Страница 6 из 47
То, на что не обратил должного внимания БГ, рельефно отобразилось в воспоминаниях каждого из основателей «АукцЫона». В начале 1983-го Гаркундель действительно затащил «Аквариум», уже тогда многоуважаемый, в клуб «Ленинградец», где обитал практиковавшийся на школьных танцплощадках коллектив «Фаэтон». «Затащил» — глагол в данном случае условный. Разумеется, молодые, безвестные, лишь по слухам знавшие о рок-клубе (за исключением Гаркуши), еще хиленько играющие «фаэтонщики» под любым предлогом, в любое время согласились бы лицезреть на своей базе «классиков» русского рока. «Я слушал их альбомы „Треугольник", „Табу", — повествует Озерский, — но „Аквариум" все равно оставался для меня чем-то недоступным, обитающим где-то далеко». Однако конкретно тот визит Гребенщикова и компании в «Ленинградец» еще в большей степени требовался самому «Аквариуму». Флагману питерского андеграунда просто негде было репетировать. «Их же тогда гнали отовсюду», — напоминает Леня. И, по сути, «Фаэтон» протянул старшим коллегам руку помощи. Они это оценили. Но сначала Федоров со товарищи сполна оценили, кто к ним пришел.
«Составчик у „Аквариума" тогда подобрался — ошалеть! — восклицает Леня. — Курехин, Титов, Ляпин, Болучевский на саксофоне, Фан на бонгах…» Гаркуша в своих мемуарах вспоминает, что как только авторитетные гости принялись играть на имевшемся в клубе аппарате, «звук сразу изменился, и мы не могли понять, почему у нас был другой — естественно хуже. Курехин играл на клавишах „Юность" и хохотал, выделывая звук, как на „Ямахе" или ДХ-7». После мастер-класса последовала пьянка, братание и совет «Фаэтону» от Михаила «Фана» Файнштейна — вступать в рок-клуб. Предложение, озвученное в столь доверительной, непринужденной атмосфере, хозяева «точки» приняли легко, и вскоре «Фан» повторно заглянул в «Ленинградец» уже с целой рок-клубовской комиссией.
— Вместе с Файнштейном к нам пришли Николай Михайлов, Нина Барановская, Анатолий «Джордж» Гунницкий, Андрей Бурлака, кто-то еще, кажется… — восстанавливает цепь событий Федоров. — Ну, послушали, как мы поем свои песенки. Мы уже тогда играли что-то типа новой волны или постпанка. Пел я. А тексты были в основном Гаркуши, немного от Озерского и одна песня на стих Николая Олейникова…
Пытливым рок-клубовским экспертам в тот день и час определенно повезло. Им попались не очередные эпигоны со скромными навыками и амбициозной самооценкой, а забавные ребята, стаскивавшие в свою «песочницу» все, на что случайно набрели во внутреннем и внешнем мире, и игравшие с этими находками по-детски увлеченно, бесцельно, ради самой игры.
— Групп молодых вокруг хватало, — продолжает Леня, — но собственного материала они имели мало. В основном исполняли что-то из или под «Дип Перпл», в лучшем случае «Лед Зеппелин». А мы играли плохо, но по-своему. Наверное, этим комиссии и понравились. Хотя подозреваю, что положительной оценки мы удостоились благодаря Гаркуше. Фан замолвил за нас словечко, Джордж… Гаркуша им каким-то боком нравился, да и «Аквариуму» мы помогли.
Конечно, благоволение заслуженных «аквариумистов» к нарождавшемуся «АукцЫону» грех недооценивать. Тем более, в тот период на барабанах в «ансамбле Федорова» стучал Женя Чумичев — племянник известного ударника Евгения Губермана, несколько лет барабанившего в «Аквариуме». Но экспертам с улицы Рубинштейна и без этих дружественно-родственных связей было чем проникнуться, прослушивая «Фаэтон». Вокалист поневоле Леня при поддержке клавишника от безысходности Димы со всей своей специфической дикцией исполнял рулевым рок-клуба тему блаженного киномеханика Олега «Лампа».
