Страница 5 из 49
— Вы спрашиваете или отвечаете? Впрочем, я никак не могу прокомментировать ваши слова, извините.
Она вдруг повернулась, чтобы уйти, но Жаров удержал ее за локоть. Сказал:
— Я ведь помню: на вас вчера лица не было, как только мы оказались в коттедже. Вы явно кого-то ждали.
Катерина коротко смутилась, но тотчас овладела собой:
— Здесь нет никакой тайны. Просто должны были приехать еще два человека. Я и подумала, что это они.
— Меня удивляете лично вы. У вас была такая странная реакция…
— Разве?
— Вы были сильно напуганы.
— Я услышала снаружи шум, увидела в окно, как одного человека буквально несут на руках. Вот и испугалась.
— Это значит, что один из тех, кто должен был приехать, вам особенно дорог?
— Это бестактный вопрос.
Жаров помолчал, разглядывая девушку. Спросил:
— Как вы думаете, почему они не приехали?
— Понятия не имею. Если бы работал телефон, мы бы все выяснили в шесть секунд. Мы весь вечер их ждали. Но они так и не появились, похоже, из-за пурги.
— А почему же вы не приехали сразу, все вместе?
Катерина вдруг повысила голос, почти завизжала, прижав руку к груди:
— Я не знаю что произошло, честное слово! Они должны были приехать, но не приехали. Это ужасно! Оставьте меня в покое, прошу вас.
Заметив, что Жаров больше ее не держит, Катерина повернулась и поспешно ушла. Он посмотрел ей вслед, на ее длинные загорелые ноги, едва прикрытые короткой юбкой. Не на черноморском пляже достигается такой цвет, а на других, более южных берегах.
Он достал из карманов и рассмотрел все собранные ингредиенты: темную бумагу, пакетик с мукой, кольцо скотча, маленькую пушистую кисточку. Задание следователя было выполнено, этот эпизод квеста закончен, что там еще впереди?
Эту самую беличью кисточку для марафета Пилипенко бережно взял двумя пальцами, повертел перед глазами.
— Катерина одолжила или у мертвой взял?
— У мертвой, — сказал Жаров. — Из косметички.
Пилипенко окунул кисточку в муку и осторожно обмахнул бокал.
— Катерину я, впрочем, встретил в коридоре, — добавил Жаров, наблюдая за работой следователя.
— Думаю, ты уже успел в нее влюбиться, — сказал он.
— Честно говоря, мне больше нравилась Наталья, увы.
Пилипенко налепил на бокал кусок скотча и разгладил ногтем.
— Интересно, доживу ли я до твоей свадьбы? — пробурчал он.
— Свадьбу закатим на весь Южный берег, — угрюмо ответил Жаров. — Только для этого нужен еще один человек — невеста. Так вот. Мне кажется, что девушка Катя в близких отношениях с одним их гостей, которые не приехали сюда.
— Начальник и его охранник?
— С чего ты взял?
— Об этом нетрудно догадаться. Весь верхний эшелон фирмы здесь. Все чем-то обеспокоены, кого-то ждут. Кого? Для Санта-Клауса рановато, до Нового года больше месяца. Ясно, что начальство. А где ты видел директора, по-настоящему любящего себя, чтобы он ходил без охраны?
Пилипенко быстрым движением отодрал скотч от бокала и тут же налепил его на кусочек темной бумаги.
Вот и всё. Отпечаток готов.
Он разложил на столе листы из блокнот#, на которых Жаров увидел отпечатки, снятые вчера. Рука следователя с квадратиком темной бумаги медленно двигалась над листами. Напротив одного из них его движение остановилось. Пилипенко вскинул голову:
— Катерина, говоришь? Именно эта женщина и оставила на бокалах отпечатки. Судя по положению пальцев, он несла оба бокала в руках. Именно она их и наполнила. Именно она и бросила яд в вино.
Через несколько минут Жаров уже стучался в дверь Катерины, запертую изнутри. Ответом было молчание.
В конце коридора появился доктор, прибежавший на стук и возгласы Жарова. Уяснив ситуацию, он посоветовал позвать Ивана.
— При чем тут Иван? — оглянулся Жаров.
Он спортсмен, занимается штангой. Вмиг сломает эту дверь.
— Я тоже спортсмен, — сказал Жаров.
