Страница 60 из 70
Анна гордо выпрямилась.
— Высадите меня на берег! — холодно проговорила она. — Или убейте меня — мне все равно. Все это время я пыталась отыскать в вас хорошие, благородные черты, капитан Тич. А вы оказались просто грубым скотом» Не смелым мужчиной, ведущим войну со всем миром, — просто скотом. Что ж, кончайте со мной! Убейте меня или высадите где-нибудь на берег. Больше мне вам нечего сказать.
Тич схватил флягу с ромом:
— Ладно, я высажу тебя на берег! Именно это я и собирался сделать!
Он со смаком отхлебнул порядочный глоток и громко рыгнул, как бы символизируя этим возвращение к своим прежним привычкам.
В сохранившихся отрывках корабельного журнала «Мщения королевы Анны» можно обнаружить запись, в которой говорится, что в день 17 августа 1718 года некая Анна Блайт «предстала перед судом в составе: капитан Эдвард Тич, мастер-канонир Харрет Гиббонс, капитан Хендс, милорды Томас Миллер и Джон Тимберхэд, квартирмейстер, — по обвинению в трусости и предательстве. Обвиняемая ничего не сказала в свою защиту, поэтому она в тот же день была приговорена к отчуждению61 согласно Статье Третьей Хартии Берегового Братства…».
После завершения издевательской процедуры «суда», когда Анну под охраной отвели в ее каюту, Израэль Хендс отозвал Тича в сторону:
— Капитан, — сказал он, — зачем нам высаживать эту девчонку на берег? К чему лишние хлопоты? Бросим ее нашим парням, да и дело с концом! Даже высадить ее на бикхед было бы куда проще!
Часто, чтобы избавить себя от хлопот настоящего «отчуждения» путем высадки на необитаемый остров (который, кстати, и не всегда оказывался под рукой), команды буканьеров применяли более простую и доступную ее разновидность: «отчуждение на бикхеде». Эта процедура заключалась в том, что осужденного заковывали в цепи и помещали на бикхед — узкую площадку у основания бушприта, — предоставляя ему там возможность по собственному усмотрению выбирать, когда свалиться за борт — раньше или позже, — причем это зависело исключительно от мужества и выносливости осужденного.
— Иззи, ты умный парень, — ответил Тич, широко ухмыляясь. — Но не такой умный, как я, иначе капитаном был бы ты, а я ходил бы у тебя в помощниках! Наплевать мне на девчонку; не в ней сейчас дело. Высадив ее на остров, я сумею избавиться еще от кое-какого бесполезного балласта на борту, в чем ты скоро убедишься!
Следующие два дня Тич посвятил поискам подходящего места для «отчуждения»и, наконец, остановил свой выбор на пустынном островке, расположенном в нескольких лигах62 мористее бухты Топселя, где имелся всего один шанс из тысячи на то, что какое-нибудь случайное судно пройдет достаточно близко, чтобы заметить здесь человека.
Островок был почти полностью лишен растительности: несколько кустиков колючей травы, пучок хилого кустарника, да пара низкорослых сосен с мертвыми верхушками, искривленные и скрюченные непрерывными ветрами. Питьевой воды здесь не было; осужденный мог рассчитывать только на те запасы, которые он возьмет с собой.
Тич отлично знал побережье Северной Каролины. Цепочка мелких островов с разбросанными между ними песчаными отмелями тянулась вдоль него, образуя чуть ли не вторую береговую линию. Острова были необитаемы, если не считать морских птиц, и представляли собой немалую опасность для мореплавания, потому что во время прилива многие отмели покрывались водой. Проходившие мимо торговые суда предусмотрительно старались держаться подальше от этого гибельного лабиринта и редко появлялись здесь, кроме хорошо промаркированных буями и вешками фарватеров, которые вели к Брансуику и Баттауну. В самом начале своего приватирства Тич облюбовал эти места для стоянок и укрытия, поскольку ему было известно, что здешние мелководные проливы считаются устьями рек и речными протоками и, следовательно, обладают с одобрения губернатора Северной Каролины иммунитетом к морским законам, карающим за пиратство. Островки отвечали также всем необходимым условиям для высадки провинившихся на берег, чем Тич и пользовался неоднократно.
Однако, «отчуждение» было не из тех наказаний, которые легко налагались любой компанией буканьеров, ибо оно требовало соблюдения определенного ритуала и носило характер чуть ли не религиозной церемонии. Можно было подвергнуть человека килеванию, заковать его в кандалы, распять на шканцах для порки, и если он, случалось, помирал во время экзекуции, то это расценивалось просто как несчастный случай. Капитан буканьеров мог собственноручно пристрелить или проткнуть шпагой члена команды, который проявил неповиновение или вызвал его недовольство — особенно во время битвы, — и об этом капитане стали бы судить, в худшем случае, как о чересчур горячем и быстром на руку. Но намеренно отклониться от курса, иногда даже на день или два, отыскать подходящий пустынный остров, бросить якорь, снарядить баркас, переправить приговоренного на берег и оставить его здесь наблюдать в безнадежном отчаянии, как бывшие его друзья и товарищи гребут обратно, поднимают якорь, распускают паруса и неотвратимо уплывают прочь, — это было рассчитанным, заранее продуманным действием, которое не могло быть совершено под горячую руку, и которое неизменно производило сильное впечатление на каждого человека на борту.
Когда якорь пошел вниз и команда поняла, что они достигли места высадки, между пиратами возникло брожение и недовольство. Некоторые не понимали, почему Анну не отдали им на бак, другие ревниво ворчали, что из-за какой-то девчонки устраивается полная церемония «отчуждения»— финал хоть и незавидный, но которого удостаивался далеко не всякий.
Анну вывели на палубу и оттолкнули к носовым шпигатам. На лице ее не было ни кровинки, словно оно было вылеплено из воска. Она все еще не понимала, что ее ожидает, и особенно не тревожилась, поскольку совершенно не представляла себе сущность «отчуждения», в результате которого ее ждала верная гибель. Гринсид успокаивал ее, объясняя, что по пиратским законам «отчужденному» оставляют на берегу запас воды и пищи на три дня, полную норму рома и заряженный пистолет. После стольких кровавых сцен, свидетельницей которых Анна была за несколько месяцев совместного плавания с Черной Бородой, это показалось ей чуть ли не актом милосердия. Она была счастлива уж тем, что Тич не отдал ее на потеху команде, что в ее представлении явилось бы куда более ужасным концом.
Наконец, баркас был подготовлен и спущен на воду, и вся команда высыпала наверх, чтобы наблюдать за экзекуцией. Тич стоял рядом с осужденной. С минуту он, казалось, колебался, ища нужных слов для прощального напутствия, затем шагнул вперед и, заключив Анну в объятия, отвесил ей долгий поцелуй. Возбужденные пираты, которые по случаю предстоящего необычного спектакля до грани отупения накачались ромом, сначала остолбенели, затем громкими воплями выразили свое одобрение и восторг. Некоторые из них, отпуская грубые шуточки, столпились вокруг Тича, подбадривая его на очередные действия, но он так же резко оттолкнул Анну от себя. Девушка, словно затравленный зверек, растерянно озиралась по сторонам, не зная, куда деваться от смущения, красная от стыда и полуобезумевшая от горя.
— Ребята! — Тич, казалось, даже не повысил голос, но, тем не менее, его расслышали все в окружающей толчее и сумятице. — Кое-кто из вас обижался на меня за то, что я держу девчонку только для себя одного. Но пусть меня проглотит Сатана, если я не привык к честной дележке! Так что те, которые думают, будто я поступил с ними нечестно, могут отправиться сейчас вместе с нашей юной корабельной подружкой на берег, чтобы привести дела в соответствие со справедливостью, как посчитают нужным! Мы простоим здесь до сумерек…
Дикий рев многочисленных глоток послышался в ответ на слова Тича. Шумная толпа оживленно бросилась к баркасу. Голос Тича гремел над расходившейся буйной пиратской ватагой:
61
Отчуждение — распространенная мера наказания среди буканьеров, заключавшаяся в высадке на пустынный берег необитаемого острова провинившегося члена команды.
62
Лига (морск.) — мера длины, равная приблизительно 5, 56 км .