Бриллианты в шампанском

— Да. Через «Спутник» в Польшу.

— Много тебе денег поменяли?

— Да нет, триста рублей.

— А хотелось больше?

— Конечно. Я бы хоть две пары сапог там себе купила.

— Вот в том-то и дело! Тебе сапоги нужны, другому видеомагнитофон. А валюты нет. И купить негде. Официальный курс шестьдесят восемь копеек. С рук можно купить за два, два пятьдесят — при большом объеме обмена, а так — три, три пятьдесят. Причем не забывай о восемьдесят восьмой статье.

— Что, что?

— Вот неграмотная! Восемьдесят восьмая статья — уголовное наказание за хранение и приобретение валюты. Это сейчас послабление вышло. Самое время деньги зарабатывать. У меня вот дружок на «Кристалле» работал. Это завод по переработке драгоценных камней. Вот он рассказывал. Сначала был один завод в Смоленске, потом открыли второй в Москве. Этот самый «Кристалл». Обрабатывали у нас алмазов мало. В основном сырье вывозилось за границу. Россия же всегда была сырьевым придатком Европы. Ведь у нас колоссальные сырьевые ресурсы. Были и пока еще есть. И есть такая международная организация «Объединенные рудники Де Бирс». Монополист на бриллианты. Я, конечно, не антисемит, но «Де Бирс» — это вершина айсберга еврейского международного капитала. Какая там коза ностра! Самая первая мафия была еврейская. Финансовая. Она была, есть и будет. Они в свое время бежали от испанской инквизиции. Еврейская мафия тянется со времен возникновения Венецианской республики. Как думаешь, почему инквизиция стала преследовать евреев?

— Потому что они стали богаче их?

— Молодец, Лерка! Соображаешь! Из-за денег. Ну и так далее. Они поддерживали в свое время Гитлера. Эмигрировали в Швейцарию, создали банки. Умные люди! Вот не люблю я евреев, но восхищаюсь ими… Гении! Вот что делает генетика. Это же естественный отбор. Выживают умнейшие. Куда раньше бедный еврей мог податься? Все время сто первый километр, гетто. У него должно быть минимум скарба и много-много ума. И вот, заметь, все лучшие ювелиры — евреи. Мешочек с бриллиантами мог и в каблуке уместиться. Лучшие музыканты — евреи. Скрипичный футляр руку не тянет. А ум? Ум не купишь. Или он есть, или его нет. Вот тебе и евреи!.. Так этот «Де Бирс» все наши алмазы и скупал. Может, хватит на сегодня, а, Лер?

— Нет, Павел Александрович. Вы мне бесплатно даете ценнейшую информацию. Ее же ни за какие деньги не купишь. Школа жизни. То, что вы за шестьдесят лет накопили, я за несколько часов съем и переварю. Так что рассказывайте, рассказывайте!

— Да! Так вот! Вернемся к бриллиантам. Половину огранщиков перевели из Смоленска в Москву. Потом начался дикий разгром смоленского завода. Из-за чего? Ха! Из-за чего! Там было так. Если огранщик раз в неделю не принесет жене какое-нибудь украшение с брюликом, она ему не давала. Смеешься? А так и было.

— А как же их выносили?

— Ой, деточка! Вынести элементарно. Глотали, в заднее место прятали, в одежду зашивали. Охрана должна волосы посмотреть, в задницу заглянуть, рот рабочий должен прополоскать, тапочки стряхнуть — вот и вся проверка. Как приятель мне рассказывал, трудно было нарастить камень.

— Как это — нарастить?

— Ну, допустим, рабочий получает камень одного объема. Работает с ним. И по документам списывает на огранку больше, чем надо. Поэтому сдает другого объема. В общем, целая технология… Смоленский завод накрыли по случаю. Жили там все прекрасно. При заводе был золотой цех. Огранщик приходил к золотарю… Не к тому, не к тому… Развеселилась… К тому, кто делал оправу. Расчет был такой: если огранщику серьги нужны, он приносит три камня.

— Один тебе, два мне?

— Да. Но случается же так… Был там в командировке московский опер из ОБХСС, который камни знал. Он стоял в магазине комиссионном и вдруг увидел на руке у некой дамочки алюминиевый каст, ну, оправа, в который вбит трехкаратный брюлик.

— А как это трехкаратный?

— Примерно с ноготь твоего среднего пальца… И оправлен в алюминиевое десятикопеечное кольцо, которое в палатке продается. Проследил он за этой теткой, выяснил адрес, оказалось, что это жена огранщика, и началось…

— Что началось?