Он отошел на шаг и ударил в дверь ногой. Дверь открылась только с третьей попытки. Жаров и ожидал увидеть нечто в этом роде. Аркадий и Иван также прибежали на звук. Жаров поставил им руку шлагбаумом: не стоило сейчас входить в комнату всем.
Катерина лежала в постели, под одеялом, будто просто прилегла отдохнуть на дневной сон. Доктор подошел к телу и осмотрел его.
Это невыносимо, — тихо проговорил он. — Опять цианид…
Он накрыл тело Катерины с головой. Внешние роллеты на окнах были опущены. На их ламелях гремела пурга. Мобильный пульт, который управлял этими роллетами, лежал на подоконнике, точно такой же был и в комнате для гостей, да и во всех других комнатах. За окном пурга сшибала с ног. В доме есть только те, кто есть: доктор, Аркадий, Иван. Убийца не мог проникнуть снаружи и уйти. Либо убийца один из этих троих, либо таинственный некто прячется в доме, либо…
Он сам, Жаров, и есть убийца! — мысль, от которой можно сойти с ума: так бывает в кино, когда герой не помнит, что творит, а мы видим реальность его глазами. Единственный бесспорно невиновный — это следователь Пилипенко. Не потому, что он не мог совершить преступление в духе художественного вымысла — нарушая один из главных законов детективного жанра, который заключается в том, что сыщик не должен быть убийцей, — а потому, что просто не мог встать с постели… Все это пронеслось в голове Жарова за несколько секунд, пока доктор, взяв со стола лист бумаги, не подал голос:
— Это самоубийство. Вот ее предсмертная записка. Может быть, лучше вообще ничего здесь не трогать до прихода полиции?
— Я здесь полиция, — автоматически ответил Жаров, выхватив у доктора листок.
«Я не хочу в тюрьму, поэтому во второй раз использую этот яд, теперь уже для себя. В моей смерти прошу никого не винить.
Все было яснее ясного, даже слишком. Катерина отравила Наталью, потом отравилась сама. На столе лежала книга. Жаров бережно положил листок в книгу и захлопнул ее. «Агата Кристи. Романы». Этого еще не хватало.
Пилипенко долго, с недоумением рассматривал лист бумаги. Затем снова положил его в книгу, а книгу — на тумбочку возле своей кровати. Проговорил:
— «Быстрова Е. Н.» Николаевна? Впрочем, какая теперь разница… И мы понятия не имеем, что могло быть между этими двумя женщинами.
— Ревность, наверное, — сказал Жаров. — Возможно, Катерина была любовницей гендиректора. Сыпанула яд его жене. Затем поняла, что натворила, и сама последовала за нею. Тем же способом…
— Да уж… — пробормотал Пилипенко, о чем-то задумавшись.
— Странное дело, — продолжал Жаров. — Журналист и следователь оказались в самом центре криминальных событий, но все разрешилось само собой.
— Ты уверен, что разрешилось?
— А как же? Одна женщина отравила другую, затем покончила с собой. Конец истории.
— Не думаю. Ты знаешь, как действует цианид? В кино-то, небось, видел?
— Как же! — оживился Жаров, вновь подумав о том, что в мире, кроме каждодневной мутоты насилия, вообще существует кино. — Абдулов в «Негритятах» достаточно стильно поперхнулся. В «Коломбо» также нередко мелькают такие сценки…
— То-то и оно, что стильно… В жизни, вернее, в смерти, это выглядит несколько иначе.
— А ты-то сам когда видел? Разве бывает, что убийство происходит прямо на глазах у следователя?
— Не происходит. Но я тоже знаком с таким кино. Только не с художественным, а с документальным. В институте нам крутили… Так вот. Глаза отравленного выпучиваются, вылезают из орбит, как у Шварценеггера, когда у него на Марсе лопнул шлем. Лицо жертвы белеет, затем уходит в синь. Она пытается вдохнуть, но не может. Из глаз текут слезы, будто она и вправду плачет, но уже мертвая. Почти всегда происходит дефекация и отделение мочи.
— И что? — скривившись, спросил Жаров.
— Да то, друг мой, журналист, что Катерина все это видела. Она чувствовала запах смерти той, которую убила. Потому что смерть не могла не произойти прямо на ее глазах, ибо смерть от цианида весьма быстра. И ты можешь себе представить, что после такого впечатления девушка сама решила умереть точно такой же смертью? Лично я — нет.