Страница 26 из 57
«У нас была одна песня, требовавшая активного участия струнных инструментов и тяжелых гитар. Она была весьма эпической и звучала почти как „November Rain" Guns N'Roses, — рассказывал Эд О'Брайен Стиву Малинсу из «Vox» . — Том в тот период пытался отрешиться от всего. На нас сильно давили, требуя громкую, помпезную запись, а мне хотелось делать полностью противоположные вещи».
Из всех композиций, составивших в итоге второй альбом, на первых порах у них были только демо-версия «High And Dry», давно отложенная в дальний ящик и почти забытая, а также сырой вариант «Nice Drеаm».
«Мы буквально боялись собственных инструментов, — говорил Том в том же интервью для «Vox» . — Возможно, это звучит чересчур драматично, но так сложилось. Наверное, смотреть на нас было мучительно. Я понимаю, что для Джона Леки это было тяжело, он не знал, что за ерунда с нами происходит. Мы без конца спрашивали его: „И что ты думаешь? Что мы должны делать?" А он отвечал что-то вроде: „Откуда я знаю, это ваше дело. Можете делать любую фигню, только делайте, вместо того чтобы сидеть и размышлять"».
К счастью для них, Джон Леки уже такое повидал. Он работал со многими звездами, начиная с отдельных участников The Beatles и заканчивая The Verve, и знал, что надо просто подождать, пока музыканты будут готовы. Запись нельзя брать наскоком.
«Джон Леки казался самым расслабленным человеком, которого я когда-либо встречал, — рассказывает Найджел Пауэлл. — В то время я задавался вопросом, чем он вообще занимается, потому что каждый раз, когда я к ним заглядывал и заставал его в студии „RAK" и паре других мест, казалось, будто единственное его занятие — сидеть в глубине аппаратной.. . а тем временем другой, маленький коротко стриженный парень по имени Найджел Годрич (которого тогда никто не знал), делал всю работу, суетился и следил за установкой микрофонов. Но сегодня, оглядываясь назад, я могу понять, что делал Джон Леки: он создавал атмосферу спокойствия. Просто сидел на заднем плане и говорил: „Да, это звучит отлично..." Он сдерживал всеобщее напряжение: „Звучит классно, может, сделаем еще один вариант?" Он руководил процессом записи, но пытался делать это в максимально расслабленной манере».
Однако звукозаписывающая компания не может расслабиться. Один из представителей лейбла, прослушав материал, покинул студию в ярости: «Я не намерен выпускать какой-то там прогрессив. Какого черта здесь происходит?»
Напротив, сейчас Кит Уозенкрофт из EMI утверждает, что с самого начала было ясно: «The Bends» станет блестящей записью. «Песни вроде "Street Spirit", "Nice Dream", "Fake Plastic Trees" и другие были тому свидетельством, — говорит он. — Я не припоминаю, чтобы кто-то критиковал эти тексты. И вообще, это никакой не прогрессив».
Но, собирались представители лейбла давить на группу или нет, у музыкантов складывалось чувство, что от них ждут нечто подобное новому «Creep». Джон Леки говорит, что EMI прежде всего хотела получить ударный сингл, а уж потом доделывать альбом. «Это изрядно влияло на первые недели записи, — сказал Леки в интервью «Melody Макеr». — Потому что каждые три-четыре дня представитель звукозаписывающей компании или их менеджер появлялись у нас, чтобы прослушать будущий хитовый сингл, а у нас была только партия ударных или нечто в том же роде». Наконец Том просто отказался отвечать на звонки из компании, что вызвало еще большую озабоченность, но Джон Леки сумел уладить дело.
«Он ко всему относился спокойно, никогда не нагнетал пафос, — поделился Том позднее в интервью с Ником Кентом для «Mojo» . — И, слава богу, ему это удавалось! Он занимался этим делом так долго, что понимал: продюсер — это человек, способный создать правильную атмосферу, в которой происходят нужные события. В каком-то смысле он стал для нас заботливым дядюшкой. Будто мы его маленькие племянники, которые пребывают в офигенном раздрае, а он создает условия, чтобы мы самостоятельно с этим справились».
«Джон замечательный человек, — признался Том в одном телеинтервью. — Когда мы пришли, чтобы сделать этот альбом, мы реально были в ужасном состоянии, слишком напряженные, не готовые к работе, а он сумел сделать студию пространством, стимулирующим к творчеству и труду. Многие продюсеры говорят музыкантам, что и как делать, и те топчутся на месте и бормочут:„Да-да". А тут мы носились по студии и спрашивали: „Джон, что ты думаешь?", а он нам в ответ: „Я не знаю, решайте сами, ведь вы группа! Я скажу вам, если что-то не получится"».
Тем временем в Америке компания «Capitol» задавалась вопросом, не пошли ли дела наперекосяк. Ходили слухи, что группа не сможет выпустить второй альбом. Казалось, музыканты почивают на лаврах после успеха «Creep» и вот-вот выпадут из обоймы. Проблема заключалась и в сложностях общения, возникших во время турне и перенесенных в студию. Том нуждался в партнере, способном отбрасывать лишние идеи, но напряжение в отношениях с товарищами лишь нарастало. Он описывает процесс принятия решений в Radiohead как «подобие ООН, причем я выступал в роли США». Наконец наступил момент, когда участники группы восстали. Они больше не могли выносить диктат Йорка.
В то время было намечено мировое турне. Изначально оно предполагалось для продвижения альбома, который они едва начали записывать. Том хотел отменить гастроли и оставаться в студии, пока они не сделают все как следует, но Джонни, Колин, Фил и Эд предложили куда-нибудь поехать. Джон Леки согласился с ними. Было ясно, что музыканты зашли в тупик. Пара месяцев перерыва пошла бы им только на пользу.
«В конце концов, у нас было полно обязательств, связанных с этим турне, и я решил: „Да пошло оно все, я хочу остаться в студии еще на три месяца", — рассказывал Том позднее. — Но парни сказали мне: „Нет, тебе нужно выбраться отсюда", и они были совершенно правы».
Однако, когда они отправились в путь, атмосфера стала невыносимой. Их дружба и раньше казалась случайным стечением обстоятельств. Изначально ребят соединило желание стать музыкантами, а не наличие каких-то общих взглядов или интересов. Они всегда справлялись с ситуациями чисто по-английски, сдерживая свои чувства и проглатывая неприятные эмоции. Между ними не случалось споров или конфликтов, признался Джонни в интервью журналу «В-Side». Просто они постепенно забыли, что значит быть друзьями.
«"Противостояние" предполагает споры, швыряние предметов, — говорит он, — но у нас все пошло намного хуже. Это был молчаливый, холодный конфликт, отдаление друг от друга. Практически никто ни с кем не разговаривал, и мы лишь пытались продержаться еще год... не было никаких вспышек, перебранок, но от этого ситуация только усугублялась. Все мы постепенно расходились».
Примерно посередине турне, в Мехико, что-то сломалось. Они не могли спать. Двенадцать человек были заперты вместе в небольшом гастрольном автобусе. И внезапно Том решил, что они больше не являются хорошей группой, способной играть вживую. Их первый концерт должен был пройти в маленьком грязном клубе, сильно отличавшемся от площадок, к которым они привыкли. Там была низкая сцена, а перед ней столики, выставленные в качестве барьера между музыкантами и не слишком многочисленной аудиторией. Из клуба пришлось выбираться через окошко за сценой. За несколько месяцев до этого они нашли бы ситуацию забавной, даже увлекательной, но теперь они ужасно устали, злились и не желали терпеть друг друга и все вокруг.
«Все вдруг вышло из-под контроля, — рассказал Том Энди Ричардсону в интервью для «NME» . — Годы и годы напряжения и молчания, практически все, что накопилось с момента первой встречи, выплеснулось наружу одним махом. Мы плевались, дрались и орали, мы выкрикивали друг другу такое, о чем не хочется говорить вслух».
Они могли покончить с совместной деятельностью прямо там, но вместо этого вдруг ясно осознали, что впервые за несколько лет они по-настоящему вместе. По окончании турне участники группы пришли в другую студию, «Мапоr» в Оксфорде, твердо зная, что все уже высказано. Барьеры были сломаны, и внезапно новая запись обрела контуры. Они понимали, что если их огорчает то, как идет процесс работы над записью, так лишь потому, что они все слишком дорожат своим делом и слишком переживают за результат.