— Оперативная работа по раскрутке смоленского завода. А воровали там эти камни тоннами! Причем жена директора «Кристалла» ходила в производственной зоне с кольцом, в которое был вбит черный бриллиант. Понимаешь, черных бриллиантов — их на перечет во всем мире! В Лувре, у королевы английской и у жены директора — колечко с черным бриллиантом.

— А как его отличить?

— А-а-а, сам не видел. Врать не буду. Но, опять же, как мне мой приятель рассказывал, на него смотришь — он вроде черный, как агат. А на свет прозрачный и блестит, играет очень сильно. Весь эффект, что углерод распылен в теле камня.

— Как авантюрин?

— Не совсем. Эти молекулы углерода такие мелкие, что их и не видно. Похож на затемненное стекло автомобиля. Прозрачное, но темное. Ты знаешь, Лер, я вроде охрип…

— Я сейчас вам чайку. А вы рассказывайте, рассказывайте. — Лера поставила на плиту чайник, достала чашки.

— Да вроде все уже рассказал.

— Нет, не все.

— Да что же тебе еще надо?

— Как можно сейчас деньги заработать?

— Э, деточка, риск, конечно, — благородное дело, но не тебе в него лезть. Забыла, что ли, — за это сажают.

— О чем хоть разговор? Вы меня пугаете, а что за работа — не говорите. — Лера разлила чай по чашкам и снова присела к столу. — Пока не скажете, не отстану.

— Да куда тебе с малым дитем…

— Павел Александрович, это мое дело, куда. Вы расскажите, а решать уж я буду, соглашаться или нет.

— Лерка, отстань. Не хочу брать грех на душу. Ты же, как вол, упертая. Тебе только пальчик дай, ты тут же руку откусишь. А кто ребенка будет воспитывать? Я, что ли?

— Вы, Павел Александрович! Вы и тетя Вера! Я в вас уверена. Надо только как-то документы оформить, чтобы его в детский дом не забрали. Замуж за вас выйти, что ли?

— Да чего ты городишь… Чего несешь… Какой замуж… Ты же даже не знаешь, о чем речь.

— Вот и расскажите.

— Черт с тобой! Скажу! Помнишь, я тебе говорил о мужике с «Кристалла»? У него за тридцать лет работы бриллиантов этих хоть жопой ешь. А скинуть он их никуда не может. А тут до меня информация дошла, что в Польше есть один ювелир, еврей, кстати, который каратники скупает. Вот бы соединить цепочку. Хотел сам. Потом передумал. Зачем мне деньги? Тебе-то понятно, зачем. Тебе Игорька растить надо. А мне?

— А как в Польшу выехать можно?

— По приглашению. Говорят, прямо на Белорусском вокзале приглашения продают. Или у посольства с кем-нибудь познакомиться, чтобы он приглашение сделал. Ну, потом в ОВИР. Потом билеты на поезд, и вперед с песнями.

— А как же таможня?

— А вот это вопрос сложный. Это надо подумать. Ты что, уже решилась? Окончательно?

Лера задумчиво покачала головой. Павел Александрович встал из-за стола.

— Давай так. В течение недели решишь. Да — да. Нет — нет. А я этот вопрос обмозгую. Не возьмемся — так хоть пофантазируем, все веселее, — и вышел из кухни.

Лера начала убирать со стола, мыть посуду, а в голове, как железнодорожные колеса, стучала мысль: браться? Не браться? В стране наступило какое-то смутное время. Не знаешь, кто прав, кто виноват. Ведь всю жизнь она была нищей. Может быть, у нее больше уже не появится такого шанса. Вот повернулась фортуна лицом, а ты с ней и не поздоровалась. Ведь может обидеться. Ну, ладно. Утро вечера мудренее.

Лера сняла со стула спящего Игорька и пошла в свою комнату. Сын проснулся. Она поиграла немного с ребенком, покормила его, уложила спать и легла сама.

Ей снились тревожные сны. Она от кого-то бежала. Ноги дергались, как у спящей собаки. И если бы кто увидел это, не смог бы сдержать улыбку. Но ее в этот час не видел никто. Никому она с Игоряшей была не нужна, кроме, пожалуй, совсем чужих людей, ставших родными, — соседей.

Утром на кухне Лера встретилась с испытующим взглядом Павла Александровича. Поздоровалась, но ничего не сказала, ни о чем не спросила. Целый день они играли в молчанку, даже тетя Вера, заметив это, удивилась: