В крымском подполье

Передо мной встал живой Ильич, каким я видел его в Цюрихе во время первой мировой войны. Мы говорили о моем возвращении в Россию на подпольную работу. «Отдохните немножко, тогда и поедете», сказал Владимир Ильич.

- Да, хороший человек Ленин, - ответил я решительно.

- Почему хороший? - допытывался немец.

- Ну как же! Раньше в России был царь, земля была у помещиков, рабочие работали по пятнадцати часов. Народ был темный, неграмотный. При Ленине земля перешла крестьянам, рабочие стали работать восемь часов, все дети учатся, культура стала подниматься. В Германии тоже высокая культура, - добавил я, чтобы смягчить разговор.

- Да! - самодовольно переглянулись солдаты.

- Сколько членов в партии большевиков? - спросил солдат.

- Не знаю. Я беспартийный. Читал в газете, будто шесть миллионов. [66]

- Большевиков шесть миллионов, а населения сто девяносто миллионов. Почему же все солдаты дерутся за Сталина?

- Молодые русские очень любят драться, - ответил я серьезно. - Я сам, будучи мальчишкой, любил драться. Бывало из носу кровь бежит, а все дерешься.

Немцы переглянулись.

- А далеко до Урала? Холодно там?

- Очень холодно. Я там был. Сбежал от холодов. Но как же вы на Урал попадете? Надо сначала Москву взять.

Солдат сказал развязно:

- В Москве большевики потопили три миллиона жителей. Фюрер приказал нашей армии отойти от Москвы на тридцать километров и не входить в нее до тех пор, пока иностранные журналисты не приедут в Москву, чтобы убедиться в варварстве большевиков.

В комнату вошел ефрейтор, и солдаты оборвали разговор. Я закончил работу и ушел, обрадованный благополучным окончанием столь неожиданных приключений.

«Николай», видно, очень волновался.

В мастерской я все ему рассказал. Мы сделали выводы; «У немецких солдат нет уже прежней уверенности в победе. И с Москвой у них дело не вышло. Москва - наша».

Известие о том, что Москва наша, постарались немедленно распространить.

Мы посмеивались: гитлеровский дурачок Отто утопил в метро полтора миллиона, зенитчики - три. Интересно, сколько утопят другие?

Согласно решению комитета, я сообщил Лидии Николаевне пароль и поручил ей разыскать наборщицу Никишову.

Лидия Николаевна пошла в типографию. Она назвалась старой знакомой Никишовой. Один из рабочих сказал ей, что Никишова наниматься еще не приходила. Срок, в течение которого она должна была «отсиживаться», еще не кончился, и нам ничего другого не оставалось, как ждать.

Я считал, что уже пора привлечь к подпольной работе [67] Василия. Пригласив его к себе на чай, я как бы между прочим сказал:

- Вы уже знаете, что Ростов на Дону взят Красной Армией?

- Слышал.

- Идут упорные слухи, что у нас вот-вот должен высадиться десант.

- Это и по поведению немцев заметно: сильно нервничают.

- Нам нужно чем-то оправдать перед Красной Армией свое пребывание на оккупированной территории.

- Я тоже об этом не раз задумывался, - вздохнул Василий, - но не знаю, что делать. Человек я беспартийный, знакомых таких не имею, кто мог бы помочь.

- Об этом я и хочу с Вами поговорить. На днях я встретил одного человека. Он мне откровенно признался, что связан с подпольной организацией. Ему дали задание организовать советски настроенных людей. Он хочет и меня привлечь к этой работе. Я решил посоветоваться с вами. Думаю, нужно пойти на это. Мы же русские люди и не можем примириться с оккупантами.

- Это вы, Петр Иванович, правильно сказали! - с жаром отозвался Василий. - Русскую душу у нас никто никогда не вырвет.

- Мой знакомый так и говорил. Плохо, что оружия у нас нет.

Василий подумал, видимо окончательно решившись, подозвал меня к окну:

- Видите?

За окном у нас была огромная воронка - еще от немецкой бомбы. Местность болотистая, воронка сразу наполнилась водой, она так и стояла вечной лужей.

