Страница 25 из 49
Палач Кубе знал о приговоре, вынесенном ему белорусским народом, и начал метаться, как обложенный зверь. Имея резиденцию в Минске, «Кубе часто менял место жительства. Его дом охраняли отборные фашисты как снаружи, так и внутри, он ничего не ел и не пил без предварительной проверки, выезжал на разных машинах, постоянно меняя место своей машины в колонне однотипных машин с телохранителями».
Когда весной 1943 года гаулейтер оставил минскую квартиру и уехал за город, партизаны оказались в затруднительном положении. Попытка группы разведчиков бригады Градова уничтожить Кубе днем на шоссе Минск — Лошица успеха не имела.
Партизаны снова обратились за помощью к летчикам. В их письме говорилось: «Гаулейтер оккупированной Белоруссии Вильгельм фон Кубе со своим штабом перебрался из Минска в бывший дом отдыха в местечке Прилуки, находящемся в 20 километрах юго-западнее Минска… В связи с тем, что имеется оперативная необходимость изгнать Кубе с его новой резиденции, бомбардировка указанного объекта имеет важное значение».
Много лет спустя мы узнали, что в те дни в минской резиденции Кубе поселилась в качестве прислуги советская патриотка Елена Григорьевна Мазаник, которая впоследствии по заданию подпольщиков должна была уничтожить палача.
Командующий авиацией дальнего действия для нанесения бомбового удара по загородной резиденции гаулейтера выделил из гвардейского полка 15 лучших экипажей тяжелых бомбардировщиков, которые выполнили просьбу партизан. Случайно уцелев, Кубе вынужден был переехать в Минск.
Облава продолжалась. Круг становился все меньше и меньше и наконец замкнулся… Две мины подложила в спальню Кубе Елена Мазаник. Они взорвались в установленное время — в 1 час 20 минут ночи с 21 на 22 сентября 1943 года. Приговор над палачом белорусского народа был приведен в исполнение.
От наблюдательных летчиков не ускользнуло, что немецкие офицеры, попадая в плен к партизанам, не выкрикивали уже «Хайль Гитлер!». От них скорее можно было услышать «Гитлер капут». Советским летчикам со сбитых самолетов или бежавшим из плена легче стало находить партизан и вернуться на Большую землю, чтобы снова бить врага в небе и на землей Все чаще на партизанских базах стали появляться раскаивающиеся изменники Родины — они спешили искупить свою вину.
Темной весенней ночью Запыленов летел в район Минска. Ему предстояло вывезти из партизанского отряда пленных немецких офицеров. На эту площадку еще ни один самолет не садился. Запыленов, снизившись, осветил ее фарами. Место, куда предстояло сесть, окружено сосновым лесом, открытых подходов не было. Возвращаться тоже не хотелось: вдруг Валентина Степановна подумает, что он потерял веру в себя после поломки самолета в Смелиже. И Степан Семенович стал заходить на посадку. Чем ближе подходил к земле, тем больше чувствовал уверенность, что все будет хорошо. Но после того, как самолет коснулся колесами земли и покатился, стало видно, что площадка все же для пробега короткая: видневшийся в свете фар кустарник надвигался быстро. Нажав во всю силу на тормоза, летчику удалось остановить самолет на самой границе площадки.
Запыленов вышел из самолета. Навстречу шли десятка два партизан и о чем-то громко спорили. После взаимных теплых приветствий партизанский командир, указывая на находящегося в толпе немецкого офицера, сказал:
— Этот полковник гитлеровских ВВС не верил в благополучную посадку нашего самолета. «Капут будет ему, — уверял нас. — На такую площадку тяжелому самолету не сесть». Вот мы ему и говорим: что не под силу фашистам, вполне под силу советским летчикам-коммунистам…
В ту же ночь экипаж благополучно возвратился на свой аэродром. Из самолета вывели трех немецких офицеров.
— Ну как, нет капут? — спросил их Запыленов через переводчика-партизана.
Один из них ответил по-русски:
— Я нет капут, Гитлер капут…
Позднее Запыленов рассказывал, что он и сам боялся за взлет: «Уж больно мала площадка. Но партизаны молодцы. По моей просьбе они за 30 минут спилили 4 дерева, стоявших на линии взлета».
В одну из ночей командир эскадрильи капитан Василий Иванович Лебедев произвел посадку к партизанам Бегомля, доставил им боеприпасы и вывез оттуда раненых.
