Страница 33 из 50
Он позвонил Тарасу. Тот был изумлен его предложением:
— Какая доплата? Вы что же — честный бизнесмен?
— Все, кто играет по-крупному, играют по-честному, — сказал Серый.
— Вы филантроп, меценат?
— Так точно. Мне не нравится, что вы вынуждены работать практически за еду. Вы — талант. Вы должны писать, — на этом месте Серый и сам удивился, что повернул разговор именно в этот тупик.
— И что же вы предлагаете?
— Я хочу дать вам своего рода грант. Давайте встретимся и все обсудим. На том же месте и в то же время, что и в прошлый раз, идет?
Тарас согласился. Он и вправду верил в то, что на свете существуют бандиты, желающие поддержать бедных художников слова.
Дальнейшее было делом техники. Он позвонил ребятам, позвонил Бурышеву. С этого момента будто включился таймер и заработал обратный отсчет…
Когда они уже сидели в машине, отправляясь в этот странный, последний для них обоих путь, Серый вспомнил о позорном провале Влада и спросил:
— Послушай, Тарас! Что это за кальмар у тебя там занимался любовью с твоей девушкой?
— Это все фантазия. Не было никакой девушки. Никакого кальмара.
— И все же?
— Я исключил три новеллы из своей подборки. Теперь уже давно твоей. А эти три — пусть так и останутся моими. — «Писатель» поднял голову, весело глянул на Серого. — Хочешь и их приобрести?
— Когда же ты успел исключить?
— Да незадолго до того, как продал вам свое писево.
Серый понял природу ошибки: он не сразу прочитал все новеллы Тараса. Когда давал ссылку Наталье, этот пресловутый кальмар еще был, когда же купил всю эту прозу оптом, автор уже успел удалить новеллы. Он подумал, что подобное может повториться, когда он уже будет, — Серый покосился на сидящего рядом Тараса, — в этом достаточно молодом и крепком теле.
— Ты только эти три новеллы удалил?
— Да, только их. Сон героя о кальмаре. Впрочем, открою тебе секрет. Эти новеллы ты тоже можешь взять, плюс еще штук пятьдесят, удаленных ранее. Моя книга в два раза больше той, что вывешена на Прозе-ру.
— Как это? Ты их пришлешь? — Серый знал, что Тарас уже ничего не сможет ему прислать.
— Ты просто полазай там по сайту. Удаленные находятся в специальной папке. Ты как владелец пароля можешь их увидеть. Другие — нет. Да и я тоже, поскольку ты сменил пароль.
Тарас обращался к нему теперь на «ты», как-то незаметно и буднично сменив стиль. Серого это немного злило. Ничего, подумал он, фамильярничать тебе осталось какие-то считанные минуты.
Серый зажмурился, прервав накат ленты проспекта над капотом машины, отчетливо представил вдруг собственные похороны… На поминки прибудут уважаемые люди со всей страны, имея в виду не Россию, а бывший СССР. Не для того, чтобы почтить память усопшего, но чтобы убедиться: убит действительно он. И они убедятся — да! Он будет лежать в гробу из красного дерева. Именно он, до последней своей бородавки. Лишь где-то в толпе, неприметный, с букетиком дешевых гвоздик появится и исчезнет мужчина в расцвете лет: некто Тарас Балашов, статный и загорелый, но ничуть не похожий на Влада Синеухова из Казани.
31
Серый думал, что это будет выглядеть так, будто бы он заснул и проснулся: заснул в себе, а проснулся — в Тарасе. Так и Бурышев предполагал.
Все оказалось иначе, и немудрено, ведь это был первый в истории эксперимент, и никто, даже сам подколодный гений, не знал его деталей.
Серый очнулся нигде. Это была тьма, будто в катакомбах. Когда-то в юности, в то лето, когда он поступил в институт связи, который, впрочем, не окончил, отец премировал его поездкой к морю, в Одессу, и он был на экскурсии в катакомбах, и экскурсовод предложил посмотреть, как будет выглядеть настоящая тьма, и все погасили свечи…
И теперь была тьма. Истинная тьма, как в катакомбах. И тишина. Глубокая тишина, каменная, да, именно какая-то каменная, будто его залили бетоном, и во все стороны простирается глухой цементный камень.
