Страница 53 из 67
Пламя уже полыхало рядом, загорелся комбинезон. Димка хотел отплыть в сторону, но выяснилось, что одна рука ему не подчиняется: при малейшем движении все тело пронзила нестерпимая боль… От резкого движения второй рукой он снова потерял сознание, мозг пронзило короткое: «Все!»
Но, видимо, еще не суждено было ему умереть. Очнулся в катере. Вокруг были румыны: команда и раненые с потопленных кораблей, подобранные в воде. Видимо, и его приняли за своего - румына.
Вместе с «соотечественниками» отправили в госпиталь в Констанцу. Ранения оказались тяжелые: перелом правой ноги и правой руки, перебита переносица (видимо, ударился о приборную доску), много осколочных ранений, сотрясение мозга. К тому же - большая потеря крови.
Полгода боролись за его жизнь румынские врачи, полгода он молчал. А когда дознались, что он советский летчик, не расстреляли (время не то - март 1944-го!) - отправили в лагерь для советских военнопленных. В лагере содержалось около пяти тысяч узников, и в этих тяжелых условиях большинство из них оставалось советскими людьми, преданными Отчизне. Существовала подпольная партийная организация, действовал совет офицеров, решения которого имели силу закона. Среди пленных регулярно проводились политинформации, беседы. Триандофилов и в плену не опускал рук. Он бывал во всех 18 корпусах [185] лагеря, рассказывал о положении на фронтах. Каждый корпус составлял отряд, который, в свою очередь, разбивался на звенья. Триандофилова вскоре назначили командиром звена, в которое входило около 70 военнопленных.
- Был среди нас один человек, - рассказывал он, - которому все подчинялись беспрекословно. Он не был председателем совета офицеров, но вся информация, все распоряжения исходили от него. Этот человек был для меня и многих друзей загадкой. Раскрылась эта загадка при необычных обстоятельствах. В ночь на 20 августа 1944 года, когда в Бухаресте румынские войска начали разоружать немцев, в лагере по команде совета офицеров прозвучал сигнал: «К оружию!» Охрана была разоружена, военнопленные в строевом порядке пошли навстречу нашим войскам.
- В Одессе, на первой проверке, - рассказывал далее Дима, - мы увидели этого офицера в форме полковника войск НКВД. Оказывается, он специально был заслан в лагерь, чтобы проверить, как ведут там себя наши пленные. Теперь, перед строем, он давал характеристику каждому. Одним командовал «Шаг вперед, кругом!», другим - «Шаг назад!» Образовалось две шеренги, стоящих лицом к лицу. Тем, кому скомандовали «Шаг вперед!», - сразу вернули форму, звание, ордена и отправили в свои части.
- А с другими как?
- Отправили на дополнительную проверку.
Ему скомандовали «Шаг вперед!». Димка вновь вернулся в боевой строй черноморских летчиков.
* * *
А для Жени Акимова тот полет, когда он навел на караван судов пятерку торпедоносцев, оказался последним.
На рассвете следующего дня он должен был снова вылететь на разведку, как и накануне, «правым кругом» - от Босфора до Севастополя. Нам с Уткиным предстояло разведать морские коммуникации с фотографированием Севастополя. Вылет Акимова намечался на четыре ноль-ноль, наш - двумя часами позже.
Когда мы приехали на аэродром, большой ДБ-3ф Акимова уже стоял на старте, моторы работали на малых оборотах, видимо, Женя просил разрешения на взлет. Мы вышли из машины, потихоньку по границе аэродрома направились к своему самолету: торопиться было некуда, до взлета еще было достаточно времени. Ярко горели огни, обозначавшие границы взлетной полосы, впереди, где-то [186] у береговой черты, настойчиво мигал самый яркий огонек - по нему при взлете держит направление летчик. Наш аэродром - узкая щель между гор, поэтому ночью на взлете за этим огоньком надо следить особенно внимательно, а то и до беды недалеко: заденешь крылом за гору - и все.
