Ордер на смерть

— Все на самом деле просто, — начал Вдовин. — Ну не повезло мне!.. Потому и пропал надолго. Удивляюсь — как вообще жив остался? Так судьба тряханула! Ты, Марья Игнатьевна, молодец — все у тебя как у людей: и семья есть, и квартира. Правильно! А я вот лопухнулся… Началось все с телевизора — я наслушался рекламы ихней про «МММ» да разные банки, где, помню даже эти слова, «доходы высоки, как горные вершины…». Ну и поскольку человек я холостой, посоветоваться было не с кем — решил на свой страх и риск все мои сбережения, все, что накопил за долгую трудовую жизнь, рассовать под проценты по разным банкам. И жить на эти проценты. Понимаешь, Игнатьевна? Давай еще по одной, что ли?

— Давай… — Старушка плеснула обоим еще по рюмашке. — Ну и?..

— Поначалу обрадовался — заработали мои денежки вроде. Да и все вокруг как безумные прыгали — ой, вклады, ой, успеть бы, ой, а Голубков, а Мавроди!.. Я гардеробчик обновил, обрадовавшись. Ну, думаю, достойная старость обеспечена, все, класс! Так и жил какое-то время. Потом все лопнуло — как мыльный пузырь лопается. Вклады мои пропали, и ничего я не добился… Ну не меня же одного такая беда настигла, думаю, выкручусь, ничего. Но затем все полетело, все! И «Властилина» эта, и «Чара», и даже то, что считалось самым надежным… Понимаешь? Войди в мое положение! Я, значит, туда-сюда, никак не мог остановиться, все искал честный какой-нибудь банк, надеялся еще на что-то, дурила картонная… Прошлый раз я приезжал — у меня еще не так плохо дела шли; знакомые вкладчики тоже чего-то насоветовали: мол, и мы все потеряли, а теперь снова срослось. А прошедшим летом у меня вообще все рухнуло — разом! Пил неделю, потом очнулся и думаю: ну что же мне делать? Должен же быть какой-то выход, а? Решил на карточной игре сделать денежки. Карты я знаю вроде неплохо. Но, Игнатьевна, человек я азартный оказался — и в итоге проигрался в пух и прах. Долги были большие…

— Ох-ох! — искренне сопереживала рассказу старушка.

— Ну вот, значит, — опять закурил раскрасневшийся от жары и водки Вдовин, — как там в народе говорится? «Если ума нет — то это надолго». Точно про меня, ей-богу! Короче, была мысля сдавать квартиру — она у меня как-никак трехкомнатная была, в хорошем районе, близко от метро. Но так получилось, что ее продал… Ну да, как бы продал. Долги отдал — и все, без денег остался. Остаток, между нами говоря, был кое-какой, так и его украли у меня — представляешь, Игнатьевна? Заснул по пьяни у кого-то в гостях — а пил я тогда много, — очнулся в какой-то канаве: без денег, без паспорта — все украли. И, что самое тяжелое, не помню даже, с кем пил, — ни района не помню, ни людей! Так я из уважаемого человека, который пахал всю жизнь, в один миг в бомжа обычного превратился. Понимаешь, как страшно? Без определенного места жительства, чтоб ему пусто было!

— Ну а сейчас чего делаешь? — кротко спросила старушка.

— Да вроде пригрели меня одни люди, — нахмурился Вдовин, — так, на еду хватает. И крышу над головой мне дали, но, сама понимаешь, все это временно. Вот… А сегодня решил зайти к нашему Тарасычу — проведать старика, ну и принести ему чего-ничего…

— Ах, мы про него-то забыли совсем! — Игнатьевна встала из-за стола. — Пойдем, мил человек, все же посмотрим, пришел ли. А если пришел, уже все втроем покумекаем, как тебе помочь…

— Ага, пошли посмотрим. — Вдовин тоже пошел в прихожую, следом за ней.

Долго стучали, звонили они в дверь Виноградова — Игнатьевна предположила даже, что у него, не дай Бог, инфаркт случился, уже второй, и лежит он сейчас без сознания — если живой еще — в квартире, не подходит к двери поэтому. Но ломать дверь не решились как-то. Оставили в двери записку — мол, ждем у нас, приходи скорее. Вернулись к старушке — там Валера и Ксения попросили Игнатьевну оставить у себя переночевать детей. Старушка понимающе хихикнула — давайте, конечно, о чем речь, а то вам-то в однокомнатной квартире вашей и спать вдвоем при детях неудобно… На том и порешили.

