Страница 61 из 81
Улица на дальней окраине Пхеньяна, 1985 г. (фотография С. О. Курбанова)
Типичный пхеньянский одноэтажный дом представляет из себя невысокое сооружение с черепичной или шиферной крышей, оштукатуренными и выбеленными кирпичными стенами. Все окна и двери обращены в одну сторону и выходили в маленький двор-огородик. По моим приблизительным подсчетам, площадь этих домов (вместе с подсобными помещениями) колеблется от 15 до 30 квадратных метров, в среднем составляя примерно двадцать квадратных метров. Обычно такой дом состоит из двух смежных комнат и кухни с топкой ондоля (система отопления в Корее, аналогичная китайскому кану, которая существует там с незапамятных времен и предусматривает, что теплый воздух проходит под полом жилых помещений, отапливая их). Обстановка бедная, как правило, самодельная, часто в комнате есть только низенький столик и небольшой шкаф. К дому может быть пристроена кладовка. Теснота в таком жилище страшная, по ночам едва ли не весь пол в комнате превращается в кровать, но днем дом обычно пустует: старшие — на работе, а дети в школе или же бегают на улице.
Отапливают дома традиционным способом, с помощью ондоля, топливом которому служат угольные брикеты в виде цилиндров. Изготовляют их из угольного порошка и пыли на специальных небольших ручных прессах. Кстати, точно такие же угольные цилиндры и почти такое же примитивное оборудование для их изготовления до недавнего времени часто попадались на глаза и в Сеуле (сейчас, впрочем, в южнокорейской столице они почти полностью вытеснены газовым и нефтяным отоплением). Своеобразная деталь внешнего облика корейских домов — это их трубы. Как правило, это просто куски водопроводных железных труб, часто даже кривые и грубо обрезанные, которые, вдобавок, и установлены не вертикально, а как-то наискосок. Эти кустарно-причудливые трубы, по крайней мере на советский глаз, придают всем домам какой-то неустроенный, временный вид. В большинстве домов дымоход ондоля выходит, по дальневосточной традиции, под стеной дома, но порою труба может торчать и из самой крыши.
Тесно не только в доме, но и вокруг него. Плотность застройки в трущобах очень велика, до 30 % всей земли занято самими постройками, место остается лишь для крохотных огородиков и узких тропинок, петляющих между домами. Ни эти тропинки, ни более широкие проезды не асфальтированы, так что только скалистая почва Пхеньяна спасает их во время дождей от превращения в потоки грязи. Пешеходные тропинки, впрочем, иногда выкладывают бетонными плитками, но делается это редко.
Во всем городе вообще, а в трущобах — особенно, очень много детей. Десятки их бегают по дворам, копаются в земле, играют, так что порою приходилось буквально не отрываясь смотреть себе под ноги, чтобы не отдавить ручонку какого-нибудь карапуза, который с открытым от изумления ртом смотрит на «дядю-иностранца». Надо сказать, что иностранец — зрелище редкое, многие видели их только в кино.
В связи с этим вспоминается конфуз, который произошел с одним моим знакомым — молодым советским дипломатом. Однажды он зашел в небольшой магазин при общежитии для студентов-иностранцев, где работала продавщица — женщина лет 35. В тот раз на работу она пришла со своей пятилетней дочкой, которая, похожа, впервые увидела живого иностранца. Впрочем, вскоре стало ясно, что она их до этого все-таки видела — в кино. Поскольку появляющиеся в северокорейских фильмах носатые иностранцы — это почти всегда коварные и злобные янки, «американские империалисты», то вежливая девочка поздоровалась с моим знакомым, назвав его так, как подобных ему людей называют в виденных ей фильмах: «Здравствуйте, дяденька американская империалистическая сволочь!»
Но вернемся к жизни пхеньянских кварталов. В трущобах есть водопровод, но не канализация, так что жителям приходится пользоваться одним общим туалетом на 5-10 домов. Разумеется, ни о каком смывном туалете речи не идет, и те из наших соседей-студентов, кто приехал из провинции, говорили, что такое устройство как унитаз они впервые увидели в Пхеньяне. Впрочем, и в Пхеньяне современные туалеты были тогда (как, впрочем, и сейчас) только в многоэтажных домах. В индивидуальных домах часто нет и водопроводных кранов, поэтому среди однообразных крыш домов то тут, то там мелькает причудливая крыша беседки. Это не просто беседка, а водопроводная колонка — центр жизни целого квартала. Рядом с колонкой есть небольшая площадка, где возятся дети, в самой беседке набирают воду и стирают женщины.
Время от времени попадались в трущобных районах и, так сказать, здания общественного назначения — видимо, помещения для собраний и работы низовых административных органов. Это были те же лачуги, но только расписанные лозунгами и увешанные плакатами. Впрочем, лозунги висели и на стенах многих обычных домов. Как нам объяснили, все жители обязаны время от времени писать и вывешивать для всеобщего обозрения всякие призывы типа: «Да здравствует Любимый Руководитель Ким Чжон Ир!» или «Все на достижение «темпов 80-х годов»!». Надо сказать, что особого рвения в этом вопросе население как-то не проявляло и лозунг, мелко и кое-как написанный корявыми буквами на узком листочке, выглядел отнюдь не впечатляюще.
В октябре-ноябре по всему городу в массовом порядке шла заготовка традиционной корейской острой маринованной капусты — кимчхи. Каждый взрослый кореец (или, по другим источникам, каждая семья) имеет право купить по карточкам 80 кг капусты. В солнечные и еще не очень холодные ноябрьские дни весь город занят изготовлением кимчхи. Женщины режут капусту и возятся с приправами. Хорошо приготовить кимчхи — дело чести каждой кореянки, ведь если это блюдо вкусно, то оно может заметно скрасить однообразие обычного корейского питания. Мужчины тоже не сидят без дела: они копают ямы под огромные глиняные кувшины, в которые женщины засыпают изготовленную ими смесь. Сверху эти ямы перекрывают досками так, чтобы остался небольшой люк, закрываемый сверху деревянной крышкой. Получается своеобразный мини-погреб, который служит, правда, всего один сезон. У каждой семьи есть свой такой погребок, поэтому корейской зимой, обычно почти бесснежной, дворы домов выглядят довольно оригинально: там и сям из земли торчат деревянные крышки, которые закрывают доступ к кувшинам с кимчхи. Обычно, как мне говорили корейцы, хватает этого кушанья до весны, примерно до середины апреля. Поэтому к концу зимы крышки начинают исчезать со дворов, зато у заборов и в укромных уголках выстраиваются целые шеренги огромных кувшинов, теперь уже пустых.
Любопытная деталь — обилие проводов полевых телефонов, протянутых между деревьями в парках, на улицах, во дворах. Порою эти провода опутывали деревья прямо как паутина. Связано это, видимо, как с обилием всяческих армейских частей и организаций, так и со слабым развитием «гражданской» телефонной сети: частных телефонов почти нет, во всем городе я видел только две или три кабины телефонов-автоматов. Телефон в квартире — большая привилегия, доступная лишь немногим. За пределами же Пхеньяна состояние телефонной сети вообще первобытное: мой сосед по комнате, который был родом их Хамхына — одного из крупнейших промышленных центров страны, рассказывал мне, что у них в городе вообще нет автоматической телефонной связи и все разговоры ведутся только через коммутатор с доисторическими «телефонными барышнями».
С конца семидесятых годов в Пхеньяне шло довольно интенсивное строительство, хотя, видимо, по меньшей мере половина населения корейской столицы жила еще в традиционных лачугах (да и квартиры в новых домах заселены в основном для представителями элиты). Кроме района проспекта Чхангван, в роскошных домах которого живет преимущественно высшее чиновничество, крупные жилые районы строились на левом, восточном берегу Тэдонгана.
На первый взгляд большинство новых домов в Пхеньяне производили впечатление панельных, но это была иллюзия. Крупнопанельного строительства в Корее не было и нет, дома возводят из нестандартных бетонных блоков, по размеру больше похожих на очень большие кирпичи. Прием этот не нов: в свое время в петровском Петербурге тоже разрисовывали под кирпич стены рубленных деревянных домов. Советские специалисты-строители, с которыми мне приходилось общаться, отмечали высокую прочность корейских сооружений. Низкий уровень технологии, по их словам, в целом компенсировался добросовестностью рабочих и высоким качеством цемента.