Мы остановились, чтобы посмотреть взлет Акимова. Взревели моторы, из выхлопных патрубков вырвались языки пламени, и самолет, набирая скорость, побежал по бетонированной полосе. Все быстрее, быстрее. Уже приподнял хвостовую часть, идет в горизонтальном разбеге. Еще секунда-вторая - и ДБ-3ф плавно отделился от бетона, начал набирать высоту.
И вдруг из правой гондолы вырвалось пламя с искрами, до нас долетел характерный звук захлебывающегося мотора. Мы онемели. Нет ничего страшнее для летчика, чем отказ мотора на взлете; скорость маленькая, машина неустойчивая, и чтобы удержать ее и развить нужную скорость, оба мотора должны работать на полную мощность. При отказе же одного из них ДБ-3ф теряет устойчивость и падает на крыло.
А тут еще ночь. Кромешная тьма вокруг. Мы видели, как потянуло самолет Акимова вправо, где возвышалась крутая гора, покрытая лесом. Чтобы сохранить скорость, Женя, видимо, отжал ручку от себя, но самолет упрямо, как-то юзом, несся к горе. С большим креном он прогремел почти над нашими головами, потом, срезав верхушки деревьев, плашмя грохнулся у подножья горы…
Мы кинулись к месту падения, но очень скоро поняли: надежды нет. Самолет был охвачен пламенем…
Уж небо осенью дышало…
Лето 1943 года ознаменовалось гигантским сражением на Курской дуге, которое стало переломным в ходе Великой Отечественной войны. Красная Армия захватила инициативу на всех фронтах, враг понес огромные потери в живой силе и технике. А у нас на юге пока царило тревожное затишье. Гитлеровцы укрылись на Таманском полуострове за «голубой линией», которая левым флангом упиралась в Азовское, а правым - в Черноморское побережье, замыкаясь Новороссийском - «неприступной крепостью», как утверждали немцы.
Но именно с этой крепости начали прорыв «голубой [187] линии» войска Северо-Кавказского фронта в содействии с моряками Черноморского флота. После мощного штурма с суши и с моря в Цемесскую бухту ворвались десятки кораблей и высадили многочисленные десанты по всему периметру порта. Несколько дней не утихал смертельный бой. Клещи вокруг города неумолимо сжимались. И враг дрогнул: опасаясь полного окружения, начал поспешно отступать. 16 сентября Новороссийск был освобожден от фашистской нечисти.
«Голубая линия» дала трещину. 21 сентября была освобождена Анапа, а к 9 октября очищен от захватчиков весь Таманский полуостров.
Впереди лежал Керченский пролив, за которым виднелись берега Крыма. Но преодолеть такую водную преграду с ходу трудно, особенно после чувствительных потерь, которые понес флот в Новороссийско-Таманской операции. Требовалось время для подготовки нового десанта. Нужна была передышка.
Сразу же после освобождения Таманского полуострова наш 30-й разведывательный авиаполк получил приказ перебазироваться поближе к фронту - на Мысхако, где на узком прибрежном участке была расчищена взлетно-посадочная полоса. Никаких удобств там, понятно, не было, жили в землянках, оставленных нам десантниками. И на том, как говорится, спасибо. Зато отсюда ближе летать на Крым, а Керченский пролив - совсем рядом. Теперь нашим основным объектом разведки стал Севастополь, через который осуществлялась связь крымской группировки врага с портами Румынии, крымские аэродромы и, конечно, Керчь с прилегающей к проливу береговой полосой.
Летом 1943 года в полку была сформирована еще одна эскадрилья - третья, вооруженная английскими истребителями «киттихаук», машинами тяжелыми, уступающими по скорости и маневренности нашим «якам», но имеющими более сильное вооружение. В первые дни, пока мы базировались на Кавказском побережье, летчики-истребители проходили теоретическую разведывательную подготовку и, «по старой привычке», как говорили они, несли дежурство на аэродроме в качестве истребителей-перехватчиков. И несли успешно. 25 июня Александр Карпов сбил вражеский разведчик, а на следующий день, охраняя наш танкер, вместе с Николаем Крайним и Алексеем Гавришом они сбили два бомбардировщика Ю-88.