и переходил к тому самому олейниковскому «Надклассовому посланию», в котором расстрелянный в 1937-м «детский» поэт жалостливо-едко констатировал:
Сейчас эта тема смотрится очевидной предтечей «аукцыоновских» основ, найденных группой впоследствии образов, интонаций, вербальных приемов. А тогда она была первым проявлением федоровской интуиции, которая потом приведет Леню и «АукцЫон» к «Бодуну», «Птице», обэриутам, Хлебникову, Хвосту…
— В начале восьмидесятых я выписывал ленинградскую молодежную газету «Смена», — рассказывает Федоров. — Тогда каждой семье полагалось выписывать одну партийную газету и одну комсомольскую. «Смена» при таком раскладе выглядела лучшим вариантом. В ней уже отводили полполосы под всякие неформальные темы — заметки о рок-музыке, молодежных движениях и т. п. И там же был поэтический раздел, который вел поэт Владимир Эрль. В то время я с ним знаком не был, а сейчас мы дружим. Порой, под шумок, Эрль умудрялся публиковать в своем разделе очень интересные стихи. Даже что-то из Александра Введенского.
Я, разумеется, тогда понятия не имел, кто такой Введенский, но, прочитав его стих, почувствовал, что это очень похоже на то, что пишет Димка. Вырезал ту публикацию и принес Озерскому. Смотри, говорю, какой-то мужик, наверняка питерский чувак, пишет прям как ты. Озерский прочел и сказал: да, кайфово. Он тогда тоже не знал ни Введенского, ни обэриутов. Только Олейников ему нравился, поскольку из той поэтической плеяды его единственного еще как-то печатали в советских изданиях. Собственно, и я поэтому про Олейникова узнал.
Вообще, поначалу Озерский, конечно, на меня оказывал влияние. Он Пастернака, например, наизусть читал. Это и до сих пор его любимый поэт. Арсения Тарковского читал. А я ничего такого не читал. Мне вот нравилось, как Гаркуша пишет…
Серьезно о поэзии я не думал. Важно, чтобы текст на музычку ложился и песня получалась с «изюмом». У меня всегда сначала появлялась мелодия, а потом под нее, почти интуитивно, текст искался.
На заре нового тысячелетия Гаркундель в книге «Мальчик как мальчик» воскликнет: «Запомните этот день — 14 мая 1983 года!» Именно тогда Леня и компания узнали, что доброжелательная комиссия назначила их «кандидатами в члены рок-клуба» и определила дату их вступительного концерта. Его запланировали на глубокую осень того же 1983-го. Маршрут «Фаэтона» фактически подошел к концу. Коллектив, периодически выступавший на танцах и чередовавший в своей программе несколько собственных номеров с исполнением массы советских шлягеров («У нас обширный репертуар был, — конкретизирует Федоров, — до сих пор помню, что он состоял из 54 песен. Антонова пели, „Траву у дома", и „Каскадеров" из „Землян", „Поворот" и „Синюю птицу" из „Машины Времени" и т. п.»), стал готовиться к первому настоящему концерту и смене названия.
— Как только мы узнали, что нас будут принимать в рок-клуб, мы спешно пошли пьянствовать и придумывать себе новое имя, — повествует Леня. — Накупили портвейна, открыли словарь, стали листать, но дальше буквы «А» не двинулись. Остановились на слове «аукцион».
Перманентно сомневавшийся в своем фронтменском потенциале Федоров привлек в переименованную команду вокалиста Валерия Недомовного. На басу вместо отдававшего долг родине Бондарика играл некто Фикс, на барабанах, как уже говорилось, Чумичев, на гитаре Сергей Мельник, на клавишах, само собой, Озерский. Гаркуша олицетворял нечто среднее между звукооператором, директором и пиарщиком коллектива, примерно те же функции были у Сергея «Скво» Скворцова, давно тусовавшегося с Гаркунделем и соорудившего еще для «Фаэтона» мобильную светоустановку, «пошаговую такую». «В ней было шесть прожекторов, которые последовательно включались при нажатии специальной кнопочки», — умиляется Озерский.