Небо над полем

Лейтенант, опустив глаза в протокол, лежавший перед ним, тихо сказал:

— Пойми же ты, что мы должны все как было записать.

— Вы же свидетелей опросили, вот и записывай, — упрямо стоял на своем Свят. — На вас я не в обиде, сказал он, обернувшись к сержанту. — Тебе потом самому стыдно будет, — опять он резко сказал растерянному лейтенанту. — Подписывать твой протокол я не буду, никакой силой не заставишь. Так что звони нашему тренеру. Больше я с тобой ни о чем говорить не буду.

Рука лейтенанта на столе нетерпеливо вздрогнула. Не оборачиваясь, он приказал сержанту:

— Позвоните. Раз он так — позвоните. А стыдно потом будет ему.

— Куда звонить? — спросил сержант, но Свят не ответил.

— Наверняка в «Центральную», — сказал лейтенант.

К Святу он уже больше не обращался, а размышлял вслух, словно бы делясь с сержантом: — Они для чего, видать, затеяли, чтобы он в нашу команду перешел. А директор Баженов такую бы карьеру ему сделал. Теперь же — кто знает?

«Я знаю! Есть только «Звезда», никакой другой команды не надо мне. Ей не изменю. Их провокация — просто глупость. Даже не потому, что не на того напали. Нечто подобное когда-то сделали с Андреем — я умею ценить чужие уроки. А вы, директор Баженов, — не умеете».

Монотонно щелкал диск на телефонном аппарате.

— А нас ты зря обидел, — прошептал лейтенант.

Решительно и резко, что не было ему свойственно, Андрей толкнул дверь. На него поползли клубы табачного дыма. Полулежавший в кресле, Веретеев при появлении Андрея не сделал никакого движения ему навстречу — лишь пригласил:

— Проходи.

— Нет, — ответил Андрей. На секунду он почувствовал головокружение и, раскинув руки, уперся в дверные косяки. — Я пришел сказать, что теперь вы меня обманули. От любого другого человека я мог ожидать. Но от вас — это было невозможно.

Веретеев не отвечал — то ли не знал, в чем дело, то ли откровенность Андрея, такая необычная, непредвиденная, его просто обезоружила.

— Да, шесть лет назад Доронин поймал меня на малодушии. А теперь вы тоже решили сыграть на человеческих слабостях? На страхе? На испуге? Доронин тогда не промахнулся. А вы не на того напали. Я не верю, что все произошло без провокации. Или — что виноват наш Свят. И вы не могли не знать. А если не могли помешать, хотя бы нас предупредили бы. Вас обидело то, что не вам отдал Сергей Свята? Вы решили любым способом заполучить его? Почему вы молчите? Доказывайте, если вы ни при чем. Или у вас, как всегда, связаны руки?

Волнение Андрея не угасло, но он вдруг увидел перед собой стареющего на глазах человека. Андрей прошел в номер, задержался посредине — потолок давил на него, он впервые почувствовал себя выше, чем был на самом деле. Оглянулся и увидел… себя на огромном фото, висевшем над дверью.

Веретеев опустил в пепельницу измятую сигарету, с усилием поднялся из кресла, пошел к двери. От него не ускользнуло секундное замешательство Андрея.

— Да, — сказал, не оборачиваясь, Веретеев. — Когда я ухожу… из дому… где б я ни жил… в Москве или по отелям… уж сколько лет тому… я всегда вспоминаю о тебе… думаю о тебе…

На огромном фото еще солнечный, юный и не знавший себя Андрей Соснора выбегал на свой самый первый матч в высшей лиге.

— Возможно, ты прав, — продолжал Веретеев, — я не достоин уважения с твоей стороны. Хотя совсем… я ни в чем… не виноват… но все равно… все равно ты прав… потому что я здесь… и не уезжаю…

Да, он пришел. Но пришел сказать, что учитель обманул его!

Говорил Соснора необычно взволнованно — редко кому доводилось слышать его голос таким. Хотя не все я разобрал отчетливо, однако главное уловил, и оно потрясло меня: кто-то из тех, что стояли за веретеевской командой, попытался каким-то бесчестным способом переманить Святослава Каткова.

Я следил за лицом Веретеева — оно мрачнело, глаза затухали.

Они ушли оба, а я остался ждать Веретеева. Ждать и вспоминать истории, которые, к счастью, все реже и реже возникают в футболе тогда, когда желание заполучить нужного игрока приводит к затеям безответственным, чтобы не сказать преступным.