Вдовин закурил на кухне, глядя из окна, как над Таганкой встает луна. Незаметно и быстро стемнело. Дочка и зять Игнатьевны уже ушли, а сама она искупала в ванне детей и укладывала их спать. Потом пришла. Сели вдвоем пить чай. Она волновалась за соседа:

— Ох, чую я, что-то нехорошее с ним стряслось! Ты вон его помоложе, Коля, еще за себя постоять сможешь, если что. А он?.. Старый да хлипкий, больной весь. Ну а вдруг хулиганы напали?

— Да ты что, Игнатьевна! — Вдовин поиграл желваками. — Это что же за беспредел? Чтобы на фронтовика, да еще и в такой день, какие-то хулиганы напали? Да и что с него взять? Нет, вряд ли…

— Не знаю… — вздохнула старушка. — Может, китель, ордена?

— Да звери, что ли, вокруг нас одни ходят? — скрипнул зубами Вдовин. — Не может такого быть Не может — и все тут!

— Ой, не скажи, Коль! — Старушка подлила им еще чаю. — Мне на рынке подруга рассказала знаешь какой случай? Такой же фронтовик, как наш Тарасыч, только на войне журналистом был, к себе пригласил незнакомых, а те его взяли да и зарезали. Вот тебе истинный крест, если не веришь! Мне подруга даже газету показывала, где про этот случай написали. Тоже — зачем убили? В полунищете жил. А вот взяли и лишили жизни, гады…

— Да я бы таких — этими вот руками! — Вдовин сжал кулаки. — Задушил бы без суда и следствия на месте за такое!

— Так жизни-то отобранной уже не вернешь, — заметила Игнатьевна. — Нашли старика с ножом в сердце, а руки у него проволокой были связаны. Да… А вот другой случай: ветеран на темной лестнице упал, расшибся. В дежурной больнице деньги за лечение с его жены потребовали. Что могла — внесла. Потом ей сказали: не из нашего района человек. Перевезли в госпиталь инвалидов войны. Он одноглазый был — пулей на фронте глаз выбило. А там он помер. И знаешь что? Эти, что вскрывают, как их…

— Патологоанатомы, что ли? — подсказал ей Вдовин.

— А, ну да, они — забастовку объявили как раз. И женщина, жена его то есть, неделю из морга не могла его тело получить. Во как!.. Так что нет уважения к ветеранам. По крайней мере этот беспредел, как ты выразился, — кругом. Вдруг на нашего Тарасыча кто напал? Где он сейчас, что с ним? Если через час не явится — что ж, сяду на телефон, буду обзванивать все районки, да и в милицию надо заявление сделать. Как думаешь?

— Надо, верно… — Вдовин затушил бычок сигареты о дно пепельницы и спросил: — А сколько времени сейчас, Игнатьевна?

— Да уж одиннадцать вечера! — Старушка посмотрела на ходики в углу, которых не заметил гость. — Ты это куда собрался?

— Поеду я, — извиняющимся голосом произнес Вдовин. — Мне еще долго до жилья добираться… Спасибо за все! На днях, по возможности, еще приеду. Объявится Тарасыч — привет ему от меня. Все-таки надеюсь, что никакой беды с ним не стряслось.

Игнатьевна проводила гостя, вздохнула — и села к телефону.

Проходил день за днем, а бесследно исчезнувший старик Виноградов так и не объявлялся. Куда же он мог запропаститься? Игнатьевна напрасно звонила во всевозможные инстанции — всюду ей отвечали, что такой не поступал. И потом, у нее хватало и собственных забот — не могла же она, как некий частный детектив, бросить все силы на поиск пропавшего в огромном мегаполисе человека?! Единственное, что ей удалось, да и то случайно, это выслушать рассказ бабушек у подъезда — стародавних приятельниц Игнатьевны. Они как раз девятого мая видели: сначала старик и она сама с внуками пошли к автобусной остановке, а где-то спустя полчаса сюда подъезжала дорогая машина. И два парня — один невысокий, а другой толстый-претолстый — спрашивали, как им, мол, найти ветерана, ну, Николая Тарасовича. Что за люди приезжали — бабки так и не сумели Игнатьевне толком объяснить…

Да уж, соседка Николая Тарасовича никак не могла знать о том, что к тому времени был приведен в действие и вовсю работал механизм по оформлению передачи пустующей квартиры в собственность одного риэлторского агентства. Подобных агентств в Москве хоть пруд пруди, и многие из них действовали откровенно бандитскими способами. Речь-то шла о многих тысячах долларов, тем более — в послекризисное время! И бандиты особенно не церемонились с одинокими стариками, занимавшими до поры до времени нужную им жилплощадь.