В апреле капитан Лебедев вывез из Бегомля 20 летчиков с самолетов, сбитых над территорией, занятой фашистами, и ушедших в леса к партизанам. Когда мы встречали их на аэродроме, то думали о Богданове и других летчиках, сбитых фашистами в 1941–1942 годах. Им приходилось пробираться к своим войскам пешком, проходя через районы, кишащие фашистами. Многие погибли при встрече с охранниками.
В район Бегомль — Лепель летал с посадкой и экипаж Ивана Гришакова. В один из полетов Иван Андреевич доставил в тыл врага не боеприпасы партизанам, а группу коммунистов и комсомольцев.
Сидор Артемьевич Ковпак, завершая свой знаменитый рейд по Украине, весной 1943 года остановился ненадолго у Речицы, в 100 километрах западнее Чернигова. В ночь на 21 марта произвел там посадку любимец Ковпака Борис Григорьевич Лунц. В ту пору он вывез 10 раненых партизан и экипаж капитана Владимира Александровича Тишко, того самого, что в январе провалился на льду озера Червонного. На второй день вместе с Лунцем в Речицу доставил груз ковпаковцам экипаж Николая Игнатьевича Слепова. Он вывез 17 раненых. Гостеприимный Сидор Артемьевич пригласил летчиков к себе в хату вечерять. Когда речь заходит о пище, летчики действуют по пословице: «Кто хорошо ест, тот хорошо и работает». Они вошли в хату и дружно заняли места за столом. Расторопная хозяйка подала жареное мясо. Все принялись с аппетитом уплетать вкусное блюдо. Не ели только двое: Ковпак и штурман Юрчаков. Хозяин жаловался на больные зубы, а штурман после поломки самолета в Смелиже, куда он летал в экипаже с Запыленовым, вот уже четвертый месяц ходил без передних зубов: то ему некогда, то материала у врача не оказывалось. Ковпак искренне посочувствовал молодому «летуну» и тут же попросил хозяйку отварить мозгов от забитого вечером бычка.
— Пускай они едят мясо, а мы, штурман, выпьем горилки и будем глотать мозги — их жевать не надо…
Небо покрылось мощной грозовой облачностью. Летчики, посовещавшись, решили взлетать, хотя Ковпак уговаривал остаться на дневку.
— Хороший хозяин в такую погоду собак со двора не выпускает, а вы лететь собрались, — доказывал Сидор Артемьевич.
Старый партизан оказался прав. В Москву в эту ночь добрался только Лунц. Слепов, попав в сильную грозовую облачность, произвел вынужденную посадку в отряде Кожара, на Гомелыцине. Белорусы сутки ухаживали за ранеными украинскими партизанами, которые находились на борту самолета Слепова. На вторую ночь Вася Асавин привез Слепову бензин, а партизанам боеприпасы, и летчики вернулись на свой аэродром.
Месяц спустя полк получил новую заявку на полеты в соединение Ковпака, но уже не в Речицу, а на площадку Кожушки, юго-восточнее Мозыря. В три первые ночи экипажи Лунца, Слепова и Чернопятова доставили партизанам несколько тонн взрывчатки, боеприпасов, оружия и медикаментов, оттуда вывезли 97 раненых.
В Кожушках Ковпак задержался. Генерал Строкач сказал:
— Пока мы не обеспечим отряд боеприпасами и не вывезем всех раненых, Ковпак будет стоять в Кожушках насмерть.
Чтобы больше забросить пушек партизанскому соединению, Виталий Иванович Масленников предложил грузить их в самолеты без колес и других, не обязательных в партизанских условиях деталей.
— Зачем они им, колеса? — убеждал он. — Лучше отвезем снарядов больше.
С Масленниковым согласились. Сел он ночью в Кожушках, зарулил самолет на разгрузку.
Сидор Артемьевич Ковпак встретил летчика, как всегда, приветливо. Виталия Масленникова он знал не хуже, чем «своего» Бориса Лунца.
— Ну, чем порадуешь, Виталий Иванович? — спросил он командира корабля.
— Пушки привез, Сидор Артемьевич, — весело доложил Масленников. — Принимайте на вооружение артиллерию!
— Молодец! — обрадовался Ковпак. — Пушки — предвестницы успеха. А снаряды?