между тем мы беспрепятственно углубились в гущу вражеских войск. Впрочем, выражение «в гущу» следовало понимать весьма и весьма условно. Даже при такой насыщенной обороне среднее расстояние между дрейфовавшими на орбите станциями и кораблями измерялось несколькими сотнями километров, так что у нас было достаточно простора для манёвров. Но если бы наш «призрак» был запеленгован, нам оставалось бы жить считанные секунды — на таких расстояниях плазменные орудия и ракеты бьют неотразимо.
К счастью, нас никто не обнаружил, и полчаса спустя, когда челнок лёг на низкую орбиту километрах в трехстах над уровнем моря, Буало произнёс в интерком:
— Вот и всё, господа. Мы уже в верхних слоях термосферы. Нам осталась самая малость — сесть на планету в обусловленном месте. Начинаем снижение, трансляцию картинок для вас прекращаю. — В этот же момент все экраны погасли. — Также для вашего удобства отключаю в пассажирском отсеке задержку в работе гравикомпенсаторов. — Лёгкое покачивание прекратилось, сразу возникла иллюзия полного отсутствия движения. А Буало продолжал: — Коммодор Матусевич, сэр, прошу вас проследить, чтобы все члены отряда приняли снотворное.
— Безусловно, — ответил я, наблюдая за тем, как Анн-Мари достаёт из аптечки упаковку с инъекционными ампулами. — Надеюсь, мы проснёмся не в аду.
— Не беспокойтесь, сэр, — вклинился в наш разговор Нарсежак. — Всего через час мы передадим вас в целости и сохранности в руки наших здешних друзей.
— Отставить разговоры, бортинженер, — строго произнёс Буало. И уже ко мне: — В общем, мы поняли друг друга, бригадир.
— Да, конечно. Мягкой вам посадки, каплей.
— А вам приятных снов, сэр.
Интерком отключился. Тем временем Анн-Мари уже отошла в хвостовую часть салона и принялась делать ребятам инъекции.
— Ох, не нравится мне это, — проговорил Валько, загодя закатывая рукав своей рубашки.
— Никому это не нравится, — сказала моя дочь, изображая полную невозмутимость. — Но так нужно. Чем меньше мы будем видеть и слышать, тем лучше. Если нас схватят, то на допросе мы не сможем ничего сообщить о месте посадки челнока, приземлился он или приводнился, кто его встречал, каким путём нас переправили…
— Прекрати, Рашель! Не считай меня идиотом. Я всё прекрасно понимаю, просто… просто чувствую себя немного не в своей тарелке. Пока я в сознании, мне ещё не так страшно. Но как только я представлю себя бесчувственного, беспомощного, во власти других людей, пусть и друзей… Ай, ладно! — И он покорно протянул свою руку только что подошедшей к нему Анн-Мари.
После Валька свою дозу снотворного получила и Рашель. Затем Анн-Мари сделала инъекцию мне, а последнюю ампулу использовала для себя. Усевшись в своё кресло, она сказала:
— Половина ребят уже спит, остальные засыпают.
Меня тоже начало клонить ко сну. Рашель сладко зевнула, а Валько, оставаясь в своём репертуаре, пробормотал:
— Если нас собьют или мы сами разобьёмся, то даже не узнаем об этом. А может, мы проснёмся в плену у мохнатиков.
— Типун тебе на язык! — сонно произнесла Рашель. — Спокойной ночи, несносный мальчишка. И тебе тоже, папа… то есть, сэр. И вам, Анн-Мари, конечно…
Я что-то промычал в ответ, но уже не помню что именно, так как в то же мгновение меня одолел сон.
14
Я проснулся, жмурясь от яркого света. Спустя несколько секунд мои глаза привыкли к нему, и я убедился, что свет не такой уж яркий, а обычный дневной, проникающий сквозь два окна в просторную комнату, где я лежал на широкой двуспальной кровати, поверх цветастого байкового покрывала. На мне был тот же самый костюм новороссийского производства, который я надел перед посадкой в челнок, — правда, изрядно помятый. В таком же состоянии был и наряд Анн-Мари, которая спала рядом, подложив под голову руку. На её лице застыло умиротворённое выражение.
Приняв сидячее положение, я осмотрелся вокруг. Комната ни в малейшей мере не напоминала тюремную камеру. Это была уютная семейная спальня в доме граждан среднего достатка. Правда, в мелких деталях обстановка казалась мне немного необычной, но это было естественно — другая планета, другая культура, другой образ жизни. Помнится, я долго привыкал к тому, как обставила наш дом Луиза… Но нет, сейчас не время предаваться воспоминаниям.
Я легонько потряс Анн-Мари за плечо. Никакой реакции. Я тряхнул сильнее, но она продолжала спать как ни в чём не бывало. Похоже, на неё ещё продолжало действовать снотворное, тогда как я уже успел его «переварить». Здесь многое зависело от индивидуальных особенностей метаболизма.
Я соскочил с постели, обулся и осторожно подступил к одному из окон. Как я и ожидал, мы находились в особняке, в спокойном загородном районе, где обычно проживали бизнесмены средней руки, инженеры, врачи, адвокаты и прочие представители так называемых «респектабельных» профессий. Это был один из возможных вариантов, перечисленных адмиралом Дюбарри, когда он инструктировал меня в связи с предстоящим заданием, но никакие конкретные детали в том разговоре не обсуждались. В отличие от ребят из нашей группы, чьи легенды тщательно разрабатывались в течение нескольких месяцев, меня, Рашель и Анн-Мари собирались устроить уже на месте, с оглядкой на обстоятельства. Особых проблем не предвиделось — спешное переселение на Новороссию полутора миллиарда жителей трёх других планет не могло не породить путаницы и неразберихи, что позволяло сравнительно легко внедрить нас в здешнее общество под видом перемещённых лиц.
Первым делом я направился в ванную, второпях привёл себя в порядок, а вернувшись обратно в спальню, снова попытался разбудить Анн-Мари. Но опять же — безрезультатно.
Тогда я выглянул из комнаты в коридор. Откуда-то снизу до моего слуха донеслись звуки очень знакомой мелодии. Кажется… Да, «Лунная соната» — одно из самых любимых произведений моей дочери. В свободное от учёбы и подготовки к военной службе время она занималась игрой на музыкальном синтезаторе, причём получалось у неё совсем неплохо. Изредка, когда к нам приходили на ужин гости — то ли мои сослуживцы, то ли коллеги её матери, — Рашель устраивала небольшие концерты, которые пользовались неизменным успехом. Даже я, далёкий от музыки человек, не мог не признать, что в её игре чувствуется недюжинный талант. Однако Рашель и слышать не хотела о музыкальной карьере, главной любовью её жизни, как и моей, были звёзды — и она выбрала их…