И еще. Казалось, будто закончилось само время. Будто бы больше нет никакого движения реальности, потому что никогда не произойдет никаких событий…
Свет. Серый двинулся в сторону света, одновременно осознав, что может перемещаться в своем новом пространстве. Это казалось домом с узкими продолговатыми окнами. Нет, это глаза. Его несло к какому-то чудовищу, чьи огромные глаза светились впереди. Он не чувствовал ни рук, ни ног, но будто бы упирался руками и ногами во что-то, пытаясь препятствовать этому движению, пока не понял, что оно неизбежно.
Глаза приближались, страшные, кровавые, с красными капиллярами, и вдруг он понял, что они вовсе не огромные, а это он сам маленький, и видит он эти глаза изнутри. Так вот в чем дело… Еще мгновение, и он плюхнулся в эти глаза, будто надев на лицо маску, и в руки влез, как в перчатки, и в ноги, как в охотничьи сапоги.
Он очнулся. Прямо над ним стоял человек в белом халате. Спросил:
— Как ты себя чувствуешь?
— Это… — пробормотал Серый, с трудом овладевая чужими губами. — Я уже в нем?
Лекарь говорил голосом Бурышева, но Серый не узнавал его. Бурышев усмехнулся и достал из кармашка халата круглое зеркальце. В желтом кольце был Тарас Балашов с перекошенным, как от инсульта, лицом, узнанный лишь по кокетливой ямочке на подбородке.
— А он где? — спросил Серый.
— Там, — Бурышев указал зеркальцем в сторону, где стоял стол и большой черный компьютер. — Он там! — доктор подошел к столу и постучал ладошкой по корпусу компьютера.
Серый приподнялся на локтях того, кто сидел в этом ящике, все же чувствуя, что эти массивные руки наливаются им самим.
— И надолго он там?
— Откуда мне знать? Я могу его просто «делит» — удалить. Но это будет убийство.
— Ну-ну.
— Что «ну-ну»? Удалить? Мне не хотелось бы.
— Не удаляй.
— Правильное решение. Он мне пригодится для экспериментов. Правда, еще не знаю каких.
В голове шумело, казалось, что там вращается точно подогнанный под кость черепа, гладкий пластиковый шар. Будто планета, горячая, как солнце, и оранжевая, как апельсин.
Впрочем, это движение прошло, когда он увидел свое тело со стороны: жизнь, полная героизма и предательства, милосердия и насилия, благородства и лжи, — теперь лежала перед ним в образе пятифутового трупа. Или нет? Он пригляделся…
— Что такое? — чуть ли не с ужасом воскликнул Серый. — Он дышит!
— Он живой, — невозмутимо ответил Бурышев. — Без разума, но кровообращение и прочее в порядке. А теперь отвернись. Я должен сделать ему инъекцию. Несколько кубиков воздуха в вену. Потом отвезем его и положим у тебя в берлоге…
— Я сам, — сказал Серый и попытался встать.
Его качнуло, он схватился за край кушетки и упал на пол. Прошептал:
— Что-то не то…
— Я все сделаю, — сказал Бурышев, помогая ему вновь взобраться на ложе своего второго рождения.
— У меня отнялись ноги! Я их не чувствую совсем, — с отчаянием воскликнул Тарас-Серый.
— У одной крысы такое было… — задумчиво проговорил Бурышев.
— И что с крысой?
— Она не умерла, — уклончиво ответил он.
— Она выздоровела? Совсем?
— Да. Но ей пришлось для этого немного полежать в реанимации.
— Отменно! — сказал Серый, чувствуя, как в голове снова кружится шар.
— Я все сделаю сам. Отвезу тело. И укол, пожалуй, сделать надо будет уже там. Трупное окоченение, понимаешь ли…
Это было последнее, что он слышал, всем своим существом утягиваясь в этот вращающийся огненный шар.
32
В квартире на Соколе Серый очнулся уже окончательно, впервые за последние дни оставшись один. Он долго стоял перед зеркалом и рассматривал настоящего Тараса Балашова. Перед ним было другое лицо. Он не мог этого объяснить, но Тарас в зеркале, был не совсем тот Тарас, которого он видел раньше.
Оказывается, то, что мы видим, вообще — иллюзия, обман. Каждый человек видит мир по-своему. Бурышев был теперь немного другим, да и все лица, которые он знал, — тоже. Включив телевизор, он обнаружил другого президента страны, других певцов, хотя имена у них были те же самые. Странно, что он не подумал тогда о Наталье, о том, что и она — цель всей этой операции — могла также выглядеть иначе в глазах этого нового человека…