- Там на дне винтовок двенадцать. Наши побросали. Я сам свою винтовку туда бросил. Можно достать, вычистить. У меня есть и люди. Только сигнал подай - пойдут куда угодно и оружие найдут.

- Очень хорошо! - обрадовался я. - Свяжитесь с этими людьми. Организуйте сначала небольшую группу, три - пять человек. Если людей будет больше, организуйте вторую группу. Назначьте руководителей, возьмите на учет все оружие. Смотрите, чтобы эти люди друг друга не [68] знали. И вообще, все дело нужно держать в строжайшем секрете.

- Это я отлично понимаю. Один болтун всех может загубить.

- Безусловно. Давай, Василий, действуй! Связь держи со мной, а я буду докладывать подпольщику.

- Согласен!

Еще я ему сказал, что нужно установить наблюдение за немцами, узнать, где какие их части расположены, где какие огневые точки находятся. На том берегу все должны знать.

- Понятно, разведка необходима, - ответил Василий.

- Сделайте так, чтобы каждый патриот ею занимался.

- Все будет сделано.

- А какое ваше мнение о Ларчике? - спросил я его перед уходом. - Вы знаете его больше, чем я.

Василий помялся:

- Ларчик хороший парень, но невыдержанный, выпить любит. Последнее время он что-то все навеселе и песни распевает. Что у него за радость такая, не знаю. С ним о таких делах я бы не советовал вам говорить.

Я забеспокоился. Ведь Ларчику-то был известен тайник с моим портвейном в курятнике!

На другой день я зашел к Ларчику. Вместе с сынишкой он лежал на кровати и громко пел. Увидев меня, он сразу умолк.

- Слушай, друг мой: ты что-то часто стал песни петь.

- А что же делать? Жена белье ушла стирать, а я ребенка забавляю.

- А ты у меня бутылочки не тянешь для забавы?

- Ну что вы, разве я себе позволю!

- А ты все-таки скажи по-честному: если сосчитать, сколько не досчитаюсь бутылок?

Он смутился и, видимо испугавшись, что я действительно хочу проверить его, признался:

- Знаете, Петр Иванович, признаюсь вам по-честному: что хотите делайте, но не могу, ей-богу не могу проходить спокойно мимо курятника. Магнит, понимаете, прямо магнит, так и тянет! [69]

- Мало ли куда может тянуть! - сказал я укоризненно. - Надо же выдержку иметь. Ты же человек честный, иначе бы я тебе не доверил такое дело. Кроме того, я же тебя не обижаю, сам даю.

- Не сердитесь, Петр Иванович, я прошу простить меня. Больше не буду, ей-богу не буду! Вот увидите.

И хотя Ларчик уверял меня очень горячо, я решил при первой же возможности избавить его от этого «магнита».

Тогда же мы начали приводить в исполнение план, который зародился у меня давно.

Пора было налаживать связь с другими районами Крыма. Самой лучшей формой для этого я считал комиссионный магазин.

«Семен» и «Маша» слыли бывшими состоятельными людьми, я судился за кражу. Словом, никто не сомневался в том, что деньжата у нас водятся. И когда «Семен» заговорил с братом хозяйки, спекулянтом, что неплохо бы через переводчика выпросить разрешение и открыть магазинчик, тот охотно согласился.

Парень он был опытный и мог по-настоящему поставить дело. Для скупки и перепродажи вещей необходимы были разъезды.

По нашему плану, я оставался в Керчи, а «Маша», как жена Костенко, хозяина магазина, могла поехать в Старый Крым, где раньше работала, и установить связи с подпольщиками, которых она там оставила. Во время этой же поездки «Маша» должна была нащупать связь с лесом, с партизанами Мокроусова. «Семен» должен был направиться в Симферополь. Ему поручалось найти там старика Ланцова, которого Владимир Семенович оставил под видом больничного сторожа в психиатрической больнице.

Спекулянт добился разрешения на открытие комиссионного магазина и со всей энергией взялся за дело.

Теперь оставалось подыскать домик для будущей типографии.

Столярная мастерская наша уже работала. Народу к нам заходило немало, о всех городских новостях мы узнавали довольно быстро и так же быстро распространяли все, что считали нужным. В мастерской же мы узнали [70] о продающемся домике и тотчас же пошли с Лидией Николаевной его смотреть.