«Много радости тебе играться в этом веретеевском детсадике?» — спросил Доронин, покачиваясь на каблуках перед Андреем. «Команда как команда», — ответил Андрей, к двадцати одному году он повидал немало команд и получше своей — играл против одних смотрел игру других и мысленно прикидывал, как бы сам выглядел среди их игроков. «Школы-то после этого детсада не будет» — продолжал Доронин, недовольный ответом. «Я ж не виноват», — пожал плечами Андрей. Он понял, в чем дело, но не мог решить — дать отпор немедленно или взвесить все основательно. Одно ясно: Доронин, недавно возглавивший команду мощную, способную громить и сокрушать приглашает к себе. Тот самый Доронин, еще не так давно, каких-то семь лет назад, игравший у Веретеева. Андрей даже помнил его резвые проходы по левому краю и крученые угловые. Тот самый Доронин, видимо, неспроста забракованный Веретеевым, предлагает Андрею предать человека, который вытащил парня из неизвестности на шумный свет. «Не может быть об этом речи», — сказал Андрей и посмотрел прямо в лицо Доронину.

…Напутствуя футболистов, Веретеев ограничился несколькими словами: они ведь и сами знали, каким трудным будет этот матч, — в чужом городе, со стремительно взлетающей вверх командой. Одно его беспокоило. Уже доложили, что видели прогуливавшихся по бульвару Андрея и Доронина. Сомнений быть не могло: на пустяки Доронин времени и слов не тратит — значит, заманивает Соснору. Но скажет ли сам Андрей об этом? Откроется ли он? Сутки прошли, а он и не намекнул, не поделился. Характер такой, верно, но все-таки… Уходят, оставляя в раздевалке тепло своих разогретых тел. Обернется ли? Пусть только бросит взгляд — и он, тренер, все поймет…

…«Сколько их тут? Что-то не чисто. Чего они хотят от меня? Да, я забил гол. Для того и выходил на поле. А эта женщина? При чем тут она? Я ее не знаю, сама прилипла. А этого парня — точно, ударил, потому что никому не позволю хватать себя за грудки. Тут — милиция? Вот и разберется. Да, я Соснора. Куда везете? Вы что, — хотите меня в лесу повесить?» — «Ты шуточки шутить? Не будь дураком, Соснора! Тебе счастье привалило — не будь дураком».

…«Я и называю все своими именами. Подлость. Провокация. Кража. Подлость. Довольны теперь?» — «Я-то доволен. Еще как, — отвечает Доронин. — И ты будешь доволен. Перегоришь — поймешь». «Да я уже понял! — кричит Андрей. — Черт с тобой, подлец! Твоя взяла! Но ты когда-нибудь горько пожалеешь об этом». Доронин раскатисто смеялся: «Вот такой ты мне и нужен. Я же знал, что в этом робком Сосноре волк живет!»

…Веретеев смотрит в жесткое лицо Доронина. «Клянись, — не просит, а приказывает он, — что дашь ему все». — Доронин согласно кивает. «Нет, — требует Веретеев, — клянись, что он станет таким игроком, каким и ему самому сейчас не снится. Клянись, что не загонишь его». — «Ладно, клянусь», — отвечает Доронин, подставляя взгляду Веретеева свою крутую спину.

Тренеры стояли друг против друга. Савельев тихим голосом повторял:

— Зачем же вы так? Разве можно так?

Веретеев посмотрел на стол. Пальцы молоденького лейтенанта безотчетно гладили лист бумаги, белеющий на голубоватом стекле. Он искал решения.

— Дай-ка сюда, — приказал Веретеев.

— Протокол, что ли? — не понял лейтенант. Белый лист оторвался от стекла. Еще секунда — и протокол превратился и смятый клочок бумаги. Еще секунда — и лейтенант бросает его в урну

— Свят, ты точно не виноват? — такие только слова и нашел Савельев.

«Болван! — мысленно прокричал Веретеев. — Ты ж убил себя в его глазах этим дурацким вопросом! И никогда ты не сможешь поднять себя в глазах всех, кто примчался за ним сюда».

Веретеев поймал себя на противоречивом чувстве: тренер, с которым он соперничал, неосторожными, опрометчивыми словами унизил не одного себя, а всю тренерскую рать, за это нужно наказывать; с другой же стороны — в борьбе за души этих парней Веретеев не должен ему уступать и, значит, должен нарушить правило тренерского единения, хотя вовсе не известно, сойдутся ли дороги парней и его, старого тренера, да ведь и парни разные: одни только идут вверх, другие стоят на вершине…